Сократ - [51]

Старые отцы шпыняют да поучают даже сорокалетних сыновей, а у нас наоборот. Симон поучает меня, старого отца. Набрался разной премудрости от нашего соседа Сократа. Я тебе о нем напишу дальше.

Не поверишь, сколько деревенских застряло в Афинах. Многие не стали возвращаться к своим разоренным очагам. Я им, в общем, не удивляюсь. Ты, дорогой Фокион, живешь далеко отсюда, а в окрестностях Афин никто не знает, что будет завтра, да будет ли и сам-то он завтра жив. Вдруг опять навалятся лакедемонские гоплиты? Забряцают оружием, а что есть против них у крестьянина? Фаланга олив да отара овец? Все это только приманивает грабителей, и кровь тогда льется ручьем. Многие земледельцы и рабы, прибежавшие сюда в начале войны, так тут и остались. Житье у них как у пса под забором, зато они за стенами, а о том, что эти самые стены стали для них уже клеткой, они и думать перестали.

Иной раз гадаю – может, я к ним несправедлив, что они обленились как вши, разбаловались и уже воротят нос от крестьянского труда. Конечно, это настоящая каторга – начинать на голом месте, зато их труды окупались бы, как уже было со многими, да и с тобой тоже.

Теперь об этом Сократе. Ты опять переслал ему привет через меня. Я передал, и он тоже шлет всем вам привет. Ты все вспоминаешь с благодарностью, каким добрым он был к вам, когда вы тогда бежали в Афины от спартанцев и поселились в его доме.

Ты прав, он, в сущности, человек добрый, но чем дальше, тем чудаковатее. О себе не заботится, дома и на улице ходит босиком, еще не женился, хотя, говорят, ухлестывает тут за одной торговкой керамикой – она моложе его на много лет. А вот о любом другом у него – забота. Прежде-то гудел в уши только молодежи, с ними и Симон был, а теперь уж взялся гудеть в уши чуть ли не всем афинянам. В общем-то он желает им добра, но не каждому по нутру, чтоб из него клещами вытаскивали, что там в нем есть, даже пороки, которые люди прячут от посторонних. Вот и множатся у Сократа друзья и недруги что тебе грибы после дождя.

Передавал ты мне еще через посланного, как тебе уже хочется мира и что все у вас там сыты войной по горло, и спрашиваешь ты меня, когда это все кончится, дескать, я тут поближе к властям и, наверное, знаю больше.

Ошибаешься, милый племянник, от тебя-то ближе к Дельфийскому оракулу! Мы здесь ничего не знаем про конец войны.

Иной раз вместе с Симоном ломаем себе голову, что же это с нами происходит. Со смертью Перикла все тут будто начало замирать. Знаю, тебя больше интересует, сколько ты соберешь корзин оливок да сколько шерсти настрижешь с овец за год, но то, про что я тебе теперь пишу, – ответ на твое беспокойство, когда же дождемся мы мирного времени. Не знаю, сумеет ли Клеонт обеспечить мир. Вспомни только, что он вытворял, когда Митилены на Лесбосе откачнулись от Афинского союза. Всех митиленцев собирался побить! Истребить! Уничтожить! И аристократов тамошних, и демократов. Этого он, правда, не добился, но все же тысячи убитых, разрушение митиленских городских стен, потеря флота говорят сами за себя, верно? Может, странно тебе, что мы, после Перикла-то, выбрали именно Клеонта. Трудно нам было после чумы, сам знаешь. Кто нас вызволит из беды? – говорили мы себе. Клеонт! Слыхал бы ты его в экклесии! Не речь, а рев. Очень уж мы бедствовали, вот он и увлек нас. Многие отдали ему голоса. Ох и показал же он нам потом!

Демагог! Ему власть в голову бросилась. Одно время Спарта мир предлагала – это когда проигрывала, – так он отверг. Бахвалился – мол, не прекратит войны, пока не раздавит и не растопчет Спарту. А теперь, когда Спарта наступила нам ногой на горло, сваливает вину на афинский народ: мол, слабый он, не воинственный. Видал хитреца!

Теперь Клеонту и от Аристофана здорово достается. Тот расписал его в своей комедии „Всадники“, да так, что от него теперь и собака кость не возьмет. Не останься у нас от Перикла такая свобода слова, Клеонт бы ему голову велел оторвать вместе с ядовитым языком.

Чтоб у тебя было представление, до чего доходит этот Аристофан, посылаю тебе два образчика из этой комедии.

„У нас хозяин Демос из Пникса; он брюзга, глухой старик, капризен, груб и до бобов охотник… Он в этом месяце купил раба, кожевника, по роду – пафлагонца, распрощелыгу, преклеветника!“ (Это он про кожевенника Клеонта, понял?!) И дальше – то-то рот разинешь!

„О презренный крикун! Захлебнулась земля твоей наглостью. Всюду царит лишь она. Суд, казна, и собранье народа, и архивы полны только ею. Взбаламутил ты грязь, ты весь город смешал, оглушил громким криком Афины, и за взносами дани следишь ты со скал, как в морях рыбаки за тунцами“ 1.

1 Перевод К. Полонской. Аристофан. Комедии в двух томах. М., 1954, т. 1, с. 102, 117.

Этого, милый Фокион, по-моему, достаточно, и ты поймешь, что не могу я тебе сказать, как будет с войной, раз все тут у нас запуталось. Кто может предвидеть, до чего доведет нас Клеонт?

Желаю вам хорошей жизни, тебе, Леониде и детям. Да будет Деметра ко всем благосклонна, и пусть добрый бог Пан хорошенько охраняет ваш дом и стада».

4

– Главк, эй, Главк! Слышишь меня?