Сократ - [52]

– Еще бы! Тебя, Сократ, поди, и на Сунионе слыхать! Иду! – Главк по-прежнему статен и крепок. – Вот ты и снова к нам заглянул! Все Гуди тебя приветствует, и первым – твое поместье!

Оба рассмеялись слову «поместье», дружески похлопали друг друга по плечам.

– Хочешь молока с лепешкой?

– Нет, благодарю, – сказал Сократ. – Поем, когда солнце поднимется над Кеем.

С ходу поднялись на холм, к винограднику.

– Как здесь дышится! – вздохнул всей грудью Сократ. – В городе-то мы дышим грязью да помоями…

– И вонью из дубильни Клеонта, так?

– Клянусь псом, прямо задыхаемся! – отвел душу Сократ.

Они взяли мотыги и принялись окапывать кусты винограда.

Сократу повезло – в Главке он нашел добросовестного помощника: он отдает Главку часть урожая, а тот – уже со своими детьми – ухаживает за Сократовым виноградником, собирает виноград и оливки, давит их и возит Сократу в Афины оливковое масло, соленые оливки, хорошо перебродившее вино, даже делится с ним теми драхмами, которые выручает за избыток урожая с участка Сократа.

Философ же иногда ходит в Гуди – поработать на винограднике и удовольствия ради.

– Я как Антей, – говорит он. – Руками-ногами должен держаться за землю, чтоб не лишиться силы!

Взяв горсть земли, Сократ размял ее, дал высыпаться сквозь пальцы.

– Здесь я всегда радуюсь жизни, хотя она порой и колет меня пуще тернового венца, – сказал он Главку. – Здесь я забываю о падении нравов в Афинах. Здесь, с мотыгой в руке, я с самого утра любуюсь солнцем, тогда как афинские улочки все в тени. Здесь после доброй работы сажусь я с тобой и с твоими детьми за чашу вина, и это заставляет мою кровь обращаться быстрее, все черные мысли уносит ветер с гор, и я снова становлюсь прежним жизнелюбом, который и родился-то, смеясь во весь рот!

Потом Главк-младший запряг осла и повез в Афины для Сократа несколько мехов перебродившего вина и соленые оливки. Философ весело шагал рядом с повозкой, распевая:

Упал я в высокие травы,

И молвил Эрот златоглавый,

Взмахнув серебристым крылом

Над моим безобразным лицом:

«О жалкий, напрасны грезы твои —

Ты недостоин любви!»

А тем временем вокруг стола во дворе Сократова дома собрались, как обычно, его друзья, ученики: Симон, Критон, Критий и молоденькие Антисфен с Эвтидемом.

Они ждали Алкивиада – тот, избрав политическое поприще, задержался сегодня в совете – и Сократа, который должен был вернуться из Гуди. Симон разделил на равные доли еду – по обычаю, каждый принес с собой что мог. Только Критон всякий раз приносит столько, что хватает и на ужин Сократу, и на весь следующий день.

– Дарион, хоп! – донесся с улицы звучный голос, и великолепный пес редкостной породы стрелой перемахнул через ограду и дружески обнюхал собравшихся, хорошо ему знакомых. В калитке появился Алкивиад в лазурном хитоне и белой хламиде, расшитой золотыми цветами лотоса. У всех прямо дух захватило от восхищения этим прекрасным образом – один лишь Критий сжался от зависти и прикинулся равнодушным.

Душа Крития полна желчи: что бы ни вытворял этот смазливый молодчик, все равно соберет дань восхищения! Такой щеголь – и бродяга Сократ! Ха, то-то зрелище для афинян, эта парочка! Но я-то знаю, почему Алкивиад любит показываться в обществе Сократа. Беспутный, необузданный расточитель хочет внушить Афинам, что он, племянник Перикла и возможный преемник его в должности стратега (а для этого ему нужно завоевать большинство голосов в экклесии), как родного отца или старшего брата, чтит философа, этот образец скромности, справедливости, мудрости. Глядите, мол, мужи афинские, дивитесь! По виду вертопрах, в душе-то я человек такой же праведный, как мой учитель, и таким же я буду, когда стану вашим вождем… И этак грациозно сделает ручкой – аристократ, в сравнении с которым я, Критий, выгляжу серой мышью…

– Где Сократ? – спросил вновь пришедший.

– В Гуди, – ехидно ответил Критий. – Виноградник рыхлит. Шел бы и ты с ним вместе землю копать.

– Неплохая идея! – улыбнулся красавец. – Алкивиад в винограднике, с мотыгой! Полагаете, это было бы мне к лицу?

– А что тебе не к лицу, тщеславная душа? – осклабился Критий; он заметил – молоденький Эвтидем, прельщенный красотой Алкивиада, нежно погладил ему щиколотку. Алкивиад легонько отстранил Эвтидема и нетерпеливо заходил по двору.

– Жду не дождусь узнать мнение Сократа об Аристофановых «Всадниках». В театре к нему нахлынуло столько народу, что мне не удалось с ним поговорить.

Эвтидем, отвергнутый Алкивиадом, явно расстроился. И Критий взял его под свое крылышко. Усадил рядом с собой, стал гладить по голове, по лицу…

И тогда пробудилось в Критий страстное желание…

С улицы донеслась песня, заглушаемая грохотом повозки.

– Сократ!

Симон открыл ворота, и Главк-младший, следуя за Сократом, ввел во двор упряжку.

Пришлось прервать бурные приветствия – надо было убрать на место привезенное и откупорить один мех для сегодняшнего ужина.

Сократу и Главку помогали в этой работе Антисфен и Симон. Накачали воды из колодца, принесли кратер для смешивания вина с водой, черпачком разлили вино по чашам. Главк тотчас уехал восвояси.

– Итак, друзья! – поднял Сократ чашу, когда все уселись за стол. – Земля, наша древняя мать, шлет вам привет из Гуди! – Он глянул на Алкивиада. – Что это с тобой, милый? Отчего такое мрачное лицо? Чем ты встревожен?