Софья Палеолог - [26]

Впрочем, обилие реликвий в городе не обеспечивало обитателям Рима безгрешной жизни. Знаменитый проповедник из Сиены по имени Бернардино в середине 1420-х годов жестоко обличал римлян за увлечение азартными играми, париками, светской музыкой и развратом. В 1424 году на Капитолии в огромном костре были сожжены многие вещи, ассоциировавшиеся у святого с греховной жизнью горожан.^{185}

Итак, Софья и ее братья прибыли в Рим в эпоху, когда город начал постепенно менять свой облик. В Риме 1460-х годов царил дух «пылкий и грубый, твердый и одновременно слезообильный, постоянно колеблющийся между мрачным отвержением мира — и наслаждением его пестротой и красотами».^{186} В ту пору в Вечном городе встретились экзальтированная религиозность и прославление земной жизни, Средневековье и Возрождение.

Latinorum Graecissimus, Graecorum Latinissimus

В Риме юные Палеологи, разумеется, не были предоставлены сами себе. Их покровителем и опекуном стал кардинал Виссарион Никейский (1403–1472), выдающийся деятель западного мира того времени. Со времен Ферраро-Флорентийского собора Виссарион проявлял себя как последовательный сторонник унии между церквями, а после падения Константинополя — как главный организатор борьбы с турками. Виссарион всячески поддерживал Фому Палеолога, в котором видел воплощение византийской государственности.

Софья Палеолог с братьями, без сомнения, не раз бывала в доме кардинала Виссариона. Этот дом (вернее, небольшой домик — casina, как его называют римляне) сохранился. Он находится в самом начале исторической Аппиевой дороги, недалеко от развалин терм Каракаллы. Виссарион пригрел в нем немало греков, бежавших от османов. Среди них — Феодор Газа, Константин Ласкарис и другие пытающиеся умы эпохи, которым Виссарион помогал и советами, и деньгами. Виссарион выкупал своих соотечественников из турецкого плена, «слал во все концы множество частных писем и официальных посланий итальянским и вообще европейским суверенам, в которых выражал скорбь по поводу гибели греческой нации, горечь при виде безразличия и близорукости Запада в отношении событий на Босфоре, но в то же время развивал идею „крестового похода“ против турок».^{187}

Софья посещала церковь Двенадцати апостолов, с которой в последние годы жизни был связан ее покровитель. Эта базилика интересна и сама по себе. Ее фасад относится к XV веку, что для Рима редкость. В клуатре церкви позже будет похоронен Микеланджело. Виссарион же был ктитором этой церкви. В ней он обрел и вечный покой. До наших дней сохранилось его надгробие, вынесенное позже на одну из колонн внутри церкви, расположенную слева от входа. На большом мраморном медальоне можно видеть профиль знатного господина в широкополой шляпе.

Сохранилось множество других изображений Виссариона на фресках и в рукописях.^{188} Изображение кардинала имеется, например, в Сикстинской капелле Ватикана. С левой стороны от входа можно видеть его портрет кисти Пьеро ди Козимо. Виссарион представлен здесь одним из персонажей ветхозаветной сцены, изображающей переход евреев через Красное море. Фреска эта написана в 1482 году, через десять лет после смерти кардинала. Художник, вероятно, использовал один из его прижизненных портретов.^{189}

Сравнивая многочисленные изображения Виссариона, легко заметить их общую черту. Везде кардинал запечатлен в образе рафинированного интеллектуала с задумчивым взглядом и окладистой бородой. Именно наличие бороды — нехарактерное для итальянцев того времени — и дало возможность художнику представить кардинала в импозантном образе ветхозаветного героя.

«Виссарион не расставался с бородой и даже этим наружным отличием приобрел в Риме всеобщую известность. Борода эта ему даже помешала быть избранным в папы, так как некоторые кардиналы на конклаве заявили, что бородатого папу они не могут допустить».^{190} (Виссарион дважды — в 1455 и 1471 годах — рассматривался в качестве претендента на папский престол.) Интересно, что если в середине XV века бородатый папа был невозможен, то уже с эпохи папы Юлия II (1503–1513) многие папы носили бороду. Впрочем, для самого Юлия II ношение бороды было способом выразить свою печаль: он отпустил бороду в знак скорби о том, что против него восстала Болонья. Позже папа Климент VII (1523–1534), спасаясь в Орвието, также отпустил бороду в знак грусти о том, что войска Карла V в 1527 году вошли в Рим и разграбили его.^{191}

Любопытно, что в начале XVI века вопрос о бороде довольно широко обсуждался в среде гуманистов. Итальянец Пьерио Валериано (1477–1558) в 1529 году написал целый трактат, в котором обосновывал необходимость носить бороду католическим священникам.^{192} Этот трактат был издан в Риме в 1531 году и не раз переиздавался в Париже, Льеже и других городах. Среди аргументов Валериано было то, что — судя по ранним изображениям — и сам Иисус, и апостолы носили бороду. Кроме того, гуманист замечал, что «для мужской природы борода естественна».^{193} Католический епископат очень быстро усвоил эти новые веяния. Известно, что менее чем через столетие после смерти Виссариона — во время споров на Тридентском соборе (1545) — иерархи в пылу споров таскали друг друга за бороды!