Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны - [30]

Немецкий центр люфтваффе, насколько известно сейчас, находился тогда в течение одиннадцати лет в Липецке, Тамбовской губернии, между Москвой и Воронежем. Танковая станция находилась поблизости от Казани на Волге. На юго-востоке России, в Оренбургской губернии «для боевых веществ у нас была очень большая местность, которая для этого прежде была очищена от деревень» — свидетельствует Кёстринг: естественно, поскольку «боевые вещества» были отравляющими газами.

Эти «станции» одновременно были центрами производства и обучения. Их промышленная сторона еще и сегодня лежит в глубокой тьме. Очевидно, что заводы были сооружены немецкой промышленностью, но персонал должен был быть русским: если бы немецких инженеров и рабочих посылали в Россию в заметных количествах, то тайну трудно было бы сохранить. О производстве танков на казанской станции, например у Кёстринга есть лишь скудное предложение: «Кроме Круппа, в производстве моделей участвовали еще две другие фирмы». Какие, он не говорит.

В окрестностях этих производственных центров находились аэродромы и учебные полигоны. Немецкие офицеры и унтер-офицеры, которые приезжали туда, при их откомандировании официально должны были выбывать из рейхсвера: они приезжали в Россию как гражданские лица под подложными именами — но с настоящими паспортами — поодиночке или небольшими группами и в тщательно индивидуально подобранной одежде.

Летчики оставались в гражданской одежде и во время своей службы в России. Танкистов на месте снова переодевали — в русскую униформу. Никому, даже ближайшим родственникам, не разрешалось говорить, где они были и чем занимались. Извещения о смерти — особенно среди летчиков естественно было немало смертей — фальсифицировались. Если кто из летчиков падал с самолетом под Липецком, то для его родителей он погибал при учебных стрельбах в Восточной Пруссии. Гробы с телами, как сообщает генерал ВВС Хельм Шпайдель (брат верховного главнокомандующего войсками НАТО в средней Европе в послевоенное время), упаковывались в ящики и декларировались в качестве возвращаемых в Германию деталей машин; они шли морским путем через Ленинград в Штеттин.

Данные о количественном объеме деятельности по обучению противоречивы. Следует принять, что из года в год обучалось несколько сотен специалистов и что их число медленно росло, так что к 1935 году в рейхсвере было несколько тысяч человек обученных офицерских кадров для люфтваффе и танковых дивизий, которые в свою очередь могли обучать других.

Также следует допустить, что многие, если не большинство из ставших позже известными генералов ВВС и танковых войск были из этих «русских» первичных кадров: списка имен не существует и поныне. Только случайно известно, что среди этих офицерских кадров с «русским опытом» был также и ставший позже военным министром фон Бломберг.

И все же было бы особенно интересно знать, кто из немецких офицеров получил свое высшее образование тогда в России; потому что между ними и их русскими товарищами образовалась совершенно единственная в своем роде близость — которая позже, в 1937 и 1938 годах для многих из них должна была стать гибельной. Тут находится особенно плотная завеса тайны среди всех остальных тайн, а именно — сколь велика была степень братства и смешения, которые тогда были достигнуты между верхушками рейхсвера и Красной Армии.

Достоверно известно, что русские предоставляли свою землю и свои войсковые полигоны немцам не без ответных услуг. Эти ответные услуги состояли по меньшей мере частично в том, что русские офицеры тренировались совместно с немецкими, так что они дополнительно получали и немецкое образование.

Наиболее открыто об этом говорит опять генерал ВВС Шпайдель: «Снова и снова отмечалось, что советские офицеры почти превзошли в усердии немецких участников учебного процесса. Они перенимали немецкие наставления, несмотря на определенные языковые затруднения, так что в конце концов они обошли большинство из своих немецких „соучеников“».

Парадокс на парадоксе: не только русские давали немцам в собственной стране разрабатывать оружие и учиться владеть им — оружием, с помощью которого они позже чуть было не завоевали эту страну, но и немцы в этой ситуации были учителями своих будущих победителей.

Уже упомянутый генерал Кёстринг, центральная фигура этого немецко-русского военного симбиоза, вот что пишет в своих воспоминаниях в 1953 году: «Неоднократные утверждения, что мы обучили русскую армию, не имеют никаких оснований». Но летом 1931 года тот же самый Кёстринг написал генералу фон Зеекту, что воздействие военной поддержки со стороны Германии становится заметным во всей Красной Армии. «Наши взгляды и методы проходят красной нитью через все остальное». И еще в 1935 году он сообщал после советских маневров, оцененных как особенно блестящие: «Мы можем быть удовлетворены этой похвалой. Ведь эти руководители и начальники — наши ученики».

Это явно относится не только к локальной совместной работе в Липецке и в Казани. Генеральные штабы рейхсвера и Красной Армии начали самое позднее в конце двадцатых годов проводить совместные военные игры и штабные учения. А в начале тридцатых годов русские маршалы совершенно открыто были гостями на немецких маневрах. Президент Германии фон Гинденбург не позволил себе лично приветствовать их при этих обстоятельствах. Но вот что он при этом думал — об этом повествует примечательное место в воспоминаниях генерала Кёстринга. Когда он в 1931 году был назначен немецким военным атташе в Москве, то Гинденбург напутствовал его следующими словами: «Сохраняйте для меня хорошие отношения с Красной Армией!» и неожиданно добавил к этому: «Я бы с удовольствием ударил по полякам, но время еще не пришло».