Сокровища ангуонов - [29]

— Папка, пойдем домой, папка, пойдем домой… — твердил я прерывающимся голосом до тех пор, пока отец не уступил. Он, мой отец, был очень спокойным в тот вечер, и это спокойствие могло обмануть кого угодно, только не меня. Я видел, как едва приметно вздрагивала у него левая бровь. Наивный, я боялся, что отец не выдержит душевного перенапряжения, сорвется. Нет, он не сорвался.

— Спокойной ночи, подполковник, — сказал он, проходя мимо Гамлера, который стоял, заложив два пальца за борт своей несуразной куртки и невозмутимо наблюдая за тем, как тщетно бросают полуодетые люди песок на горящую хижину. — Надеюсь, вы правильно истолкуете мой поступок и не усмотрите в нем попытки подорвать ваш авторитет?

— Благодарю вас за своевременное вмешательство, — учтиво ответил Гамлер и слегка поклонился. — Спокойной мочи, Андриан Ефимович.

И опять я был поставлен в тупик дерзостью одного и великодушием другого. Что крылось за этими странными отношениями двух непримиримых врагов, что заставляло Гамлера быть таким снисходительным к моему отцу, что придавало силы последнему сохранять за собой право оставаться независимым по отношению к подполковнику контрразведки, предводителю шайки головорезов? Я не мог ответить на эти вопросы, а у отца не было времени для популярных бесед. Едва мы вошли в хижину, в которой уже сидела, забившись в уголок, тоненькая Чегрэ, как он молча лег на шкуру и мгновенно уснул.

Чегрэ убавила огонь керосиновой лампы и, подперев подбородок игрушечными кулачками, уставилась на меня, очевидно, желая спросить о чем-то и не решаясь. Так мы сидели довольно долго, разглядывая друг друга и прислушиваясь к треску, который доносился с улицы: догорала хижина, подожженная Шрамом, и ее никак не могли затушить.

Выражение лица у девушки было таким, будто, испугавшись Шрама, она вскинула свои узенькие, как ниточки, темные бровки, полуоткрыла рот да так и осталась. Румянец или красноватый свет керосиновой лампы, а может быть, и то и другое вместе, придавали ее матовому лицу нежно-розовый оттенок. Воротничок, украшенный нашитыми рыбками, охватывал тоненькую шею — и это было очень красиво. Я смотрел на Чегрэ, как на волшебную картинку, ожидая, что она вот-вот исчезнет, спрячется от меня. Чегрэ улыбнулась и отняла кулачки.

— Его большая, — шепнула она, указав пальцем на спящего отца, и заговорила быстро-быстро.

Что говорила Чегрэ, осталось для меня неразгаданной тайной, ведь я не знал тогда удэгейского языка. Лицо ее при этом было по-прежнему чуточку испуганным. Может быть, она говорила о том, что мой отец большой начальник, иначе как бы он посмел выручить из беды маленькую Чегрэ?.. Было приятно слушать ее певучий голос, и я кивал ей, будто все понимаю.

Потом она ушла в другую половину хижины. Я приткнулся рядом с отцом и, казалось, не успев уснуть, открыл глаза. Лампа уже не горела; наверное, приходила Чегрэ и потушила ее, — серый утренний свет едва пробивался сквозь бумажные окна, с улицы доносились оживленные голоса, звяканье удил и постукивание котелков о приклады карабинов. За низеньким столиком друг против друга сидели отец с подполковником и негромко беседовали, как закадычные приятели.

— Скажите, Андриан Ефимович, что побудило вас вмешаться в эту вчерашнюю историю и на что надеялись вы, распорядившись арестовать буяна Шрама? Он вполне мог выстрелить, а поручик Гарт…

— Однако не выстрелил, а поручик Гарт оказался достаточно благоразумным. И потом подполковник Гамлер был рядом. Я полагал, что вы не допустили бы расправы над своим единственным проводником?

— Возможно. Но, Андриан Ефимович, — продолжал допытываться Гамлер, — откуда вы могли знать о том, как поступил бы я?

— Если бы вы хотели избавиться от меня, то могли бы сделать это еще в Тройчинске, — сказал отец. — А что касается причин, то они, за исключением некоторых нюансов, сходны с теми, которые не позволили вам помешать мне.

— Вы говорите каким-то эзоповским языком, Андриан Ефимович.

— Разве? Я полагал, что вам не безразлично, кто у вас окажется за спиной перед выходом в тыл красным — мирные охотники или озлобленные разгулом ваших солдат полупартизаны. Имейте в виду, подполковник, таежный телеграф работает безукоризненно: через несколько часов о сгоревшей избушке в Старожиловке узнали на пятьдесят верст в окружности.

— Не узнали. Я принял необходимые меры, — уронил сквозь зубы Гамлер и поднялся. Уже от двери он иронически бросил: — Надеюсь, господин Арканов не станет требовать того, чтобы поручик Шрам, дворянин Шрам, извинился перед дикаркой?

— Нет, не станет требовать, — с легким смехом отозвался отец, склоняясь над собакой, которая доверчиво обнюхивала его унты.

Едва подполковник покинул хижину, как на нашей половине появилась Чегрэ со своим отцом. Оба они начали о чем-то горячо убеждать моего отца. Тот улыбался и ехидненько поглядывал на меня. Конечно, я сразу догадался, в чем тут дело: благодарная Чегрэ просила нас принять от нее подарок — собаку, ту самую беломордую собаку, которая так мне понравилась.

— Вот ведь задача, — смущенно бормотал отец. — С одной стороны, не принято здесь отказываться от подарка, а с другой — куда его деть, ведь не сунешь собаку в переметную суму, да, пожалуй, Кэду, — отец улыбнулся при этом, — пожалуй, Кэду не пойдет за нами.