Соглядатай Его Величества - [19]

Эдуард поднялся с места и стал вышагивать по залу.

— Французы, — продолжал он, — напали на Гасконь в 1293 году. Осенью 1294 года Ричмонд высадил и разместил мое войско в Ла-Реоли. Весной 1295 года французы осадили этот город, и через две недели — две недели! — Ричмонд бросил на произвол судьбы и город и войско!

— Ваше Величество полагает, что предатель — Ричмонд? — спросил Корбетт.

— Возможно, вполне возможно, — ответил Эдуард.

— Если изменник находится здесь, в Вестминстере, — встрял Ланкастер, — то как же он сносится с французами? Ведь у Филиппа нет посланников в Лондоне, а все порты и корабли обыскиваются. Ни один из наших людей во французских портах не замечал, чтобы кто-нибудь обменивался письмами.

— Может быть, они действуют через Уэльс или Шотландию? — с надеждой предположил Корбетт.

— Нет, — возразил король. — Сведения передаются слишком быстро. Похоже, Филипп узнает о моих замыслах за считанные дни. Нет, — повторил король, — сведения передают прямо отсюда!

— А шлют ли отсюда какие-нибудь письма во Францию? — спросил Корбетт.

— Конечно, — ответил Эдуард. — Официальные письма Филиппу, а также письма заложникам.

— Заложникам?

— Ну да. Когда Ричмонд сдался, некоторые рыцари сумели откупиться, лишь предоставив французам заложников вместо себя, — в основном своих детей. И теперь эти рыцари все время им пишут.

— А кто-нибудь из этих рыцарей служит в совете или причастен делам совета?

— Нет, — ответил король. — Только Тюбервиль, Томас де Тюбервиль. Барон из Глостершира. Он рыцарь палаты и начальник гвардии.

— А он может подслушивать?

— Нет, — сказал Эдуард. — Никто не смог бы подслушивать через дубовые двери и каменные стены. Вдобавок Тюбервиль ненавидит французов — это ясно из его писем.

— Откуда об этом известно Вашему Величеству?

— С его писем, как и со всех прочих, снимаются копии. Они хранятся в Канцелярии.

— Довольно! — нетерпеливо вмешался Ланкастер. — Довольно разговоров! Все указывает на Ричмонда. Хорошо бы нам схватить его самого, и Уотертона, и Тюбервиля, и всех, кто ему близок, в придачу, да и бросить в темницу!

Эдуард снова встал и зашагал по залу.

— Нет, — возразил он. — Еще не время. — Он протянул руку к Корбетту. — Вы должны расследовать то, о чем нам стало известно. Для начала вы навестите лорда Моргана в Уэльсе и зададите ему кое-какие вопросы по существу.

Корбетт сник — но, взглянув в холодные, усталые глаза короля, сразу понял, что любые возражения встретят беспощадный отпор.

На следующий день Корбетт с Ранульфом уже собирались в путь. Ранульф протестовал, но Корбетт строго приказал ему выполнить все распоряжения, так как им понадобятся одежда, оружие, продовольствие и лошади. Сам Корбетт отправился побродить по улицам: ему хотелось поразмышлять в одиночестве, обдумать недавнюю беседу с королем. Он вышел на Чипсайд — эта широкая дорога, тянувшаяся с востока на запад, служила главной торговой улицей города: там находились и Зерновой рынок, и бойни, и тюрьма Тан, и Большой акведук, снабжавший весь город водой.

Под навесами для защиты от яркого солнца шла бойкая торговля всякой всячиной — от чулок или свежего хлеба, только что из печи, до пары позолоченных шпор или атласной рубашки с батистовыми кружевами. Показалось похоронное шествие, возглавляемое монахом — безмолвным, мрачным, в темном одеянии, с тоскливым взглядом из-под капюшона. Следом шли скорбящие родственники, а в конце процессии несколько человек несли на плечах гроб с усопшим. До Корбетта донесся женский плач и низкий собачий вой. Подобное зрелище совсем не вязалось с таким солнечным днем. Всюду толпился народ, правоведы в меховых плащах спешили в Вестминстер, крестьяне в коричневых или зеленых рубахах что есть силы пихали свои повозки к рынкам, не обращая внимания на насмешки голодранцев, норовивших что-нибудь стянуть. С цоканьем прошла колонна верховых лучников, сопровождая пеших узников: руки несчастных были привязаны к седлам, а лодыжки скованы цепями.

По улице изящной поступью прошла куртизанка с накрашенным лицом и выщипанными бровями. Чтобы не выпачкать отороченное кружевами платье, она приподняла подол рукой в красной бархатной перчатке. Женщина бросила притворно застенчивый взгляд на Корбетта и пошла дальше. Шум и толкотня усиливались — торговцы дергали его за рукав и оглушительно нахваливали свой товар. Корбетт уже пожалел, что решил побродить по городу, и стал проталкиваться сквозь толпу к прохладному погребку «Пустельга в шлеме».

Это оказалась грязная таверна с низким деревянным потолком, столы стояли где попало, а вдоль стен выстроились рядами огромные чаны и бочки. Корбетт попросил эля и миску рыбной похлебки: обычно, когда он ел в одиночестве, ему легко думалось. Ему не давало покоя то, что он узнал: несмотря на победы, одержанные в Шотландии, король изнывал от тревоги, мечась, словно пес на цепи, бросаясь на тени и хватая зубами воздух. Корбетт понимал причину такой тревоги, но он знал точно, что врага можно изловить лишь путем тщательных расспросов и умозаключений, опирающихся на законы логики. Корбетт задумчиво отхлебнул из кружки и составил в уме перечень пунктов касательно изменника: