Софья Палеолог - [106]

А где же Софья? Скорее всего, она изображена в желтом одеянии в левом нижнем углу. Ее легко узнать по «таблиону», нашитому на ее плече. Подобные «таблионы» с изображением двуглавого орла нашивались в Византии на одежды тех младших представителей императорской семьи, которых не рассматривали как возможных наследников престола.^{823} Более «невыигрышного» места на пелене сложно представить! Поместив Софью в угол композиции и сопроводив ее образ нашивкой-«клеймом», Елена Волошанка постаралась передать вполне определенную мысль: роль Софьи при дворе ничтожна, и ее сын никогда не унаследует власть. Софья с пелены Елены Волошанки напоминает «бедную родственницу», «скитающуюся, аки странница», — как бы выразился летописец, автор рассказа о поведении Софьи накануне «стояния на Угре».

В литературе встречается мнение, будто Софья специально нашивала на одежду «таблион», подчеркивая тем самым свою причастность к роду византийских императоров и права на наследование константинопольского престола.^{824} Но Софья не могла нашивать такие «таблионы»: это бы означало, что она признает себя второстепенной фигурой в семье Палеологов и не связывает с собой и своими детьми продолжение династии.

Согласно другому мнению, Софья изображена на пелене 1498 года в нижнем ряду, четвертой слева, в высокой шапке с меховой оторочкой, в торжественном платье с золотыми застежками. Софья здесь будто предводительствует женской частью великокняжеской семьи.^{825} Однако эта гипотеза не представляется убедительной: едва ли Елена Волошанка интерпретировала образ Софьи таким образом. Не исключено, что статная особа в нарочито парадном одеянии — сама Елена.

Как уже было сказано, загадочная сцена с пелены не является перенесением на ткань точной последовательности событий декабря 1498 года. Более того, известно, что Софья и Василий и вовсе не присутствовали на «венчании на великое княжение», ибо были удалены с великокняжеского двора. Но пелена отражает именно идеи, а не физическую реальность.

В ходе исследований пелены 1498 года последних лет удалось выявить две ее важные особенности. Во-первых, несмотря на то что восприятие Вторничного чуда с иконой Одигитрии на Руси восходит к домонгольским временам,^{826} именно в конце XV века оно приобретает исключительную актуальность. В московском действе с репликой константинопольской Одигитрии «сакральное пространство Москвы отождествляется с Константинополем — священной столицей великой империи, Новым Иерусалимом и Вторым Римом».^{827} Во-вторых, на пелене легко заметить изображения двух зонтиков-«солнечников»: один — над великокняжеской процессией, другой — над митрополичьей. Подобные «солнечники» в Европе представляли собой символы высшей власти римского папы и императора. Так, в римской церкви Четырех мучеников, при которой одно время жил отец Софьи Фома, сохранился цикл фресок середины XIII века, изображающих историю «Константинова дара». (Это рассказ о крещении императора Константина папой Сильвестром и легенда о том, что за крещением последовала передача папе светской власти над Западной Римской империей.) Чтобы подчеркнуть «первенство» папы как светского государя, автор фресок изобразил императора Константина держащим над понтификом зонтик-«солнечник». Но эти же «солнечники» символизировали власть и светских правителей — например венецианских дожей.^{828} Известны также средневековые миниатюры с изображениями «солнечников» над ветхозаветными царями (замечено, что художники придавали им черты императоров).

Примечательно, что на русской пелене изображены два зонтика, что всего ближе не римской, а венецианской идее равенства символов власти папы и императора и может быть связано с оживлением контактов с Венецией. По всей видимости, появление в Москве «зонтика в качестве атрибута правителя можно рассматривать как иконографическую параллель к попыткам московских государей „примерить“ царский титул».^{829} Присутствие же на пелене зонтика и над митрополитом говорит о влиянии на Руси идей, связанных с идеологией «Константинова дара». В Новгороде в это время была создана «Повесть о белом клобуке», превозносящая духовную власть и фактически основанная на этих идеях. Сюжет о зонтиках с пелены Елены Волошанки исследован далеко не полностью, но «фряжский след» в появлении в Москве этих символов власти не вызывает сомнений.

Обе отмеченные особенности имеют византийско-итальянский подтекст, что, казалось бы, противоречит конкретно-политическим идеям, нашедшим свое отражение в пелене Елены Волошанки. Но это противоречие объяснимо: влияние итало-греческого мира на русскую культуру имело место задолго до Софьи. Оказавшись в Москве, Елена Волошанка и сочувствующие ей русские — ничуть не в меньшей степени, чем их политические противники, — оказались под воздействием греко-итальянской культуры.

Звездный час «царевны царьгородцкой»

В 1498 году казалось, что звезда Софьи Палеолог погасла, что отныне ее удел — вечное покаяние. Но случилось иначе.

К 1499 году расстановка политических сил сильно изменилась. 7 января великий князь подверг опале своих давних доверенных лиц — С. И. Ряполовского, И. Ю. и В. И. Патрикеевых. В то же время Иван III снял опалу с Софьи и — по-видимому, немного позже — с Василия. Более того, 21 марта он «пожаловал» Василия, назвав его «великим князем и государем Новгорода и Пскова». Внук же Ивана III Дмитрий перестал считаться наследником московского престола, хотя формально никто не лишал его титулов и благодати, полученной им в ходе венчания на великое княжение. Номинально к марту 1499 года в Москве было три (!) великих князя.