Софья Палеолог - [83]

Софья же, по-видимому, ассоциировала себя в первую очередь с греческой группой при московском дворе, не выделяя себя из нее. Даже в конце жизни на одном из произведений своей золотошвейной мастерской (о которой речь ниже) она назвала себя «царевной цареградской».^{657} Это свидетельство не только ее памяти о своем происхождении, но и той роли при московском дворе, которую она — подчиняясь интенциям своего окружения — приняла на себя.

Глава 6 ВРЕМЯ СОБОРОВ

В Европе соборов утверждается могущество королей.^{658}

Жорж Дюби

О мастерах и Софье

Во времена Софьи Палеолог Русское государство, рождавшееся из хаотичного мира уделов, нуждалось в новых ориентирах, а быстро крепнущая великокняжеская власть — в новых символах. Важнейшим инструментом, посредством которого правитель выражал свою «политическую программу», в Средневековье были общественные здания. Давно замечено влияние памятников зодчества на настроение и сознание людей. В Средние века и эпоху Возрождения главное место среди городских сооружений занимал кафедральный собор. В то время «элемент религиозного напряжения… активно присутствует в высокой политике».^{659} На Руси центром любого города издревле была соборная площадь, на которую стекались люди не только до и после совместных молитв, но и по случаю разнообразных светских событий, большое значение для горожан имела и крепость, от мощи которой подчас зависела их жизнь. Правитель, воздвигший крепкие стены, воспринимался добрым защитником своей земли и своего народа.

Эпоха Ивана III ознаменована масштабным строительством. Какова роль в этом его жены-гречанки?

Одним из самых распространенных мифов о Софье является утверждение о том, что именно по ее совету Иван III пригласил из Италии мастеров для перестройки кремлевских соборов, стен и дворца. Однако ни один русский источник XV века не свидетельствует об этом. Все инициативы, касающиеся изменения архитектурного облика Москвы, летописцы связывали с именами великого князя, митрополита и самих мастеров. Примечательно, что последние приезжали в первую очередь из Милана и Венеции — городов, в которых Софья, насколько можно судить по сохранившимся данным, никогда не бывала. Мастеров, о которых доподлинно известно, что они прибыли в Москву из Рима, очень немного.

И всё же некоторые поздние источники представляют привлечение в Россию мастеров как одну из важнейших заслуг Софьи. Так, Житие Кассиана Учемского, составленное в XVII веке, сообщает, что с Софьей на Русь прибыло «благородных много боляр (бояр. — Т. М.) же и князей и воевод силных и панов и гетманов и детей боярских и множество людей и много священоиноков и инокин и всяких хитроков (умельцев. — Т. М.) и многих мастеров множество».^{660} Эти строки были написаны в Кассиановой пустыни, где сохранялась живая, переходящая из уст в уста память о событиях, так или иначе связанных с ее основателем. Однако несколько разных событий — приезд Софьи со свитой и прибытие иноземных умельцев — соединены здесь в одно. Подобные ситуации очень характерны для «устной» истории.

Утверждения о том, что приезд на Русь архитекторов неразрывно связан с Софьей, вошли как нечто очевидное в труды классиков исторической науки,^{661} а оттуда — во многие научные, научно-популярные и учебные работы об Иване III и его времени.^{662} В чем причина живучести этого мифа?

Думается, что в данном случае авторы известий раннего Нового времени, а вслед за ними и исследователи оказались в плену распространенной логической ошибки, емко выраженной в латинской фразе post hoc ergo propter hoc — «после этого значит вследствие этого». Не подлежит сомнению, что Софья и ее свита произвели сильное впечатление на русских современников. И это впечатление — каким бы оно ни было! — стало отправной точкой в рассуждениях об эпохе: во многих отношениях она разделилась на «до Софьи» и «после». Сыграло роль и то, что сами мастера-иноземцы видели в великой княгине важную политическую фигуру. Для итальянских архитекторов, инженеров, литейщиков и ювелиров Софья была европейской государыней; именно она связывала неведомую Русь и известный им итальянский мир. Архитекторы вошли в круг приближенных Софьи, сойдясь с ней и с ее греками на почве общего — итальянского — языка и, конечно, тоски по солнечному югу… Эту мнимую связь с Софьей новых явлений в архитектуре и почувствовали люди XVII века.

Что же касается «советов» Софьи Ивану III о благоукрашении Кремля, то здесь исследователю надо быть особенно осторожным. Конечно, ни один русский источник XV века не зафиксировал содержания личных бесед Ивана III с супругой. Отсутствие данных дает простор воображению… Но первые несколько лет великому князю и его супруге сложно было говорить на сколько-нибудь отвлеченные темы без переводчика. Позже их личные разговоры, конечно, выходили далеко за рамки домашних вопросов. Иван III мог делиться с женой переживаниями, связанными с тяжестью бремени власти. Софья же «печаловалась» мужу о своих греках, рассказывала о детстве и юности и делилась сокровенными впечатлениями. Она наверняка живописала красоту дворцов и храмов Италии, в которых ей доводилось бывать, отмечая контраст с невзрачной московской обстановкой. Быть может, она прямо говорила о том, что хотела бы видеть в Москве нечто подобное. Но она была не первой, кто мог рассказать об этом в Москве: сведения о лучшей в Европе тех лет итальянской архитектуре были в распоряжении Ивана III и его приближенных задолго до 1472 года.