Сокровенные тайны - [20]

— Вы часто приносите цветы на могилу моей матери, мистер Минтон?

Он не отвечал, пока она вновь не взглянула на него.

— В день, когда вы появились на свет, я был в роддоме. Видел вас до того, как вас обмыли. — Он улыбнулся открытой, сердечной, обезоруживающей улыбкой. — Вам не кажется, что уже по одной этой причине мы можем обращаться друг к другу по имени?

Отгородиться от его улыбки было невозможно. От нее и железо бы расплавилось.

— В таком случае зовите меня Алекс, — улыбаясь в ответ, сказала она.

Он оценивающе осмотрел ее с ног до головы.

— Алекс. Мне нравится.

— Так как же?

— Что именно? Нравится ли ваше имя?

— Нет. Часто ли вы приносите сюда цветы?

— Ах, вот вы о чем. Только по праздникам. Мы с отцом обычно приносим цветы на ее день рождения, на Рождество, на Пасху. Рид тоже носит. А уход за могилой мы оплачиваем вместе.

— И на то есть причина?

Он как-то странно взглянул на нее и ответил просто:

— Мы все любили Седину.

— Полагаю, кто-то из вас и убил ее, — тихо сказала она.

— Вы ошибаетесь, Алекс. Я ее не убивал.

— А ваш отец? Мог он ее убить, как вы думаете? Он отрицательно покачал головой.

— Он относился к Седине как к дочери. И считал ее дочерью.

— А Рид Ламберт?

Он лишь пожал плечами, словно тут и объяснений не требовалось.

— Рид? Ну, знаете…

— Что?

— Рид никогда не смог бы ее убить.

Алекс плотнее запахнула жакет. Солнце село, холодало с каждой минутой. Когда она заговорила, возле ее губ повисло облачко пара.

— Сегодня я весь день просидела в библиотеке, читала подшивки местной газеты.

— И что-нибудь вычитали обо мне?

— О да, все о том, как вы играли в футбольной команде «Пантеры Пурселла».

Он засмеялся; ветер трепал его светлые волосы, гораздо светлее, чем у Рида, и более ухоженные.

— Увлекательное, наверно, чтение.

— Да уж. Вы с Ридом были капитанами команды.

— Черт, правда. — Он согнул руку, будто хвастаясь крепкими бицепсами. — Мы считали себя непобедимыми — этакие крутые ребята.

— В предпоследнем классе мать стала королевой бала на вечере встречи выпускников. Я видела фотографию, где Рид целует ее во время перерыва между таймами.

Алекс испытала странное чувство, когда разглядывала этот снимок. Раньше она его никогда не видела. Бабушка почему-то не держала его среди других фотографий; возможно, потому, что Рид целовал Седину дерзко, по-настоящему, так, словно имел на нее права.

Ничуть не смущаясь ликующей толпы на стадионе, он властно обвил руками талию Седины. Голова ее под поцелуем откинулась назад. А он выглядел победителем в своей забрызганной грязью футбольной форме, с видавшим виды шлемом в руке.

Посмотрев на фотографию несколько минут, Алекс почувствовала этот поцелуй на собственных губах.

Вернувшись к действительности, она сказала:

— Вы ведь познакомились с моей матерью и Ридом гораздо позже, не правда ли?

Вытянув из земли травинку, Джуниор стал крошить ее пальцами.

— В девятом классе. До тех пор я учился в Далласе в интернате.

— Сами так решили?

— Мать решила. Она не желала, чтобы я набрался неподходящих, с ее точки зрения, манер у детей нефтяников и ковбоев, поэтому каждую осень меня отправляли в Даллас. Долгие годы мое воспитание было яблоком раздора между матерью и отцом. Он наконец настоял на своем, заявив, что надо же мне когда-нибудь узнать, что на свете существуют и другие люди, не одни только «бледные маленькие ублюдки» — это я его цитирую — из частных школ. И в ту же осень записал меня в пурселлскую среднюю школу.

— Как перенесла это ваша мать?

— Не слишком хорошо. Она была решительно против, но поделать ничего не могла. Там, откуда она родом…

— Откуда же?

— Из Кентукки. В свое время ее отец был одним из лучших коневодов в стране. Это он вывел победителя знаменитых скачек «Тройная корона».

— А как она познакомилась с вашим отцом?

— Ангус поехал в Кентукки покупать кобылу. А вернулся с кобылой и с моей матерью. Прожив здесь более сорока лет, она до сих пор придерживается традиций семейства Пресли, в том числе — отправлять всех отпрысков в частную школу. А папа не только записал меня в рядовую пурселлскую школу, но еще и настоял, чтобы я играл в футбольной команде. Тренеру эта мысль пришлась не очень-то по душе, но отец купил его, пообещав обеспечить формой всю команду, если он меня возьмет, ну и…

— Ангус Минтон слов на ветер не бросает.

— Уж будьте покойны, — засмеялся Джуниор. — Говорить ему «нет» без толку, он его не слышит; так я стал играть в американский футбол. Если бы не отец, я бы и близко к полю не подошел и в первую же тренировку меня изметелили бы до полусмерти. Ребята меня, ясное дело, невзлюбили.

— За то, что вы самый богатый мальчик в городе?

— Да, работенка эта нелегкая, но кому-то же ее надо делать, — обаятельно улыбаясь, ответил он. — Во всяком случае, когда я в тот вечер пришел домой, то заявил отцу, что с одинаковой силой ненавижу и пурселлскую среднюю школу, и футбол. Сказал, что мне намного больше нравятся бледные маленькие ублюдки, чем такие громилы, как Рид Ламберт.

— И что было потом?

— Мама рыдала до истерики. Отец ругался и неистовствовал. Потом вывел меня во двор и бросал мне мяч до тех пор, пока я, ловя его, не разодрал себе в кровь все руки.