«Сокол-1» - [6]

Пришло время покидать ставшую родным домом «Кооперацию», прощаться с возвращавшимися домой летчиками. «Вот и первые шаги по чужой земле, — подумал Шестаков, сходя вместе с другими на берег». Далее ехали они на автобусе через Гавр, Руан в Париж.

В городах прямо на бульварах — ресторанные столики. За ними — разодетая веселящаяся публика. Тут, во Франции, пресыщенным буржуа было совершенно безразлично, что за Пиренеями идет борьба не на жизнь, а на смерть. Французским гобсекам не было до этого дела. Они упивались собственным благополучием, не предвидя, что где-то в далеко идущих планах третьего рейха и их стране уготована тяжкая участь.

Еще больше ошеломил наших ребят своей беспечной роскошью Париж. В воздухе, не смолкая, стоял шум огромного количества автомобилей, сверкали огнями рекламы. От всего этого кружилась голова, хотелось найти где-нибудь уединенный тихий уголок и спокойно отдохнуть.

И тогда Шестаков предложил побывать у Стены коммунаров. Его идею все поддержали. И вот, волнуясь, встали ребята плечом к плечу у священной Стены, обнажив головы. Стоят молча. Думают, наверное, об одном и том же: вот случилось же так, что мы, наследники коммунаров, знавшие о них лишь по учебнику истории, пришли сюда, чтобы поклониться их праху и дать клятву верности делу, идеалам, за которые они сложили свои головы, идеалам свободы, равенства и братства.

«Дуглас» пересекал Пиренеи: Шестаков и горы увидел впервые. Но, полюбовавшись их величественной красотой всего лишь несколько минут, он стал оценивать их опять же с точки зрения военного летчика.

— Скажи, Платоша, если придется идти на вынужденную, куда же тут садиться? — обратился он к Смолякову.

— Давай вместе выбирать подходящую площадку, — ответил тот.

Однако, как ни старались найти место, куда бы можно было посадить самолет, не смогли.

— Так что же делать, Платоша?

— Прыгать с парашютом и начинать борьбу за жизнь, как герои Джека Лондона, — пошутил Смоляков.

Испания… Она уже совсем близко. Чем меньше остается пути, тем учащеннее бьются сердца летчиков-добровольцев.

И уж совсем разволновались все, когда под крыльями пронеслись кварталы Барселоны и «Дуглас» приземлился на ее окраине, подняв к небу шлейф густой желтой пыли.

Всем не терпелось скорее ступить на испанскую землю: так сильно было желание как можно быстрее сесть в кабины истребителей и попробовать свои силы в схватках с врагом.

Молодые необстрелянные пилоты и жаждали, и где-то в душе волновались от мысли, что не сегодня-завтра придется скрестить мечи с фашистами. Их можно было понять: здесь не учебные маневры-стрельбы, а борьба не на жизнь, а на смерть. Вражеские летчики все с боевым опытом, а наши — в большинстве своем новички, не бывавшие в боях. Трудно, очень трудно им придется на первых порах…

Барселона — чудесный город. Пальмовые бульвары, белокаменные здания, ярко-голубое море и на его фоне океанские корабли, судоверфи… Бросалась в глаза такая странность: в центре города не было никаких признаков войны, на его же окраинах то и дело встречались руины — последствия бомбежки.

— Франкистская авиация не бомбит городские районы, где жили богачи. Такой у нее приказ. Хозяева рассчитывают вернуться, — пояснил исполнявший роль гида местный житель коммунист Педро — первый испанец, с которым познакомились летчики.

— А часто бывают налеты? — поинтересовался Шестаков.

— Раньше случалось и по три раза на день, в последнее время что-то притихли, — ответил друг-испанец.

Только поговорили, в небе послышался надрывный гул моторов. На средней высоте шли растянутым пеленгом несколько самолетов с черными крестами на крыльях.

— «Хейнкели!» — сразу узнал Педро. — Опять летят проклятые! Пронюхали, наверное, что у республиканцев происходит смена советских летчиков-добровольцев.

Но бомбардировщики прошли мимо Барселоны, так и не сбросив ни единой бомбы. Видимо, у них были другие планы. Однако эта безнаказанность… Как можно с ней мириться?! У Смолякова, Гусева, Шестакова и других было такое ощущение, будто черные крылья проносятся над их собственной родиной, а они вместо того, чтобы вступить с ними в решительный бой, находятся в роли посторонних наблюдателей.

— Не достаточно ли с нас путешествий и экскурсий? — мрачно произнес Шестаков.

— Действительно, пора бы уже приступать к делу, — поддержал его Смоляков.

Никто из прибывших с этой группой наших летчиков еще ни разу в жизни не участвовал в настоящем воздушном бою. Но тем не менее все рвались к боевым истребителям, всем не терпелось поскорее сойтись в смертельной схватке с общим врагом — фашизмом. Такова уж судьба летчика-истребителя: он рожден для боя!

Но предстояла еще процедура оформления добровольцев в республиканскую армию. Для этого всей группе пришлось на автомашинах переезжать в Валенсию, где располагалось командование ВВС республики во главе с генералом Сиснеросом.

Во время этой поездки с каждым километром наши парни все больше открывали для себя сражающуюся Испанию. В Таррагону уже можно было проехать только после тщательной проверки документов на контрольном пункте. Город только что подвергся интенсивной бомбежке. Еще не осела поднятая взрывами пыль, дымились разрушенные здания, в воздухе стоял едкий запах тола. Проехать по улицам невозможно: мостовые разворочены, там и сям — остовы сгоревших, перевернутых автомобилей, в магазинах разбиты витрины. Поразил вид дома, одна из стенок которого обвалилась: взору открылись жилые помещения с мебелью, коврами, люстрами. Это неожиданное зрелище разрушенного беззащитного человеческого жилья глубоко врезалось в сознание и память Льва Шестакова, стало для него символом жестокого, беспощадного, несущего гибель всему фашизма.