Сократ и афинская демократия - [2]
А дальше формирующееся гражданское общество Эллады быстро пришло к пониманию, что оно может существовать исключительно при таком политическом строе, который был назван демократией. Точнее, демократия — есть единственно возможная форма политического устройства именно гражданского общества. И при этом только гражданское общество в состоянии поддерживать стабильное воспроизводство демократии, сохранять не только ее внешние формы, но и социальное существо, заключающееся в целом дружественном взаимодействии различных социальных групп, существующих при классовом строе.
Двуединое, двухголовое рождение и функционирование сросшихся между собой, как одномоментно рожденные сиамские близнецы, демократии и гражданского общества наконец–то позволило в античности относительно безопасно высказываться тем, кому это хотелось, практически на любые темы, позволило создать такую творческую атмосферу, при которой люди стали заниматься наукой и искусством уже не потому, что это было непосредственно необходимо для трудовой деятельности или оплачивалось царем или фараоном, а просто потому, что им это было интересно, потому, что им этого хотелось!
В-третьих, среди общей массы творческих интеллектуалов стали появляться такие индивиды, которые, придя к осознанию своего ярко выраженного мыслительного превосходства над остальной гражданской массой, стали критиковать не только посредственные способности большинства граждан, но и само имеющееся устройство общества как несовершенное. Несовершенное хотя бы потому, что оно не позволяло интеллектуально одаренным личностям автоматически становиться во главе этого общества, они были вынуждены конкурировать с посредственностями и обычно странным образом проигрывали им.
В рамках нашего введения мы не станем детально разбирать причину этого биосоциального явления. Обратим только внимание на то очень обидное для античных интеллектуалов обстоятельство, что даже в самом просвещенном античном V веке до н. э. гуманисты–интеллектуалы не просто проигрывали в борьбе за власть в полисах (уступая магистратуры обычным ремесленникам и крестьянам), но эти полисы являлись демократическими, считались на тот момент времени вершиной общественного Прогресса.
В результате этих поражений, когда голос интеллектуалов на Народном собрании явно тонул в хоре сплоченного необразованного демоса, возникало любопытное явление: парадоксальным образом гуманисты–интеллектуалы переставали любить то самое демократическое общество, которое их породило, их начинало либо тянуть к тирании и аристократии «лучших», либо в сторону той утопии, того идеального общества, что было позже сконструировано Платоном. Так, совершенно закономерным образом возникал внутригражданский конфликт, когда интеллектуалы пытались учить свое общество тому «идеальному устройству», при котором они могли бы претендовать на политическую власть, а демос видел во всем этом скрытый подвох и, оценивая их с социальной точки зрения, относился к этим исканиям крайне неодобрительно.
Логика дальнейшего развития ситуации в целом понятна. Как только раздражение интеллектуалов начинало тиражироваться, становилось фактором общественного сознания, оно тут же конвертировалось в фактор уже идеологический и могло использоваться в своих целях теми социальными слоями аристократов и олигархов, что, так же, как и интеллектуалы, ненавидели ту демократию, что в процессе революций и реформ лишила их монополии на политическую власть. И как только это раздражение становилось идеологией, оно уже не могло не беспокоить широкие слои господствующего в демократических полисах демоса, справедливо воспринимающего демократическое устройство как собственное завоевание. А само это беспокойство демоса за свое политическое господство временами принимало форму преследований тех интеллектуалов, чьи воззрения представлялись особенно опасными и становились достаточно популярными.
Говоря же об этом, мы возвращаемся обратно к первому пункту и констатируем: как только античное демократическое общество впервые в человеческой истории начинает свои гонения на тех, кем оно, казалось бы, обязано было гордиться, эти упрямые творческие интеллектуалы тут же начинали задумываться уже не только о своей собственной судьбе, но и о том, каким образом она будет выглядеть в истории, в глазах интеллектуалов последующих. Это давало им дополнительную моральную поддержку, и они продолжали свою критику столь не устраивающего их демократического общества, вплоть до тех границ, за которыми их ожидали осуждение и гибель.
Вот тут мы снова возвращаемся к личности Сократа Афинского. У нас есть все основания считать, что
