Сократ. Введение в косметику - [20]

Мелета: «скажи ещё яснее… я не могу понять, говоришь ли ты, что я учу признавать, что существуют какие-то боги и сам признаю, что боги существуют, и я не совершенно безбожен, и в этом невиновен, однако [я признаю] не тех богов, которых город, а других, и в том ты и обвиняешь меня, что [я признаю] других; или же ты говоришь, что я и сам вообще не почитаю богов и других учу тому же?» Для Сократа был вполне ясен действительный смысл обвинения, которое, ничего не говоря о признании или непризнании им существования богов, указывало только, что он не чтит традиционных богов (οὐ νομίζει θεοὺς) и вводит новые божества (δαιμόνια), причём последним положением имелось в виду указать на то действительно новое «божество» (δαίμων), о котором Сократ говорил, видимо, часто, что оно руководит им; что он не мог чтить и даже признавать традиционных богов, это, как я уже отмечал, очевидно. Таким образом, Сократ прекрасно сознавал, что обвинение вполне соответствует действительности, и ему оставалось или, признав это соответствие, настаивать на своей правоте и перевоспитывать судей и всех афинян в религиозном отношении, что, конечно, на защите было невозможным; или просто отказаться от защиты, заявив, что он не признаёт преступным того, в чём обвиняется; или, наконец, сделав вид, что он признаёт то, в чём обвиняется, преступным, опровергать, делать несостоятельным само обвинение, Сократ, по крайней мере Платоновский, пошёл по последнему пути.

В целях опровержения Сократ уже с самого начала исказил в своей формулировке смысл обвинения в сравнении с формулировкой Мелета: первоначально, видимо, было (Ксенофонт. Воспоминания I 1.1): ἀδικεῖ Σωκράτης οὓς μὲν ἡ πόλις νομίζει θεοὺς οὐ νομίζων, ἕτερα δὲ καινὰ δαιμόνια εἰσφέρων («Сократ не чтит богов … и вводит другие новые божества»); Сократ в «Апологии» выбрасывает последнее слово εἰσφέρων, в результате чего получается смысл, что он чтит новые божества; эта формулировка, наряду с другими софистическими приёмами, и используется для опровержения обвинения, особенно в «Апологии» 27 СD, где Сократ указывает Мелету: «ты утверждаешь, и внося жалобу, подтвердил это клятвой, что я и сам почитаю божества и других учу тому же», – хотя Мелет в жалобе говорит только о том, что Сократ вводит новые божества. Вначале Сократ играет на двусмысленности слова νομίζειν – не только «чтить», но и «признавать», подменяя обвинение: «Сократ не чтит богов» (θεοὺς οὐ νομίζει) положением: «Сократ не признаёт существования богов» (θεοὺς οὐ νομίζει εἴναι) но в конце вопроса (см. выше) опять употребляет это слово в первоначальном смысле обвинения, и получив решительный ответ: «я утверждаю, что ты совершенно не почитаешь богов» (τὸ παράπαν οὐ νομίζεις θεούς – 26 С) сначала, пользуясь уже укрепившейся в ушах слушателей и незамеченной подменой, ставит вопрос: «значит, я не признаю богами ни солнца, ни луны?», на что получает заверение Мелета, что Сократ называет солнце камнем, луну землёй; этим Сократ опять пользуется софистически, возражая, что это, как всем известно, утверждения Анаксагора, и если бы Сократ учил тому, что можно найти в книгах, то к нему никто не пошёл бы учиться; значит, Мелет лжёт. Между тем, Мелет, видимо, не лгал; очень возможно, что Сократ действительно говорил нечто подобное, и во всяком случае, его действительные мнения о солнце и луне едва ли сильно отличались от Анаксагоровых; опровержение Сократа рассчитано исключительно на эффект, который оно могло произвести на некультурную и некритичную массу судей. Впрочем, этот эпизод был нужен Сократу не для осмеяния Мелета, а для того, чтобы окончательно затушевать подтасовку. Пользуясь некоторым замешательством Мелета в результате последнего аргумента Сократа, он сразу опять обращается к Мелету с вопросом, как будто желая только, чтобы тот ответил ещё раз на бывший перед тем вопрос: οὑτωσί σοι δοκῶ; οὐδένα νομίζω θεὸν εἶναι – «итак, тебе кажется, что я не признаю совершенно никаких богов?» – в действительности подставляя вместо «почитать богов» – смысл «признавать существование богов», и получив ответ: «решительно никаких», утверждает, опираясь на последнюю формулировку вопроса, что Мелет противоречит сам себе, говоря как будто: Сократ и признаёт богов и не признаёт их; – здесь Сократ играет также на недостаточной отчётливости у судей различия представлений о боге (θεός) и божестве (δαιμόνιον), о которых говорится в конце обвинения; если при первоначальной формулировке обвинения в нём не было бы противоречия даже при признании значительной общности между тем и другим понятием, то при подмене понятия «почитать» понятием «признавать существование» противоречие могло казаться значительным; под влиянием же дополнительных софистических приёмов (например, навязывание Сократом представления о «божествах» как о детях богов) это противоречие казалось ещё большим.

Этим кончается собственно защитительная часть первой речи Сократа в «Апологии», долженствующая быть признанной замечательным образцом софистической судебной речи. Характеристика Фразимаха, вложенная Платоном в уста Сократу в «Федре»: «Муж этот силён рассердить толпу и снова, как он говорит, “пением” своим зачаровать рассерженных; он же большой мастер и клеветать», – как же подходит эта характеристика к Сократу «Апологии»! Последняя, только что вскрытая софистическая подтасовка в «Апологии» без колебания может быть названа гениальной, и потому не очень удивительно, что несмотря на очевидность этой подтасовки, её никто до сих пор не заметил. Сплошная софистичность построения речи настолько поразительна и настолько противоречит установившемуся представлению и о Сократе, и о Платоне, и об «Апологии», что невольно хочется усомниться и в авторстве Платона, и в том, что действительная речь Сократа на суде имела хоть что-нибудь общее с данной в «Апологии», или по крайней мере успокоиться на мысли, что Платон лишь из чрезвычайного желания оправдать в глазах афинян своего любимого учителя решился на такую софистичность. Напрасное утешение! Все другие ранние сочинения Платона изобличают в Сократе того же тонкого софиста, с теми же подтасовками, подменами, с игрой на неотчётливости представлений у собеседника (см. напр. «Протагор»). Успокоиться можно только или на признании всех ранних сочинений Платона подложными, написанными каким-то очень талантливым софистом, желавшим как можно сильнее скомпрометировать Сократа, или на признании, что сам Платон старался скомпрометировать Сократа. Кому хочется, могут утешаться