Социология власти [заметки]

Шрифт

Интервал

В литературе это направление исследований известно как «community power studies». Большинство исследователей предпочитают понятие «сообщество» (community), а не «город» или «территориальная общность», поскольку оно шире и относится не просто к географической территории города или государственной структуре, а ко всем социально-политическим процессам и отношениям в данном месте [Trounstine, Christensen, 1982: 20]. Однако другие полагают, что как раз термин «городская структура власти» (urban power structure) является более точным, поскольку «позволяет принять во внимание, во-первых, что большинство недавних исследований имели место в городах, а не в таких сообществах и квазисообществах, как деревни, племена и поселения, во-вторых, что существует множество структур власти, оказывающих влияние на жизнь каждого города» [Field, 1970: 3].

Об этом прямо писали и другие исследователи, объяснявшие свой выбор в пользу городских сообществ. Например, Д. Миллер, отмечая важность выявления наиболее влиятельных акторов в странах Латинской Америки, отметил, что «фокус на городе, а не стране делает исследование возможным» [Miller, 1970: 107].

Ф. Хантер: «“сообщество” – это первостепенный центр власти… и место, где властные отношения наиболее удобно наблюдать» [Hunter, 1953: 2].

В контексте данных рассуждений показательна структура обоих изданий «Теорий городской политики» [Theories of Urban Politics, 1995; 2009], в которых собственно власти посвящены отдельные разделы наряду с разделами об институциональных основаниях городской политики, демократии и политическом участии граждан. Редакторы последнего издания выделили три «классические» проблемы в изучении городской политики: 1) кто обладает властью в городе, 2) какова природа политико-экономического управления (governance) и 3) как оно влияет на граждан, а граждане влияют на него [Davies, Imbroscio, 2009: 5].

Нелсон Полсби, считающийся главным экспертом по ранним исследованиям власти в городских сообществах, отмечает, что в то время данное направление социальных исследований «практически полностью оставалось провинцией социологов» [Polsby, 1980: 11].

Данные пропозиции фактически включают в себя многие центральные идеи как элитистского, так и марксистского (классового) подхода к объяснению распределения власти.

На самом деле, как уже отмечалось ранее, Линды проводили исследование в г. Мунси, в котором проживало около 30 тыс. человек в 1925 г. и около 50 тыс. в середине 1930-х годов. До 1960-х годов исследователи по традиции давали собственные названия городам, в которых проводили исследования, – «Янки-сити» (У Уорнер), «Региональный город» (Ф. Хантер), «Американский город» (Р. Даль), «Тихоокеанский город», «Английский город» (Д. Миллер). Отчасти это было обусловлено тем, что в то время они стремились (сознательно или неосознанно) экстраполировать полученные результаты и выводы на остальные городские сообщества и потому старались не упоминать название конкретного города, в котором проводилось исследование.

Сами Линды не использовали термин «правление предвиденных реакций» (the rule of anticipated reactions), несколько позднее введенный в научный оборот К. Фридрихом для обозначения тех случаев осуществления власти, где объект действует в соответствии с предполагаемыми намерениями субъекта, предвидя его реакции [Friedrich, 1937: 16–18]. Но фактически они имели в виду именно эту практику властвования.

Подробнее см. гл. IX наст. изд.

Такое название Холлинсхед дал г. Моррису в своем исследовании.

Холлинсхед обнаружил, что социальный статус учащихся обусловливал существенные разрывы в показателях посещения школы, отметках, участии детей в различных видах школьной деятельности [Hollingshead, 1949: 129, 169–170, 180–192].

Этот случай вполне может быть описан с помощью концепции «второго лица власти», которую несколько позднее развили американские политологи П. Бахрах и М. Барац: власть заключается в способности субъекта ограничить сферу принятия решений «безопасными» проблемами («непринятие решений») [Bachrach, Baratz, 1962: 947–953; 1963: 641–651].

Так Уорнер назвал г. Моррис в своей книге.

Подробнее см. гл. IX наст. изд.

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

Изучение городской политики в европейских странах, разумеется, имело место и раньше, но по своей проблематике и характеру оно существенно отличалось от того, что наблюдалось в американской политической науке и социологии. В частности, в Великобритании изучение власти в городском политическом пространстве фокусировалось на публичной сфере и деятельности государственных и партийных организаций. Для британской политики, подчеркивал К. Ньютон, «вопрос “кто правит?” не является проблемой… Просто начните с избранных и назначенных людей в местных органах власти. Исследование может привести в Уайтхолл, Вестминстер, в местные партийные организации, группы давления, комитеты городского совета, каким-то чиновникам или к их комбинации» [Newton, 1975: 12]. Такой ракурс исследования власти был обусловлен тем, что в Великобритании «вся политическая система выстроена вокруг Лондона и основных политических партий», а «права и обязанности местной власти жестко заданы центром» [Newton, 1976: 3]. Административный фокус имел место и в исследованиях городской политики в других европейских странах.

Э. Берч квалифицирует данные изменения в направленности и проблематике исследования политической власти как переход от изучения одних форм политической власти (государственное принуждение и политический авторитет) к другим (политическое влияние и политическая манипуляция) [Birch, 2001: 161–176]. На формирование потребности изучать политическую власть в более широком ракурсе повлияли различные факторы. Развитие теории систем побудило рассматривать политическую систему как сложный организм, в котором политическое управление выступает лишь в качестве одного из элементов; бихевиорализм усилил внимание к политическим практикам, выходящим за пределы формальных политических институтов; сказался и растущий интерес к проблемам политики в социологии, которая в отличие от политической науки была более ориентирована на изучение общества во всех его взаимосвязях и не ограничивалась какой-то одной сферой.

Хантера, как и его предшественников и последователей, называли «элитистами» в силу их приверженности определенному («элитистскому») способу объяснения структуры власти в США. На самом деле термин «элитист» не совсем удачен, поскольку «элитистами» также назывались В. Парето, Г. Моска и их последователи, для которых в отличие от Хантера и Миллса элитизм был не только констатацией существующей реальности, но и нормой.

Подробнее см. гл. X наст. изд.

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

Исследование проводилось в начале 1950-х годов в небольшом городке штата Нью-Йорк с населением около 2500 человек. Исследование не было полностью посвящено изучению власти; Видич и Бенсман попытались охарактеризовать довольно широкий спектр социальных отношений (в качестве предмета исследования были выбраны три темы: класс, власть и религия) и раскрыть «специфический характер отношений между сельским сообществом и динамикой массового индустриального общества». По своему духу проект Видича и Бенсмана был близок крайним исследованиям власти.

В данном случае мелкого, что вполне естественно для небольшого аграрного городка.

Исследование проводилось в одном из небольших (около 50 тыс. жителей) городов штата Мичиган (США) в 1954 г.

Нортвилль представлял собой пригород с населением около 18 тыс. человек в Западном межгорном регионе США (штаты Айдахо, Юта, Невада); типичная мормонская община. Выявление наиболее влиятельных людей осуществлялось с помощью репутационного метода. Из 76 жителей города, попавших в репутационный список, было отобрано и проинтервьюировано 16 «самых влиятельных».

Имеется в виду, что представители элитной группы обладают примерно одинаковыми ресурсами влияния, занимая схожие позиции в социальной структуре и экономической системе социума. На этом основании лидеры бизнеса имеют тенденцию к тесной взаимосвязи друг с другом и являются главными претендентами на роль властвующей элиты в локальных сообществах.

Обстоятельный перечень исследований того времени и их классификацию по различным основаниям приводит Дж. Уолтон [Walton, 1966: 430–438]. Подробнее см. гл. XIV наст. изд.

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

Он выделил три типа лидеров: 1) «видимые лидеры» (их роль хорошо видна и известна), 2) «скрытые лидеры» (они обладают наибольшим влиянием среди элиты) и 3) «символические лидеры» (имеют высокую репутацию, но меньшее влияние по сравнению с двумя предыдущими категориями лидеров) [Bonjean, 1963: 672–681].

Небезынтересно отметить, что среди скрытых лидеров оказался только один бизнесмен.

Основными участниками проекта наряду с Далем были Нелсон Полсби и Раймон Волфинджер.

Метод также называют «проблемным», поскольку для выявления субъектов власти необходимо выделить проблемные сферы, в которых изучаются процесс и механизм принятия тех или иных решений.

Подробнее см. гл. XI наст. изд.

На момент исследования в Оберлине проживало около 8 тыс. человек.

Правда, Вилдавски использует несколько иное словосочетание: далевскому «who governs?» он предпочитает «who rules?» [Wildavsky, 1964: 3].

В их числе: жилищная сфера, городские услуги, социальная сфера, индустриальное развитие, планирование городского пространства, образование, назначение на должности [Wildavsky, 1964: 254].

«Если во всех или почти всех сферах действуют одни и те же индивиды или группы, то можно заключить, что (в городе. – В. Л.) есть правящая элита… Если же мы обнаруживаем, что все или почти все члены сообщества оказывают примерно одинаковое влияние во всех сферах, мы заключаем, что город управляется его гражданами как массовая демократия. Это крайние варианты. Мы можем обнаружить небольшие группы лидеров в каждой проблемной сфере, но они настолько различаются, что практически нет совпадения. Это будет означать наличие высокофрагментированной плюралистической системы» [Ibid.: 9].

В их числе: строительство отделения госпиталя, поглощение городского департамента социальной помощи соответствующим департаментом штата, получение субсидии от штата для улучшения транспортных услуг, проект оживления делового центра, строительство университетского городка и выставочного зала.

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

Каждое из названных исследований, как и любые другие серьезные проекты, получило свою порцию критики за конкретные недостатки. Подробнее см. гл. XI наст. изд.

Т. Кларк: «Гордыня (pride) вела к тому, что исследователи настаивали на том, что именно их выбор города репрезентативен, а используемый ими метод предпочтительнее других» [Clark, 1972: 21]. П. Росси: «Начавшиеся в последние годы исследования сообществ, претендующие на вклад в развитие знания, лучше всего характеризует фраза: “Это отличается от того, что было в других местах”» [Rossi, 1960: 390].

Подробнее см. гл. XII наст. изд.

В предисловии ко второму изданию книги они отмечают, что результаты исследования вызвали у них серьезные сомнения относительно валидности постулатов двух идейных школ в изучении политики локальной «элитистской» и «плюралистической» [Agger, Goldrich, Swanson, 1972: xi].

Два совсем маленьких (Фармдейл – около 2,5 тыс., Ортаун – около 15 тыс. жителей) и два средних (Петрополис и Метровилль – около 100 тыс. жителей). Названия городов вымышленные.

«Ядром политики» исследователи считают «сферу деятельности правительства» (scope of government); в центре политических дискуссий и противоборства различных акторов городской политики находятся требования по расширению, сокращению или сохранению существующего объема функций и услуг, выполняемых органами власти. Конфигурации предпочтений могут варьироваться в диапазоне от практически полного отсутствия государства до его жесткого контроля над важнейшими социальными процессами [Ibid.: 4–9].

Под режимом здесь понимается набор правил игры, принятых гражданами и лидерами данного сообщества [Ibid.: 29, 43].

По терминологии исследователей в Фармдейле доминирующей идеологией был джефферсоновский консерватизм, в Метровилле – прогрессивный консерватизм.

Следуя традиции того времени, Миллер назвал их, соответственно, «Тихоокеанский город» и «Английский город». Выбор английского и американского городов был обусловлен тем, что оба они представляли традиции западной культуры и имели схожий набор ценностей [Miller, 1970: xviii].

Фактически Миллер сравнивал не два города, а три, используя хантеровские данные по Атланте, обозначенной как «Южный город».

Исследователи-эмпирики хорошо знают, как трудно получить информацию от субъектов и носителей власти, особенно тех, кто находится на самых высоких позициях в социальной и политической иерархии. Например, в России многие статусные респонденты просто отказываются (находя самые различные поводы) от встречи с социологами [Гудков, Дубин, Левада, 2007: 80–81]. В латиноамериканских городах, по признанию самого Миллера, у него возникли дополнительные трудности в связи с тем, что ряд респондентов полагали, что за исследователями стоят некие «враждебные силы» (ЦРУ, Министерство обороны США, «империалистическая держава») [Miller, 1970: 107].

В этом отношении исследование Миллера представляется весьма интересным и для создания инструментария для сравнительных исследований власти в российских городах и регионах. Несмотря на естественные различия латиноамериканского и российского контекстов, многие институциональные и структурные факторы на самом деле оказываются довольно схожими, в частности, высокий уровень централизации государственного управления, значительная социальная дифференциация, фактор «людей в погонах», слабые сети гражданского общества и др.

Достаточно сказать, что Кордоба в период исследования управлялась военными.

Подробнее см. гл. XIII наст. изд.

Подробнее см. гл. XIV наст. изд.

В этой связи интересны комментарии М. Нелсона, попытавшегося выяснить, насколько адекватно были воспроизведены концепции исследователей при кодировании полученных ими результатов. Нелсон предложил авторам исследований в 43 общностях классифицировать полученные ими результаты с помощью категорий, используемых аналитиками при обобщении данных первичных исследований. Результат его шокировал: «шансы на то, что аналитик адекватно квалифицировал структуру власти, составляют в лучшем случае 50 на 50» [Nelson, 1974: 535].

Подробнее см. гл. XIV наст. изд.

Одной из причин его распространения Кларк назвал сокращение финансирования по сравнению с «богатыми» 1960-ми [Clark, 1975: 273–274].

Кларк пишет: «…хотя некоторые из них (характеристик городских сообществ. – В. Л.) представлялись значимыми при использовании бинарной статистики, они редко оказывались значимыми в многомерных моделях. В одном исследовании, где использовалась модель регрессии, 16 независимых переменных объясняли только 10 процентов дисперсии в уровне централизации» [Clark, 1972: 22; Clark et al„1968: 214–217].

Уолтон полагает, что поскольку городские сообщества все более зависят от различных институтов и акторов национального и регионального уровней, их структура и связи фрагментируются, а политика становится более соревновательной.

Подробнее см. гл. XI наст. изд.

Об автономии городской политики, ее ограничениях и вариациях см. [Goldsmith, 1995: 228–252].

Пример: Полсби назвал произведение Домхоффа, содержащее критический анализ исследования Даля в Нью-Хейвене, «любительской социологией» [Pols-by, 1968: 477].

«Фактически выражение “исследования власти в сообществах” является неадекватным, поскольку дебаты ведутся в основном по поводу дефиниций власти и способов ее измерения. Дебатов об общностях, по сути, не было», – резюмировал ситуацию А. Хардинг [Harding, 1995: 40].

Подробнее о критике многомерных концепций власти см.: [Ледяев, 1998].

Подробнее см. гл. XV наст. изд.

Однако некоторые аналитики полагают, что во многих аспектах анализ Лоджкина остается спекулятивным, а автор нередко просто постулирует наличие определенных связей, ссылаясь на «сложность» отношений между фракциями (см. [Pickvence, 1995: 260]).

Хотя эмпирическое исследование Джейн Марк-Лоусон хронологически предшествовало публикации книги Дункана и Гудвина, оно, как отмечают аналитики, вполне может считаться примером реализации их основных идей (см. [Pickvance, 1995: 263]).

Подробнее см. гл. XVI наст. изд.

В книге, как уже отмечалось ранее, будут рассмотрены не все имеющиеся подходы к изучению городской политики, а только те, которые фокусируют внимание непосредственно на характере и особенностях складывания властных отношений в социальных общностях. Этим и обусловлена содержательная специфика данной главы.

Метафоры «холодная война», «оттепель», «разрядка» использовал, в частности, Роберт Уэйст для характеристики процессов, имевших место в данной сфере социальных исследований в 1960-1980-е годы [Waste, 1986: 20–21].

В середине 1970-х годов идейный оппонент Домхоффа Нелсон Полсби постоянно подчеркивал, что «изучение власти в локальных сообществах стало скучным и умирающим». И это был один из тех редких случаев, когда Домхофф согласился с Полсби.

Данная версия плюрализма признает ограниченный характер плюрализма, обусловленный отсутствием равных возможностей у разных групп граждан для участия в политике.

Концепция приватизированного плюрализма имеет ряд общих постулатов с неокорпоративистским подходом (Ф. Шмиттер): она признает тот факт, что многие сектора политики фактически монополизированы ограниченным числом групп. Однако в отличие от корпоративизма в плюралистическом объяснении возможность изменения конфигурации наиболее влиятельных групп считается вполне реальной.

Гиперплюрализм характеризует ситуацию, когда имеет место относительная слабость публичной структуры власти при наличии сильных групп интересов; в этом случае ей трудно противостоять требованиям групп, что снижает эффективность управленческого потенциала политической системы и делает города в значительной степени «неуправляемыми».

В контексте дискуссий о плюралистической теории часто подчеркивается, что обычно критике подвергаются «наивные» («грубые», «упрощенные») версии плюрализма, а ее валидность напрямую зависит от адекватности и качества его интерпретации. Поэтому аналитики подчеркивают, что нужно прежде всего «убедиться в том, что предметом анализа является “плюрализм” в понимании “плюралистов”, а не его интерпретации критиками» [Judge, 1995: 14].

В научной литературе обычно она обозначается термином «неоплюрализм».

Аналогичные идеи высказывали и другие исследователи, подчеркивавшие, что властные отношения в общности проявлялись прежде всего в решении вопросов экономического развития. При этом плюралистические паттерны городской политики полностью не отрицались, но их диапазон ограничивался сферами социальной, образовательной и символической политики, игравшими второстепенную роль в общем контексте властных отношений (см. [Dye, 2000: 371–376]).

Наряду с «машинами роста» используется и выражение «коалиции роста» (growth coalitions).

Поэтому аналитики рассматривают ее в качестве современной версии элитизма (см. [Harding, 1996: 637–652; 2009: 27–39]).

Хорошей иллюстрацией может служить ситуация, описанная Т. Свонстремом в его исследовании Кливленда, где мэр-популист был смещен со своего поста в результате интенсивного лоббирования со стороны корпораций [Swan-strom, 1985].

Подробнее см. гл. VII наст. изд.

По мнению редакторов последнего издания «Теорий городской политики», она является самой влиятельной теорией городской политики с 1980-х годов [Davies, Imbroscio, 2009: 2].

Некоторые исследователи считают теорию городских режимов формой плюрализма (см., напр. [Judge, 1995:13–34; Lauria, 1999: 125–139; Davies, 2002: 301–322]).

Использование термина «прогрессивный» для обозначения данного режима связано с тем, что его приоритеты многие аналитики считают более передовыми (прогрессивными) по сравнению теми, которые предлагаются коалициями роста.

Мейнард Джексон (1973) и Эндрю Янг (1981) были первыми афроамериканцами, избранными мэрами города.

Не стоит, однако, думать, что режим всегда формируется против интересов большинства городского населения. В ситуациях, когда цели инициированной бизнесом правящей коалиции в целом поддерживаются большинством населения, К. Доудинг считает неправомерным говорить о власти бизнеса. В этом случае, по его мнению, имеет место не власть, а «удача» [Dowding, 1991: 103–113].

Подробнее см. гл. VII наст. изд. В качестве примера эмпирического исследования, выполненного в русле теории городских режимов, представлено исследование Б. Ферман (см. гл. XVII наст, изд.), а также рассмотрены исследования городских режимов в Европе (см. гл. XVIII наст. изд.).

Governance (в русском языке не просто найти адекватный термин для обозначения governance, который бы отражал отличие от government, даже в Великобритании они нередко отождествляются; возможные варианты перевода – «политическое управление» или «политико-экономическое управление») – определяются как процесс, в котором осуществляется коллективное решение проблем и реализация интересов общества; в нем участвуют разные акторы и тем самым размываются различия между управляющими и управляемыми; при этом government выступает в качестве одного из инструментов governance (см. [Leach, Percy-Smith, 2001: 2–5; Swyngedow, 2005: 1993–1995]).

Ф. Кох полагает, что использование теории городских режимов с ее фокусом на формальных и неформальных властных практиках и взаимоотношениях между частными и публичными акторами может быть особенно плодотворным при изучении политических процессов в постсоциалистических странах, поскольку характер властных отношений в городах Восточной и Центральной Европы остается «менее определенным, чем в западноевропейских городах», а в политической сфере постсоциалистических городов имеет место сочетание типичных европейских (сильное государство) и американских паттернов, обусловленных развитием рыночных механизмов [Koch, 2009b: 337].

Подробнее см. гл. XVIII наст. изд.

Если в зарубежной политической науке и социологии для обозначения предмета исследования чаще использовался термин «власть», а само направление исследований стало известно как «исследование власти в сообществах» (community power studies), то отечественные исследователи обычно предпочитают термин «региональная элита».

В данном случае мы не будем жестко разделять эти два уровня изучения власти – и потому, что на практике они тесно переплетаются, и потому, что используемые многими отечественными исследователями когнитивные модели вполне применимы (и применяются) для изучения власти на обоих уровнях.

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

В частности, снимается проблема определения оптимального представительства различных социальных секторов в конфигурации властных позиций в социуме.

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

Для объяснения взаимоотношений между политико-административными элитами и бизнес-элитами регионов ими были использованы модели «патронажа» (административное давление власти на бизнес), «партнерства» (эффективное взаимодействие политических и экономических элит), «борьбы всех против всех» и «приватизации власти» (политическая элита формируется и (или) контролируется бизнес-элитой). Для описания и объяснения взаимоотношений, сложившихся между данными группами региональной элиты, в последнее десятилетие была добавлена «модель торга».

Большим достоинством исследований Н. Лапиной и А. Чириковой является глубокий анализ неформальных практик, сложившихся во внутриэлитных взаимоотношениях, что позволяет получить реальную картину власти в регионах, часто существенно отличающуюся от той, которая представлена в официальном дискурсе и нормативных документах (в гл. XIX наст. изд. см. результаты исследовательского проекта А. Чириковой «Взаимодействие власти и бизнеса в реализации социальной политики» [Чирикова, 2007в].

Подробнее см. гл. XIX наст. изд.

В более позднем тексте Гельмана дается несколько иное по форме, но по сути идентичное определение режима. Режим – это «устойчивая констелляция акторов, институтов, ресурсов и стратегий на локальном уровне, обусловливающая характер осуществления местной власти и локального политико-экономического управления, основанного на реализации политического курса на местном уровне» [Гельман, 2010: 53]. В другом исследовании под политическим режимом понимается «совокупность политических акторов, обладающих некими ресурсами и реализующих те или иные стратегии, и институтов (норм, правил игры)» [Кузьмин, Мелвин, Нечаев, 2002: 143].

Важнейшей предпосылкой изменчивости баланса сил Туровский считает расплывчатость конституционной фиксации отношений между центром и регионами, допускающей возможность федеральной элиты периодически менять характер этих отношений [Туровский, 2006: 226–227].

100

По сравнению с серединой прошлого века уровень закрытости среды в развитых странах существенно повысился. Если в начале 1950-х годов процент отказов от интервью, как правило, не превышал однозначных цифр, то в настоящее время для получения доступа к представителям элиты обычно необходимо быть представленным одним из инсайдеров, соглашающимся действовать в качестве «спонсора» (см. [Bryman, 2004: 297]).

101

Исследователи «Левада-Центра» получили согласие на интервью в среднем у одного из 35–40 кандидатов в Москве и одного из 18–25 кандидатов в регионах. Мотивы отказа включали в себя как «страх перед возможными служебными неприятностями», так и «спесь чиновничества, воспринимающего себя кастой “допущенных” к начальству, и как следствие – искреннее недоумение по поводу того, что кто-то “со стороны”, для них совершенно не значимый, вообще может обращаться к ним с подобными глупостями». Социологи квалифицировали данную ситуацию следующим образом: «Мы имеем дело с закрытой средой или группой назначенных сверху в качестве “высокопоставленных”, не имеющих никакого представления об ответственности перед обществом, не понимающих, что такое “публичность” власти или публичность “элиты”, ее открытый и репрезентативный характер» [Гудков, Дубин, Левада, 2007: 80–81].

102

«Исследователь-провинциал кропотливо изучал свой регион, при этом, как правило, не зная зарубежной литературы и не испытывая потребности ее знать, не имея серьезных научных контактов ни внутри страны, ни вне ее и даже не выезжая за границы своей территории. Из-за полного игнорирования мировой литературы и значительного – российской такой автор часто не знал, в чем заключается новизна его работы, с чем он спорит, что доказывает и переосмысливает» [Сельцер, 2007: 11].

103

В качестве примера можно назвать советологические концепции советской политической системы, которые отражали довольно широкий спектр различных мнений о природе власти в Советском Союзе [Holmes, 1986].

104

Сейчас мы не касаемся понятийных нюансов и концепций власти, которые, как правило, и определяют приоритеты в выборе тех или иных терминов. Об этом речь пойдет в гл. V наст. изд.

105

Например, у Престуса [Presthus, 1964] тестирование основных методов исследования власти стало одной из двух основных заявленных им целей его собственного исследования. Сравнительный анализ различных методов стал предметом специального исследования Л. Фримена, Т. Фараро, У Блумберга и М. Саншайна в Сиракузах (Нью-Йорк, США), продемонстрировавшего зависимость выявленных типов лидеров от метода исследования [Freeman et al., 1963: 791–798].

106

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

107

Например, у Даля нормативный подтекст обнаруживается уже в самой первой фразе его книги: «Кто правит в политической системе, где практически все взрослое население имеет право голоса, но знания, богатство, социальные позиции, доступ к официальным лицам и другие ресурсы распределены неравномерно?» [Dahl, 1961: 1].

108

Ее пик пришелся на середину 1960-х – начало 1970-х годов.

109

Ни Хантер, ни Даль, ни их последователи прямо не заявляли о том, что результаты их исследований могут быть непосредственно использованы для объяснения распределения власти в других городах. Однако это в значительной степени подразумевалось, о чем свидетельствуют не только «обезличенные» названия городов, в которых проводились исследования и указания на их «типичность», но и характер полемики по поводу полученных результатов и их интерпретаций.

110

Например, Э. Барт и С. Джонсон предложили классификацию, основанную на пяти параметрах: 1) уникальный/повторяющийся, 2) значимый/не значимый для лидерства; 3) значимый/не значимый для сообщества; 4) возможность/не-возможность эффективного действия, 5) местный/космополитичный [Barth, Johnson, 1974: 265–271].

111

Т. Кларк и его коллеги выделяют в нем четыре основных направления: 1) политическое лидерство и результаты функционирования политической системы; 2) административный процесс и организация сферы услуг; 3) политические предпочтения и участие граждан; 4) изменения в составе населения и экономическая деятельность [Clark et al., 1981: 23–78; Clark, 1985: 437–455].

112

Их (в общем плане) обычно называют квазисинонимами, а применительно к «власти» – «властными терминами» (Даль).

113

Аналитиками уже отмечалось, что некоторые концепции власти в принципе вряд ли могут быть использованы в эмпирических исследованиях [Dowding et al., 1995: 265]. Отчасти это связано с тем, что теоретический анализ власти, как отмечает А. Хардинг, «осуществлялся теми политическими и социальными теоретиками, которые не имели специального академического интереса к изучению города и предпочитали общие концептуальные аргументы эмпирическому тестированию пропозиций» [Harding, 2009: 31]. В данном случае Хардинг ссылается на труды С. Льюкса и М. Фуко.

114

Для нашего анализа эта оговорка представляется естественной. Однако и другие аналитики нередко предпочитают ссылаться на те концепции власти, которые действительно использовались в эмпирических исследованиях. Например, Дж. Дебнем в качестве основания для своего концептуального анализа власти выбрал шесть определений, среди которых пять были даны исследователями-эмпириками в теоретической части их исследовательских проектов. В частности, он выбрал дефиниции Хантера, Даля, Престуса, Эггера, Голдриха и Свенсона, Бахраха и Бараца и Льюкса [Debnam, 1984: 3–6].

115

Небезынтересно отметить, в современной отечественной науке до сих пор преобладает литература с явным акцентом на правовых и формальнополитических аспектах изучения власти (местного самоуправления), а выводы, которые следуют из анализа правовых документов и институционального устройства местной власти подчас оказываются совершенно оторванными от реальности.

116

Например, Домхофф без всякого сомнения полагает, что для изучения власти в городских сообществах наиболее продуктивно использовать концепцию власти, сформировавшуюся в рамках основной (веберовской) традиции [Dom-hoff, 1978: 127].

117

Термины «диспозиционный» и «эпизодический» для обозначения двух разных подходов к решению проблемы актуального и потенциального использовал Д. Ронг [Wrong, 2002: 6].

118

Данная проблема уже была рассмотрена нами ранее, см. [Ледяев, 2001:122–132).

119

Существуют и другие подходы к объяснению соотношения «власти» и «влияния». Например, они различаются в зависимости от наличия (отсутствия) возможностей использования угроз и негативных санкций: власть всегда предполагает угрозы и санкции со стороны субъекта, тогда как влияние может осуществляться и с помощью иных способов воздействия на объект, например, убеждения [Ross, Levine, 1996: 9-10; Bierstedt, 1950: 730–738].

120

Подробнее об этом см. гл. VIII наст. изд.

121

Другое различие между властью и структурным влиянием проявляется в том, что субъект может и не осуществлять свою власть, тогда как структурное влияние происходит стихийно, автоматически, в какой-то мере наподобие процессов, имеющих место за пределами социальной сферы.

122

Домхофф считает, что именно структура власти является основным предметом исследования [Domhoff, 1978: 127].

123

Позднее Домхофф добавит четвертый индикатор власти – «репутацию власти» (reputation for power) и несколько переформулирует первые три: 1) кто получает выгоду (who benefits?), 2) кто правит? (who governs?), 3) кто побеждает? (who wins?), 4) кто заметен (who Shines?) [Domhoff, 1998: 19–22]. Последний индикатор им обозначается и как «репутация власти» (reputation for power).

124

В качестве примера Домхофф ссылается на свое исследование в Нью-Хейвене, в котором он показал, что высший класс имел выгоды (первый индикатор) и побеждал (третий индикатор), не обладая ключевыми позициями в публичных структурах (второй индикатор). Подробнее о полемике по поводу результатов исследования Даля и Домхоффа и их интерпретации см. гл. XI наст. изд.

125

Основатель теории городских политических режимов К. Стоун считает, что «социальные структуры не являются такими прочными и застывшими, как их часто представляют социальные исследователи… Действие возникает не просто в границах, обозначенных структурами, но часто направлено на сами структуры, поэтому процесс изменения структуры происходит постоянно» [Stone, 1989: 10].

126

Например, У Форм подчеркивает, что власть предполагает целенаправленное действие по изменению системы [Form, 1970: 28]. Многие исследователи считают, что именно наличие определенных намерений у субъекта в отношении объекта отличает власть от влияния, которое может быть и ненамеренным [Wrong, 2002: 3–5].

127

В этих концепциях уже наличие конфликта интересов (а не интенций) субъекта отличает власть от влияния.

128

Против учета «правления предвиденных реакций» фактически выступали только ранние плюралисты, твердо придерживавшиеся принципа четкой эмпирической фиксации каузальной связи между субъектом и объектом.

129

Некоторые исследователи выделяют и «власть вместе с» (power with), характеризующую «как коалиции мобилизуются из отдельных групп интересов, государственных структур и индивидов» [McFarland, 2006: 40; 2004]. Однако данная идея не получила широкой поддержки среди аналитиков и исследователей.

130

Концепция интеркурсивной власти была предложена Д. Ронгом, который противопоставлял данную форму власти «интегральной власти» (integral power). Интегральная власть имеет место в тех ситуациях, когда принятие решений и инициатива действия централизованы и монополизированы в руках одного субъекта, а интеркурсивная власть – когда власть каждого из субъектов социального отношения уравновешивается властью другого субъекта; в этом случае имеет место процедура переговоров или совместного принятия решений по вопросам, имеющим взаимный интерес. Примером интеркурсивной системы власти является описанный Д. Рисменом баланс вето групп, в котором каждая из групп может воспрепятствовать действиям других групп, способных нанести вред ее интересам. Идеи интеркурсивной власти лежали в основании различных версий плюрализма (см. [Wrong, 2002: 11; Riesman, Glazer, Denney, 1950: 244–255]).

131

Изначально Стоун использовал термин «системная власть» (systemic power) – «измерение (dimension) власти, в котором устойчивые характеристики социально-экономической системы (ситуационный элемент) создают преимущества или неблагоприятные условия для групп (межгрупповой элемент) и тем самым побуждают носителей публичной власти создавать преимущества одним группам интересов за счет других (косвенный элемент)» (курсив оригинала. – В. Л.) [Stone, 1980: 980]. Однако позднее он посчитал свое объяснение данной формы власти не вполне адекватным, поскольку оно не раскрывало механизм реализации системных преимуществ акторов, тогда как в концепции экологической власти этот важный аспект учитывался [Stone, 1986: 78–79].

132

В более поздних работах, в том числе в его монографии, содержащей изложение результатов исследования в Атланте [Stone, 1989], и в статьях, специально посвященных концептуальным основаниям его теории [Stone, 2006: 23–38], Стоун практически не использует термин «интеркурсивная власть», предпочитая «власть для» и (или) «модель социального производства».

133

Здесь Стоун опирается на Ч. Тилли [Tilly, 1984], выступившего против рассмотрения развитого капиталистического общества как единого цельного механизма.

134

Следует отметить, что при внешнем сходстве концепция власти («власти для») у Стоуна и других исследователей городских режимов отличается от концепции Парсонса и его последователей, которую также нередко обозначают как «власть для». У Парсонса акцент в понимании власти ставился на ее легитимной символической природе и ориентации на реализацию коллективных целей. У Стоуна же главное заключается в том, что субъект обладает способностью реализовать свои цели; при этом, как мы увидим далее, Стоун не отказывается от «власти над», а рассматривает ее как действующую вместе с «властью для».

135

В своем исследовании в Атланте Стоун показал, что акторы склонны приспосабливаться к существующим обстоятельствам и ориентироваться на те стратегии, которые реальны и достижимы. В этой связи наиболее показательной является переориентация лидера прогрессивной коалиции мэра Мейнарда Джексона на кооперацию с бизнесом по мере осознания невозможности осуществления изначальных целей.

136

Не все исследователи посчитали убедительными рассуждения Стоуна об иной природе интенций во «власти над». В частности, У Домхофф полагает, что у основных акторов городской политики – влиятельных коалиций роста и их оппонентов в лице территориальных организаций граждан – имеют место сравнительно устойчивые преференции [Domhoff, 2006: 47–51].

137

Например, режим в Чикаго в период нахождения у власти мэра Ричарда Дейли жестко защищал интересы определенных групп, при необходимости используя санкции против тех, кто «шел не в ногу» [Stone, 2006: 28].

138

Предметом исследования стала деятельность режима, ориентированного на реконструкцию центра города после землетрясения 1989 г.

139

На недооценку Стоуном структурных оснований конфликта и «власти над» указывают и некоторые другие исследователи (см., напр. [Nichols, 2005: 783–800]).

140

Подробнее см. гл. XVII наст. изд.

141

И экологический подход, сформировавшийся под влиянием чикагской школы в социологии города (Р. Парк, Э. Берджесс), и городская география (К. Соер, У Кристаллер, Э. Ульман) концентрировали внимание на результатах деятельности людей (миграции, социальной сегрегации, структуре городского пространства, расположении объектов хозяйственной деятельности и т. д.), полагая, что город и городская жизнь в большей степени зависят от действия стихийных сил, чем от интенциональных усилий акторов. Это, разумеется, не означает, что их совсем не интересовали вопросы, касающиеся принятия решений в городе; многие из них стремились продемонстрировать возможности реформирования и оптимизации городского пространства. Однако в рамках этих школ изучение процесса принятия политических решений и власти так и не стало самостоятельным направлением исследования. Тем не менее они оказали определенное влияние на исследовательские практики, особенно на первом этапе изучения власти в городских сообществах [Harding, 2009: 28–29].

142

Плюралисты, как уже отмечалось ранее, выступали против словосочетания «структура власти», считая властные отношения в демократическом обществе изменчивыми и различающимися от проблемы к проблеме.

143

Поэтому вслед за Н. Полсби [Polsby, 1980] работы элитистов (социологов) также называли «стратификационной литературой», а их рассуждения о структуре власти в городских сообществах – «стратификационной теорией».

144

Несколько иную классификацию предлагает Н. Полсби, различающий «стратификационистов» в соответствии с тем, какую форму властвования элиты – открытую, скрытую (власть принадлежит элитам, действующим «за сценой») или потенциальную (элита не правит, но может править, если захочет) – они обосновывают [Polsby, 1980: xiii].

145

В данном случае речь идет только об «американской» версии политического плюрализма, которая и стала теоретической основой эмпирических исследований власти. Иные версии политического плюрализма – «британский плюрализм» (Ф. Мэйтланд, Дж. Фиггис, Г. Ласки), «консоциализм» (А. Лейпхарт), так же как и иные «плюрализмы» (философский плюрализм, этический плюрализм, культурный плюрализм), представляют собой хотя и пересекающиеся, но относительно самостоятельные формы общественной мысли (см. [Vincent, 1987: 181–217; 2007: 207–231; McLennan, 1995: 1–8; Bellamy, 2004: 17–28]).

146

Кларк предпочитает термин «структура принятия решений».

147

Последние различаются Кларком по характеру горизонтальной и вертикальной дифференциации: 1) простая эгалитарная система (низкий уровень вертикальной и горизонтальной дифференциации), 2) сложная эгалитарная система (низкий уровень горизонтальной дифференциации, высокий уровень вертикальной дифференциации, 3) простая иерархическая система (низкий уровень горизонтальной дифференциации и высокий уровень вертикальной дифференциации), 4) сложная иерархическая система (сложная горизонтальная и вертикальная дифференциация [Clark, 1968g: 33–36].

148

В качестве примера Кларк ссылается на исследования Э. Бенфилда и У Сэйра и Г. Кауфмана. У Орума это тип Г.

149

У Кларка плюралистическая модель получается более узкой по сравнению с другими исследователями, которые не всегда отличают ее от предыдущей модели.

150

Подобного рода схемы были предложены и другими исследователями (см., напр. [Johns, Kimbrough, 1968; Rossi, 1960: 398–399; Miller, 1970: 14–17; Mott, 1970&: 86–91; Rabinovitz, 1974: 343–356; Walton, 1968: 441–459]).

151

Эти две традиции оказали наиболее существенное влияние на теорию и методологию исследования власти в городских сообществах; поэтому именно они находятся в центре нашего анализа. Марксистские исследования власти, получившие достаточно широкое распространение в 1960-1980-х годах и повлиявшие на процесс складывания современных версий элитизма и плюрализма специально рассматриваются нами в гл. XVI наст. изд.

152

Поясняя данный принцип в контексте изучения власти в городских сообществах, Полсби отмечает, что для эмпирического подтверждения пропозиции о большей власти высшего социально-экономического класса по сравнению с низшим классом требуется (1) демонстрация результатов влияния этих классов на определенные решения и (2) указание на условия, при которых мы можем заключить, что высший класс не имеет больше власти, чем низший класс [Polsby, 1980: 5–6].

153

Полсби даже выделил шесть «способов спасения стратификационной теории», к которым прибегают ее сторонники, когда сталкиваются с опровергающими ее доказательствами: 1. Аргумент «ложного сознания»: когда действия социальной группы не вписываются в объяснение, они признаются «иррациональными». 2. Аргумент «и другие»: когда те или иные ситуации не соответствуют ожиданиям аналитика, они признаются «тривиальными» или «нерелеватными». 3. Допущение «властного кома» (the «lump of power» assumption), отвергающее возможность осуществления власти людьми или группами, не находящимися на вершине статусной или экономической структуры. 4. Допущение «скрытости», позволяющее аналитику утверждать, что происходящее «за сценой» противоположно наблюдаемому. 5. Допущение «баланса власти»: когда внешне не обладающая властью экономическая элита на самом деле властью обладает, поскольку якобы занимает стратегическую позицию в социуме. 6. Ошибка «потенциала власти» (the «power potential» allegation): экономические (или социальные) элиты могли бы определять решения в общности, если бы захотели, и не делают этого только в силу отсутствия у них интереса к городской политике. У всех этих объяснений есть одна общая черта: их нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть в принципе, и их «корректность» не связана с реальными фактами [Polsby, 1980: 67–68]. Оппоненты же полагали, что философия науки, на которую опирался Даль и его коллеги, была слишком ограниченной, сводящей научный поиск к простому тестированию гипотез и отвергавшей иные способы эмпирического исследования, в частности, изначально допускавшие возможность того, что власть структурирована и организована через клики, элиты, классы [Domhoff, 1978: 131].

154

Здесь их отличия от элитистов (социологов) наиболее заметны. Последние рассматривают властные отношения как один из аспектов человеческой деятельности, тесно связанный с другими аспектами; для них основная единица – социальная роль, отражающая стабильные и повторяющиеся действия людей в социальной системе.

155

По мнению некоторых комментаторов, исходя из этого можно прийти к заключению о том, что в некоторых сообществах власти нет вообще, поскольку в них не наблюдается сколько-нибудь серьезной политической активности и конфликта [Anton, 1963: 453]. Развернутая критика данного подхода, как уже отмечалось ранее, была сделана Бахрахом и Барацем, Льюксом и всеми, кто рассматривал власть как многомерное явление, существующее и без открытого конфликта интересов.

156

Идея инерции, по мнению плюралистов, позволяет адекватно объяснять поведение «экономических и социальных нотаблей»: «Если главной работой банкира является банковское дело, плюралисты могут предположить, что он будет проводить основное время в банке, а не участвовать в принятии решений в локальном сообществе. Это предположение будет верным до тех пор, пока его деятельность и участие в принятии решений не продемонстрируют обратного. Опять же важно подчеркнуть, что это предположение не является в научном плане равнозначным противоположному предположению. Если мы полагаем, что банкир участвует в руководстве сообществом, то опровергнуть это представление практически невозможно, даже если оно совершенно неправомерно. В то же время легко увидеть, что банкир действительно участвует в руководстве сообществом, когда мы думаем, что он этого не делает, поскольку его активность делает факт его участия очевидным. При отсутствии соответствующих действий у нас нет оснований для утверждений о том, что банкир действительно управляет сообществом» [Polsby, 1980: 117].

157

«Почему плюралисты отвергают идею о том, что некоторые группы обязательно доминируют в общности? Отчасти потому, что общности скорее изменчивы, чем постоянны в своих паттернах принятия решений» [Polsby, 1980: 116].

158

«Плюралистическая структура власти является сложной структурой власти: многие компоненты оказывают каузальное влияние на систему; акторы взаимозависимы; отношения между акторами существенно варьируются и изменяются вместе с изменениями временных коалиций, возникающих для решений отдельных проблем» [McFarland, 1969: 23].

159

В контексте рассуждений о связи плюрализма с функционализмом следует отметить и тот факт, что сам Т. Парсонс – ведущий представитель функционализма – разделял плюралистические взгляды [Parsons, 1969] и был жестким критиком Ч.Р. Миллса и его концепции «правящей элиты».

160

«Наивное и (или) узко идеологическое празднование (celebration) западных демократий» – такую характеристику послевоенного плюрализма, данную марксистами, Д. Хелд посчитал вполне адекватной [Held, 1987: 186].

161

Плюралисты «не любят» термин «государство» (state), предпочитая ему «политическое управление» (government).

162

Линдблом подчеркивал, что политическая роль бизнеса не ограничивается ролью обычной группы интересов: в большинстве случаев его активность является лишь «дополнением к его привилегированной позиции» [Lindblom, 1977: 193].

163

Поэтому в научной литературе теории «машин роста» и «городских режимов» часто считают проявлениями (разновидностями) политэкономического подхода к городской политике (urban political economy).

164

Если Питерсон рассматривает экономическое развитие как процесс, обеспечивающий реализацию интересов жителей города, то марксисты видят в экономическом развитии прежде всего реализацию интересов капитала, которые часто противоречат интересам остального населения.

165

В частности, вслед за Ч. Тилли [Tilly, 1984], Стоун отвергает взгляд на общество как на цельный функциональный механизм. В обществе нет единой системы представлений, норм и принципов; для него характерны социальная и политическая фрагментация и текучесть. Поддержание единства социального мира обеспечивается «сравнительно гибкой сетью институциональных соглашений (arrangements)». Преференции акторов флюидны и существенно зависят от ситуационных факторов. «В некотором смысле рисуемый Тилли мир является хаотичным; его связи очень свободны, и большинство процессов протекает без активного вмешательства группы лидеров». В этом фрагментированном мире проблемой является достижение необходимого уровня кооперации между различными элементами социума в отсутствие общей управляющей структуры и идеологии [Stone, 1989: 226–227].

166

Подробнее о теории городских режимов см. в гл. VII наст. изд.

167

Речь идет прежде всего о репутационном методе исследования власти. Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

168

Именно за это их более всего критиковали плюралисты.

169

По мнению некоторых исследователей, различия между плюралистами и элитистами проявляются не столько в результатах исследований, сколько в «идеологических схемах, с помощью которых они их представляют и интерпретируют… Различие лежит в том, что они надеялись (курсив. – В. Л.) обнаружить, а не в том, что на самом деле обнаружили». Поскольку ожидания Хантера (в контексте нормативных представлений о современной демократии) были выше, чем у Даля, он оказался значительно более разочарованным в оценках демократичности политической системы Атланты по сравнению с далевским восприятием политической жизни Нью-Хейвена [Newton, 1975: 8–9].

170

По сравнению с классиками элитизма современные исследователи уделяют большее внимание структурным и институциональным факторам, что обусловливает понимание большей зависимости элит от внешних факторов, прежде всего от экономических детерминант и общественного мнения; тем самым объяснение структуры и характера власти стало глубже и реалистичнее.

171

Э. Нордлинджер выделяет три возможных формы автономии государства – мягкую, среднюю и сильную: 1) государственные служащие действуют в соответствии со своими собственными преференциями в ситуациях, когда преференции общества от них существенно не отличаются; 2) представители государства стремятся изменить преференции общества, убедив большинство в преимуществах своей позиции; 3) политические элиты ориентируются на свои преференции, которые явно противоречат преференциям общества [Nordlinger, 1981: 9, 11, 27–38]. Подробнее о «государственно-центричных» подходах см. [Amenta, 2005: 96-114].

172

Обычно выделяется две формы (версии) корпоративизма. Традиционная версия (Шмиттер предпочитает термин «государственная»), обозначает практики, характерные для авторитарных и фашистских режимов, в которых государство функционировало как система корпораций, имевших монополию на представительство определенных социальных групп. Современная форма корпоративизма (неокорпоративизм, или социетальный корпоративизм) формируется в либерально-демократических странах, сохраняя систему гражданских и политических прав и демократические институты.

173

Показательным в этом отношении является и «смягчение» отношения к плюрализму со стороны его потенциальных и актуальных критиков. «Теперь мы все плюралисты» – такова естественная реакция на происходящие в нем изменения. «Мы плюралисты в том смысле, что признаем диверсификацию и неизбежный “социальный плюрализм” больших городов, мы плюралисты, поскольку признаем “процесс” конкуренции между группами; но мы не обязательно “нормативные плюралисты” (если последнее рассматривается как защита либерального капиталистического общества)» [Judge, 1995: 30–31].

174

«Рост для гражданских лидеров Северной Америки – то же самое, что публичность для голливудских “звезд”; нет такой вещи, как плохой рост, и его не может быть слишком много» [Leo, Anderson, 2006: 169].

175

Хотя лидеры профсоюзов нередко находятся в конфликте с предпринимателями и собственниками по отдельным проблемам, в вопросах роста они обычно являются партнерами, поскольку рост рассматривается ими как положительный фактор (рабочие места), а иные последствия не вполне учитываются [Logan, Molotch, 1987: 81–82]. По этой причине политика роста часто поддерживается и рабочим классом.

176

Домхофф подчеркивает, что особая роль СМИ в «коалициях роста» обусловлена тем, что они не привязаны к каким-то отдельным городским территориям и потому могут стать посредником в урегулировании противоречий между группами интересов. Что касается мотивации участия СМИ в «коалициях роста», то ее остроумно выразил издатель одной из основных газет г. Сан-Хосе (штат Калифорния, США). Отвечая на вопрос, почему его газета постоянно поддерживает проекты экономического развития красивейших территорий с яблоневыми садами, он сказал: «Деревья не читают газет» [Domhoff, 1998: 61].

177

Идея создания рабочих мест является идеальной для объединения общности в поддержку стратегии роста, ведь участники коалиции никогда не заявят, что стратегия роста позволяет им «делать деньги» [Domhoff, 1998: 61; Molotch, 1976: 320].

178

Для обозначения альтернативы росту в литературе используется и выражение «управление ростом» (growth management).

179

Рассматривая причины сильного влияния прогрессивной коалиции в Сан-Франциско (коалиция хотя и не победила «машину роста», но смогла добиться от нее серьезных уступок), Домхофф обращает внимание на три благоприятных фактора. Во-первых, Сан-Франциско является очень красивым городом; поэтому компании стремятся иметь в нем свои отели и офисы, что делает их более уязвимыми для давления со стороны общественности. Кроме того, многие представители среднего класса хотели бы проживать в городе, что потенциально усиливает социальную базу прогрессивных движений. Во-вторых, город имеет традиции открытой и соревновательной политики. В-третьих, на его территории проживало много борцов за гражданские права и активистов антивоенных движений 1960-х годов, которые позднее обратили свое внимание на город, став организаторами движения за доступное жилье, права квартиросъемщиков, окружающую среду, создание и развитие соседских и территориальных организаций и движений [Domhoff, 2005].

180

Встречаются и иные интерпретации места и роли движений против роста. М. Нгуен считает, что «контроль за ростом» на практике ведет к ограничению возможностей меньшинств и людей с низкими доходами проживать на определенных территориях. В то же время в ряде случаев менее обеспеченные пригороды бывают более склонными к мобилизации против роста, чем ареалы, где проживает средний класс [Nguyen, 2009: 25–26].

181

Основатели концепции не принимают данный упрек. Молотч считает, что теория вполне адекватно учитывает роль контекста – как местного, так и глобального. Например, на основании результатов своего исследования в Италии он пришел к выводу, что доминирование партийной бюрократии в формировании стратегии экономического развития города существенно снижает потенциал местного предпринимательства и тем самым ограничивает сферу использования его концепции [Molotch, 1999: 247–266].

182

Домовладельцы могут поддерживать стратегию роста, но быть категорически против строительства крупных предприятий рядом с принадлежащими им зданиями; кроме того, они нередко имеют различные мнения по поводу конкретных программ экономического развития.

183

Некоторые исследователи, предпочитают говорить не о теории режима, а о концепции режима или модели исследования, поскольку у нее сравнительно ограниченные возможности объяснения и предсказания [Dowding et al., 1999: 517].

184

Кроме Стоуна к числу основателей теории также относят Сьюзен Фейнстейн [Fainstein, 1994] и Стефана Элкина [Elkin, 1987]. Однако именно Стоун, по всеобщему признанию, сумел убедительно продемонстрировать преимущества режимной теории, поставив в центр исследования городской политики проблемы кооперации основных акторов и воспроизводства структуры власти в городе.

185

В этом изначальные версии теории «городских режимов» отличаются от некоторых более поздних и более широких подходов к пониманию политического режима, фактически нивелирующих различие между понятиями «городской режим» и «городское управление» («governance»), а также от отечественных концепций политического режима, используемых в региональных исследованиях (см. [Борисов, 1999: 98-115; Россия регионов, 2000; Кузьмин, Мелвин, Нечаев, 2002: 142–155; Туровский, 2009: 77–95; Гельман, 2010: 53–62]).

186

На этот пункт Стоун обращает специальное внимание, подчеркивая отличие теории «городских режимов» от плюралистических подходов, рассматривающих городскую политику как процесс изменения конфигурации акторов от одной проблемы к другой [Stone, 1989: 21].

187

Стоун и его последователи не были склонны считать режимом систему управления городом, в которой власть монополизирована какой-то одной группой.

188

Центральность данных вопросов для теории «городских режимов» подчеркивается и другими исследователями, в том числе европейскими. В частности, на этих вопросах непосредственно фокусировалось исследование Алана Хардинга в Эдинбурге и Манчестере [Harding, 2000: 59].

189

Исследователи выделяют и некоторые другие факторы, способствующие формированию городских режимов. Например, Доудинг подчеркивает значимость идеологии, а также наличия коалиции до начала электоральной кампании [Dowding, 2001: 16–17].

190

Используемая для обозначения режимов терминология различается. Например, кроме указанных выделяют режимы обслуживания и сервиса (которые по своим характеристикам близки к режимам сохранения статус-кво), корпоративные режимы (режимы роста), режимы управления ростом и режимы человеческого капитала (прогрессивные режимы среднего класса) и др.

191

Использование термина «плюралистический» для обозначения режима было отчасти обусловлено тем обстоятельством, что их обычно описывали представители плюралистической школы (Р. Даль, Э. Бенфилд, Р. Волфинджер и др.).

192

В качестве примера эмпирического исследования, выполненного в русле теории «городских режимов», представлено исследование Б. Ферман (см. гл. XVII наст, изд.), а также рассмотрены исследования городских режимов в Европе (см. гл. XVIII наст. изд.).

193

В данном случае речь идет прежде всего, соответственно, о Питерсоне и исследователях марксистской ориентации.

194

Сам Имбросио предлагает «реконструировать» теорию «городских режимов» таким образом, чтобы она могла бы способствовать созданию «альтернативных политических коалиций и институциональных структур, более соответствующих жизненным формам городской демократии». Его версия теории «городских режимов», как он считает, дает возможность «продемонстрировать, что города часто неправильно реагируют на давление экономических факторов путем выбора ошибочных экономических стратегий». Что касается практики, то его рекомендации сводятся к двум направлениям институциональных изменений городской политики: к созданию условий для укрепления ресурсов альтернативных бизнесу групп гражданского общества и к усилению институтов местной власти [Imbroscio, 2003: 280–282].

195

Наибольший поток критики имеет место в отношении возможностей использования теории за пределами США. Подробнее см. гл. XVIII наст. изд.

196

См. гл. XVIII наст. изд.

197

Этот метод также называют формальным.

198

Данный метод у Даля также обозначался как проблемный (поскольку выделялись проблемные сферы, в которых изучался процесс принятия решений). В отечественной научной литературе для обозначения данного метода также используются термины «десизионный» и «десизиональный».

199

Городской совет представил список тех, кто наиболее активно участвовал в делах городского сообщества, Коммерческая палата – список финансовых лидеров и лидеров бизнеса, Лига избирателей-женщин – местных политических лидеров, имевших статус руководителей основных государственных комитетов, редакторы газет и другие гражданские лидеры – общественных лидеров и наиболее богатых граждан [Hunter, 1953: 268–269].

200

Выбор экспертов имел довольно высокий уровень совпадений. Например, при выборе из списка гражданских лидеров (всего 50 имен) получилось следующее распределение голосов: 11 (голосов) – 1 (человек), 10 – 1, 8–1, 6–4, 3–1. Остальные получили два и меньше голосов, причем 14 человек не получили ни одного голоса. Приблизительно такой же расклад оказался при выборе из списков представителей местных органов власти и бизнеса и лишь в отношении лидеров, обладавшим наибольшим социальным престижем, разброс оказался более широким [Hunter, 1953: 269].

201

Сам Хантер в беседе с У Домхоффом образно сравнил репутационный методе ситуацией, где оказавшийся в незнакомом племени человек просит отвести его к вождям [Domhoff, Dye, 1987: 10].

202

Фактически было проинтервьюировано значительно большее число людей; но у остальных спрашивали информацию только об этих 40 лидерах. Кроме того, в целях выявления степени взаимосвязи внутри группы лидеров с представителями других групп было проинтервьюировано 14 «профессионалов».

203

В России к репутационному методу прибегают в основном при составлении списков наиболее влиятельных российских политиков, регулярно подготавливаемых некоторыми социологическими службами. В изучении власти в локальных сообществах он пока еще не нашел широкого применения. Наиболее известным исключением стало исследование «Самые влиятельные люди России – 2003», см. гл. XIX наст. изд.

204

Первым, кто применил репутационную технику для выявления состава правящей элиты США, оказался тот же Ф. Хантер. Он начал с выделения 1093 национальных ассоциаций, из которых эксперты отобрали 106 наиболее влиятельных. Далее в определенной последовательности опрашивались лидеры этих ассоциаций, окружные секретари всех крупных городов, названные ими репутационные лидеры. Кроме того, были проведены углубленные исследования процесса формирования политики в двух южных штатах, несколько исследований власти в городских сообществах, исследование развития городского строительства и др. [Hunter, 1959].

205

В этой связи Р. Волфинджер с сарказмом сравнил репутационный метод с полуфабрикатом, который хотя и не обладает хорошими вкусовыми качествами, но зато легок в приготовлении [Wolfinger, 1962: 843].

206

Именно поэтому исследование Хантера стало фактически началом исследования власти как самостоятельной проблемы.

207

Достоинства метода, как правило, имеют свою обратную сторону: некоторые аналитики полагают, что метод недостаточно чувствителен к формальным и институционализированным основаниям власти [Aiken, Mott, 1970: 196].

208

Позиционный и решенческий методы часто «не замечают» некоторые тонкие манифестации власти в ситуациях, когда индивиды с большими ресурсами играют скрытые роли в механизме принятия решений или действуют через своих подручных (которые, согласно решенческому методу, оказываются «реально» властвующими). На это, в частности, указал Р. Престус, использовавший репутационный метод в своем исследовании в комбинации с решенческим и именно с помощью репутационного метода обнаруживший, что решенческий метод иногда заметно гипертрофировал власть отдельных субъектов [Presthus, 1964: 59–60]. По сравнению с репутационным методом решенческий и, особенно, позиционный методы более ориентированы на формальные и непосредственно наблюдаемые проявления властвования.

209

«Если мы можем установить, что восприятие людьми структуры власти местной политической системы влияет на их поведение в отношении этой системы, то в этом случае мы можем с уверенностью утверждать, что наши соображения очень значимы и полезны» [Ehrlich, 1961&: 926; Bonjean, Olson, 1970: 204].

210

Следует, однако, отметить, что критики часто не обращали внимание на различия между техническими процедурами исследования и последующей интерпретацией результатов. Исследователь, просивший экспертов назвать группу наиболее влиятельных людей в городе, совсем не обязательно рассматривал лиц, попавших в итоговый список в качестве «правящей элиты» [Clark, 1968&: 77]. Можно считать, что в данном списке лишь указаны лица, которые воспринимаются наиболее влиятельными отобранными экспертами, или рассматривать результаты использования репутационной процедуры как показатель распределения потенциального влияния (власти) в отличие от осуществляемого влияния, фиксируемого с помощью проблемного метода. Наибольшие вопросы, сомнения и возражения критиков вызывает только интерпретация результатов репутационной процедуры как индикаторов актуального влияния (осуществления власти).

211

Некоторые исследователи считают правомерным говорить об «общем лидерстве», если репутационный метод обнаруживает группу лиц, влиятельных сразу в нескольких важных сферах общественной жизни (респондентов просят указать лидеров в различных сферах городской политики) [D'Antonio, Erickson, 1970: 261–262]. Несколько иначе рассуждает об этой проблеме Т. Дай. Он подчеркивает, что вопрос об общей власти фокусирует внимание респондентов на наиболее важных проблемах в жизни города, к которым, по его мнению, относятся вопросы экономического развития города. Здесь Дай ссылается на П. Питерсона, который также уверен в том, что хантеровская формулировка репутационного вопроса заставляет респондентов думать прежде всего о политике в области экономического развития [Peterson, 1981: 140]. Именно в данной формулировке, заключает Дай, репутации действительно коррелируют с реальностью [Dye, 1986: 40–41].

212

У Хантера получилось, что 40 человек равномерно (по 10 человек) представляют гражданских, экономических, политических, социальных лидеров, что даже на уровне интуиции выглядит довольно сомнительно.

213

Думается, однако, что здесь критики несколько преувеличивают. Как отмечал Ч. Бонджин, «техника снежного кома» позволяет выделить не просто совокупность лидеров, а группу, учитывая характер лидерских предпочтений относительно друг друга и частоту взаимных выборов [Bonjean, 1963: 279]. Уже у Хантера мы видим попытку протестировать степень взаимосвязи репутационных лидеров, для чего он дополнительно использовал социометрическую технику.

214

Наиболее влиятельному лидеру городского сообщества информант давал 20 пунктов, двадцатому по степени влияния – 1 пункт.

215

Как и Хантер, Бонджин обнаружил тенденцию лидеров выбирать друг друга в качестве наиболее влиятельных лидеров городской общности (каждому из десяти топ-лидеров предлагалось назвать по три имени): 24 из 30 голосов получили первые десять рейтинговых лидеров. Кроме того, имело место довольно интенсивное взаимодействие лидеров между собой [Bonjean, 1963: 677].

216

Новация, разумеется, относительная: попытки выделить типы лидеров предпринимались многими исследователями. Фактически Бонджин пытается несколько усовершенствовать типологии лидерства, использованные его предшественниками, в частности Р. Шульце [Schulze, 1961: 19–80] и А. Фанелли [Fanelli, 1956: 332–338].

217

16 лидеров были обнаружены с помощью традиционной репутационной техники, а 17-й лидер – с помощью описанной выше ее модификации.

218

Каждого из акторов X, Y, Z поочередно спрашивают об отношениях двух других акторов между собой.

219

Связь между репутацией и частотой упоминаний в местной прессе еще в 1960-е годы выявили X. Эрлих и М. Бауэр, которые пришли к выводу, что цитирование является «интегральной составляющей репутации лидера» [Ehrlich, Bauer, 1965: 411–415].

220

Другой тип ресурсов – ресурсы санкционирования.

221

По мнению Полсби, наиболее важным является последний аспект, который позволяет определить, «какие индивиды и группы имеют “больше” власти в социальной жизни» [Polsby, 1980: 4].

222

Подробнее см. гл. XI наст. изд.

223

Принятое по проблеме решение должно иметь хотя бы временный эффект, считаться информаторами «важным», влиять на развитие, распределение или использование ресурсов и возможностей значительного числа жителей, допускать альтернативные действия, реализовываться людьми, занимающими высшие позиции в публичных структурах, влиять на важные институциональные сектора городского сообщества и др. [Freeman et al., 1963: 794].

224

Две номинации исследователи посчитали обязательным условием отнесения к списку участников принятия решений, чтобы избежать всякого рода случайностей.

225

Небезынтересно отметить, что результаты исследования Фримена, полученные с помощью решенческого метода, во много совпали с результатами несколько более позднего исследования в Сиракузах, проведенного Р. Мартином и Ф. Мангером [Decisions in Syracuse, 1973] также с помощью решенческого метода. В обоих случаях была зафиксирована дисперсия власти: в различных сферах городской жизни преобладали различные конфигурации влиятельных лиц.

226

Отнюдь не все разделяют эту точку зрения. Например, Домхофф считает, что метод «может вводить в заблуждение» [Domhoff, 1978: 137].

227

Данные возражения не являются бесспорными, и отнюдь не все исследователи разделяют правомерность выделения второго и, особенно, третьего «лиц власти» (см. [Dowding, 1991; 1996; Hayward, 2000: 11–39; Ледяев, 2001: 182–211]).

228

На наш взгляд, это не является проблемой, поскольку сама фиксация власти как потенциала возможна прежде всего на основе изучения предыдущей практики осуществления власти. Хотя в политической реальности действительно нередки ситуации, когда осуществление власти в настоящее время не гарантирует его в будущем в силу изменения соотношения ресурсов субъекта и объекта или условий их взаимодействия.

229

Даль и сегодня считает свой выбор правильным, поскольку решения во всех трех проблемных сферах были значимыми. На мой вопрос, какие сферы он стал бы исследовать сегодня, Даль ответил, что добавил бы вопросы, непосредственно касающиеся положения бедных слоев населения и важнейших социальных программ.

230

Например, при использовании репутационного метода экспертам обычно предлагается выбрать кандидатуры из уже имеющегося списка, подготовленного на основе учета их статусных позиций.

231

Домхофф более, чем некоторые другие исследователи, склонен признать наличие общих элементов у различных методов изучения власти и в силу того, что в его понимании власть, как уже отмечалось ранее, является достаточно широким феноменом, имеющим самостоятельные структурные уровни.

232

Оптимальность использования комбинации методов для выявления субъектов власти в данном случае обосновывается безотносительно к финансовым, временным и другим издержкам, которые неизбежно сопровождают такой проект. В этой связи вполне можно понять исследователей, которые вынуждены упрощать процедуры сбора информации в силу ограниченности возможностей.

233

Домхофф представил свои соображения в книге, написанной в процессе полемики с Далем [Domhoff, 1978]. Позднее они были изложены на его сайте «WhoRulesAmerica.net» URL: http://sociology.ucsc.edu/whorulesamerica/meth-ods/how_to_do_power_st ructure_research.html.

234

На этапе составления списка акторов и организаций, между которыми будут выявляться связи и отношения, и используются три рассмотренных нами метода.

235

Домхофф предлагает и целый ряд конкретных практических рекомендаций по сбору релевантной информации и последовательности действий исследователя.

236

Полсби особо подчеркнул, что Линды тщательно зафиксировали все факты, которые, по его мнению, фактически опровергают основные постулаты стратификационной теории [Polsby, 1980: 15].

237

Выбор точки отсчета был во многом обусловлен возможностями сбора информации, а также тем, что в это время происходила индустриальная революция в американских городских сообществах [Lynd, Lynd, 1929: 5–6].

238

«The X family: a pattern of business-class control» [Lynd, Lynd, 1937: 74-101]. В ервой книге вопросам власти и влияния уделялось совсем мало внимания; отдельные аспекты проблемы рассматривались в главе, посвященной участию в делах общности. В ней, в частности, были три фрагмента, в той или иной степени касающиеся вопросов власти и влияния – «The machinery of government», «Getting information», «Things making and unmaking group solidarity» [Lynd, Lynd, 1929: 413–434, 471–495].

239

Это скорее подразумевалось, чем декларировалось. Линды подчеркнули, что результаты исследования могут быть каким-то образом применимы к другим городам и к Америке в целом «с большой осторожностью» [Ibid.: 9].

240

Таким регионом Линды считали Средний Запад [Ibid.: 7–8].

241

Линды делят всех профессионально занятых в городе на две категории: рабочий класс и бизнес-класс, отвергнув традиционную трехчленку в силу того, что «в таком случае к высшему классу в Миддлтауне можно было бы отнести максимум 8 или 9 семей» [Ibid.: 22–23). Тем самым в разряд бизнес-класса попали и профессионалы, например архитекторы.

242

Например, негородскую прессу читало 3/5 семей бизнес-класса и только 2,5 % рабочих [Lynd, Lynd, 1929: 472]. Спустя 10 лет ситуация существенно не изменилась [Lynd, Lynd, 1937: 319–321].

243

Линды были убеждены, что ни в одной другой сфере жизнедеятельности (кроме религии) «символы не были так далеки от реальности, как в сфере государственного управления» [Ibid.: 322].

244

В профсоюзах Миддлтауна в 1929 г. состояло около 900 человек, в 1934 г. – 2800 чел., в 1935 г. – 1000 чел. (из примерно 13 тыс. рабочих города) [Lynd, Lynd, 1937: 27].

245

Позднее исследователи предложили классификации типов элитистского правления в американских городах, в которых структура власти в Миддлтауне определялась как «простая пирамида» [Orum, 1978: 161].

246

Непосредственно во владении «X» находились заводы по изготовлению стеклянных изделий, бумаги, ряд крупных магазинов, а также железнодорожные перевозки. Они также контролировали сферы производства пива, молока и др.

247

Линды отмечают, что после появления молодого представителя семьи в руководстве Демократической партии мэр города (имевший 15-летний опыт пребывания в данной должности) «стал говорить так, как будто находится под контролем X» [Lynd, Lynd, 1937: 87].

248

То, что описывают Линды, как уже отмечалось ранее, вполне подпадает под понятие «правление предвиденных реакций».

249

Например, кто выигрывал и кто проигрывал из-за плохого состояния средней школы? С одной стороны, можно предположить, что в этом случае дети низших классов будут «выдавливаться» из школы, которой не хватает ресурсов на всех. С другой стороны, вполне логично и диаметрально противоположное объяснение: дети из низших классов в любом случае будут вне школы; поэтому реально проигрывающими окажутся дети из высшего класса, посещающие школу [Polsby, 1980: 41–42].

250

Подробнее см. [Ледяев, Ледяева, 2003: 28–32].

251

Аналогичные упреки впоследствии неоднократно высказывались в отношении многих других исследователей, прежде всего левой ориентации.

252

Хотя Линды и повторили свое исследование в Мунси, их методы существенно зависели от самих исследователей, которые вернулись в тот же город. Хантер же стремился создать метод, который можно было бы использовать для изучения власти в любом сообществе.

253

Нельзя сказать, что репутационный метод полностью является изобретением Хантера. Хантер был лишь первым, кто применил метод в исследовании власти. До него метод использовался только для изучения социального статуса отдельных групп, в частности, теми же Уорнером и Холлинсхедом.

254

Речь идет о его «основном» исследовании в Атланте. Несколько ранее Хантер апробировал свой метод в небольшой общности Поплар Виллидж (Poplar Village) с населением в 7 тыс. человек [Hunter, 1953: 262–268].

255

Подробнее о репутационном методе см. гл. VIII наст. изд.

256

Относительно субстрата властных отношений позиция Хантера несколько отличается от концепции Миллса, который фактически приписывал власть определенным позициям. Однако Хантер также понимает значимость структурного момента, подчеркивая, что индивиды могут эффективно реализовывать свой властный потенциал только в том случае, если властные отношения структурированы в институциональные и групповые паттерны [Ibid.: 6].

257

Критики Хантера поставили это ему в вину, посчитав, что его подход делает исследование изначально предрасположенным к определенным выводам. Правильным, по их мнению, было бы отказаться от каких бы то ни было изначальных утверждений о распределении власти в обществе [Polsby, 1980: 112–113]. Представляется, однако, что изначальные предположения Хантера вполне можно рассматривать в качестве рабочих гипотез.

258

В контексте власти и политики Атланта стала, пожалуй, самым «изученным» местом в США. Кроме Хантера, который дважды исследовал структуру власти в этом городе (второй раз – в 1970-е годы [Hunter, 1980]), в Атланте работали К. Дженнингс [Jennings, 1964], А. Рид [Reed, 1987: 199–215], К. Стоун [Stone, 1989] и другие исследователи власти.

259

Этот момент является ключевым в дебатах. Плюралисты не оспаривают вполне очевидный факт, что в любом сообществе есть люди, оказывающие существенно большее влияние на политические решения, чем основная масса населения. Сомнению подвергается лишь утверждение о том, что эти люди представляют собой единую группу и что эта группа доминирует во всех основных аспектах политической жизни.

260

Наряду с репутационной техникой Хантер использовал и элементы проблемного («решенческого») метода, что не всегда замечается критиками. В частности, он рассмотрел вопрос о том, какие проблемы являются самыми важными для жизни городского сообщества, и достаточно подробно охарактеризовал позицию различных групп по отношению к плану развития города как наиболее значимой политической проблеме. Кроме того, Хантер постоянно использует термин «решенческий лидер» (decisional leader), подразумевая тем самым, что именно процесс принятия решений является важнейшей сферой проявления лидерства. Хотя, разумеется, анализ участия различных групп в подготовке и принятии решений не стал центральным звеном его исследования в отличие, например, от Р. Даля.

261

11 человек – руководители крупных коммерческих предприятий, 7 – финансовые директора, 5 – заняты на высоких должностях в индустриальном секторе [Hunter, 1953: 12].

262

Хантер, однако, не прибегает к детерминистским аргументам и не утверждает, что в Атланте преобладает определенная структура власти только потому, что она наиболее функциональна. В заключительной главе книги он высказывает соображения о том, каким образом можно реформировать систему власти в соответствии с демократическими идеалами.

263

Впоследствии, рассматривая причины доминирования бизнеса, Хантер более акцентирует внимание на роли господствующей системы ценностей, полагая, что «различные институциональные верования и системы поведения (семейные, экономические, религиозные и др.) имеют различный статус в различных обществах и в разные эпохи; экономические ценности имеют тенденцию к возвышению в современном технологическом обществе» [Hunter, 1980: 16].

264

Профессионалы в этой ситуации предпочитают созвать комитет [Hunter, 1953: 195].

265

В своей первой книге Хантер открыто не высказывает своего отношения к плюралистической теории, хотя оно вполне очевидно. Откровенное непринятие плюрализма он демонстрирует в предисловии к своей второй книге по Атланте [Hunter, 1980: хх].

266

Единственным портретом, висевшим в кабинете мэра Атланты, был портрет крупнейшего бизнесмена в городе (Ч. Хомера), оказавшегося в числе топ-лидеров по хантеровскому исследованию [Hunter, 1953: 81].

267

Многие влиятельные фигуры избегают публичности, оставляя ее для профессионалов. Только по некоторым конкретным проектам они упоминаются в прессе как спонсоры или инициаторы [Hunter, 1953: 183]. Вообще в прессу, отмечает Хантер, часто не попадают именно самые важные аспекты политической жизни города [Ibid.: 181].

268

Более того, он пришел к выводу, что в первом исследовании имел место элемент «демократического идеализма» [Ibid.: 157].

269

Хантер пишет, что правильнее говорить о наличии нескольких пирамид власти в Атланте, а не об одной пирамиде, поскольку во взаимоотношениях между лидерами нет четкой субординации и имеют место группировки, обусловливающие разные конфигурации лидерства в решении политических вопросов [Ibid.: 61]. Однако фактически речь идет лишь о том, что невозможно осуществить четкое ранжирование топ-лидеров, которые, по Хантеру, фактически составляют единую группу.

270

Здесь Хантер близко подошел к идее «непринятия решений», ставшей известной после публикации в 1960-е годы статей П. Бахраха и М. Бараца [Bach-rach, Baratz, 1962; 1963].

271

«Люди приходят и уходят, что-то улучшается, но крутая пирамидальная структура принятия решений остается для граждан совсем такой же, какой она была сто лет назад и даже раньше» [Hunter, 1980: 163].

272

Самая первая реакция была очень жесткой: «Он совершенно не продемонстрировал структуру власти в Региональном городе! Скорее он набросал портрет одной из групп, которая некоторое время имела власть в каких-то аспектах. Место этой группы во взаимодействии с другими властными группами в Региональном городе так и не было прояснено… В лучшем случае исследование не завершено, в худшем – неадекватно» [Kaufman, Jones, 1954: 209].

273

Т. Энтон полагает, что заключения Хантера были отвергнуты плюралистами «в первую очередь постольку, поскольку то, что он написал, не соответствовало плюралистической интерпретации реальности» [Anton, 1963: 430].

274

Подробнее см. гл. VIII наст. изд.

275

Критики посчитали, что книга «создает у читателя ощущение штаб-квартиры верхушки военного командования, в которой сорок высших стратегов достигают консенсуса по поводу того, что нужно делать» [Kaufman, Jones, 1954: 208].

276

Черные боролись за равные возможности в получении образования белых и черных.

277

Т. Энтон в этой связи справедливо отметил, что некоторые критики просто не попытались понять Хантера в контексте той (социологической) традиции, на которую он опирался в своем исследовании [Anton, 1963: 435].

278

За это его, в свою очередь, обвинили в неуважении научной общественности [Walton, 1982: 287].

279

В 1962 г. книга получила награду Фонда Вудро Вильсона. Было отмечено, что в своей книге Даль «рассмотрел центральный вопрос политической науки – как люди могут управлять собой в сложном современном обществе», а «Кто правит?» стала «классическим произведением для тех, кто хочет понять политическое поведение в городских сообществах в условиях демократии». Вскоре Даль был избран Президентом Американской ассоциации политической науки.

280

Даль специально исследовал вопрос о типичности Нью-Хейвена, сравнив его с другими американскими городами по целому ряду параметров (социальный состав, образование, уровень доходов, жилищные условия, профессиональная структура и др.) [Dahl, 1961: 329]. Однако не все аналитики посчитали Нью-Хейвен типичным американским городом. Например, было отмечено, что экономические, политические и исторические традиции городов восточного побережья существенно отличались от других регионов, при этом Нью-Хейвен в то время получал существенно большую внешнюю финансовую поддержку для своих программ реконструкции по сравнению с другими городами аналогичного размера [Price, 1962: 1589–1596; Aiken, Mott, 1970: 198–199].

281

Во второе издание, вышедшее в 1980 г., Полсби включил анализ работ, содержащих критику плюралистической методологии и результатов исследования в Нью-Хейвене (Д. Прайс, П. Моррис, У Домхофф, П. Бахрах и М. Барац).

282

Волфинджер провел год в мэрии в качестве наблюдателя и фиксировал, как принимались политические решения в городе.

283

Даль выделяет три группы ответов на вопрос «кто правит?». Одни исследователи утверждают, что правят политические партии, опирающиеся на поддержку избирателей; другие считают основными субъектами политики группы интересов, оказывающие определяющее влияние на деятельность государства; третьи доказывают, что за фасадом демократической политики скрывается всевластие экономической элиты [Dahl, 1961: 5–6].

284

Полсби назвал данный принцип «кардинальным негативным правилом плюралистической теории» [Polsby, 1960: 476].

285

Прежде чем отвечать на хантеровский вопрос о том, кто составляет правящую элиту, Даль считает необходимым выяснить, есть ли она вообще.

286

Даль и сегодня убежден в преимуществе решенческого метода над позиционным и репутационным, считая последние «очень слабыми в научном отношении».

287

Непросто сделать адекватный перевод термина «urban redevelopment», который выражает достаточно широкий спектр деятельности по улучшению городского хозяйства, совершенствованию инфраструктуры города, развитию бизнесов, жилищному строительству и т. д.

288

Всего Даль рассмотрел 27 решений – по 8 решений в сфере реконструкции города и сфере школьного образования в 1950–1959 годах и 9 номинаций на пост мэра в 1941–1957 годах.

289

Хотя далевское исследование обычно ассоциируется исключительно с решенческим методом, на самом деле Далем и его коллегами использовались самые различные способы получения информации о власти в Нью-Хейвене, в том числе анализ исторических документов, интервью и повторные интервью активных участников процесса принятия решений, анкетирование членов партий и групп давления, анализ электоральной статистики, наблюдение и др. [Dahl, 1961: 330–343].

290

Кумулятивные ресурсы дают возможность их обладателям получить в свое распоряжение и другие политические ресурсы; они способствуют монополизации власти, концентрации всех ресурсов власти в руках немногих. Некумулятивные ресурсы создают условия для дисперсии власти, сохраняя возможность обладания различными видами политических ресурсов более широким слоям населения.

291

В 1784 г. Нью-Хейвен получил статус города.

292

Даль стремился избегать таких терминов, как «экономическая элита», «социальная (статусная) элита» и т. п., поскольку термин «элита» имеет много смыслов [Dahl, 1994: 295].

293

Даль понимает, что вопрос о наличии скрытой (неофициальной) политической элиты может возникнуть только на этапе, который он обозначил как доминирование экс-плебса: в период господства патрициев и бизнесменов не могло быть групп, обладавших только существенными неформальными ресурсами.

294

В качестве критерия принадлежности к социальным нотаблям Нью-Хейвена у Даля выступает участие в ежегодных ассамблеях Лаун-клуба (в среднем приглашается около 150 семей). К экономическим нотаблям Даль отнес президентов или председателей правления 50 наиболее крупных корпораций; всех, чья собственность оценивалась свыше 250 тыс долл.; президентов банков и тех людей, которые были директорами в трех фирмах определенного уровня [Dahl, 1961: 67–68].

295

К ним Даль отнес тех, кто более одного раза успешно инициировал или блокировал политические решения.

296

Лица, успешно инициировавшие или блокировавшие только одно политическое решение.

297

Для обозначения политической страты Даль использует понятие «homo politicus», противопоставляя его понятию «homo civicus».

298

В сфере образования косвенное влияние граждан на принятие решений проявилось в том, что «некоторые лидеры были избраны на свои должности в силу того, что родители и учителя выражали свое недовольство существовавшей политикой, голосуя против тех, кто в это время занимал данные должности. Победившие кандидаты, вместе с другими лидерами, вынуждены были активизировать выражение недовольства». И хотя только небольшая группа лидеров оказывала существенное непосредственное влияние на решения, касающиеся заработной платы учителей, назначений на должности, материальной базы, было бы ошибкой считать его автономным. Напротив, лидеры учитывали реакции различных групп интересов в сфере образования [Dahl, 1961: 151–152, 161–162].

299

Впоследствии Даль признал, что Ричард Ли был не совсем типичным мэром; он обладал уникальной комбинацией персональных качеств и умений, и показатели его лидерства в Нью-Хейвене очевидно были выше, чем у большинства мэров аналогичных городов.

300

Касаясь этой проблемы, Полсби отмечает, что зависимость имеет место только в случае, если 1) политики и гражданские лидеры подчиняются приказам высшего класса, 2) представители высшего класса регулярно добиваются успехов в случаях, когда они противодействуют решениям политических и гражданских лидеров и 3) в существенной степени контролируют процесс рекрутирования политических лидеров, т. е. имеют возможность фактически назначать их на должности [Polsby, 1980: 88–89].

301

Полсби также напрочь отвергает «власть за сценой» в Нью-Хейвене, считая, что если и есть какие-то люди, осуществляющие сильное скрытое влияние на принятие решений, то ими могут быть только профессионалы, работающие в муниципальных органах власти и участвующие в подготовке различных программ и проектов [Ibid.: 89].

302

Мэр Ричард Ли был членом Демократической партии.

303

Победа У Челентано на выборах мэра в 1945 г. интерпретировалась как поддержка проектов по увеличению финансирования школ, а избрание мэром Р. Ли в 1955 г. стало знаком поддержки инициируемого им проекта реконструкции города [Dahl, 1961: 220].

304

«Политический ресурс – это лишь потенциальный ресурс» [Dahl, 1961: 271]; само по себе наличие у экономических и социальных нотаблей значительных ресурсов власти еще не является свидетельством их господства, наличие или отсутствие которого можно подтвердить или опровергнуть только в результате эмпирической проверки в конкретных сферах принятия политических решений.

305

«Один богатый человек может коллекционировать картины, другой – политиков» [Ibid.: 271].

306

Впоследствии Даль признал, что относительно роли денег он ошибся. В беседе с автором настоящей книги Даль отметил, что роль денег отнюдь не снижается. Скорее наоборот, в отдельных сферах, прежде всего при проведении избирательных кампаний, деньги играют едва ли не решающую роль.

307

В этом смысле далевский плюрализм относится лишь к политически активной части населения.

308

За эти утверждения Даля подвергли критике [Ricci, 1971: 188–190], обвиняя его в том, что он не видит тяжелого положения тех, которые стали «постоянными меньшинствами», не имеющими реальных политических возможностей и ресурсов (образования, качеств, необходимых для лидерства, и т. п.).

309

Даль обозначает данный процесс термином «пирамидизация (pyramiding) ресурсов».

310

Так же как и сюжет о косвенном влиянии граждан на принятие политических решений, вопрос о «демократическом кредо» и его роли в плюралистической системе был рассмотрен Далем в основном на уровне теоретических рассуждений без привлечения конкретных эмпирических данных.

311

Например, исследовались мотивы и факторы, определяющие включение или невключение мэром тех или иных вопросов в повестку дня, влияние предвиденных реакций субъектов на выбор политических решений и действий, использование различных политических организаций в качестве механизма избегания политических конфликтов и диспутов. Даль постоянно подчеркивал взаимозависимость политических лидеров и различных групп внутри политической страты, роль СМИ, политических ритуалов, демократических ценностей и других факторов, воздействующих на широкий спектр проблем, характеризующих процесс принятия (и, естественно, непринятия) решений в городской общности.

312

В беседе с автором этих строк Даль согласился с данной оценкой, подчеркнув, что анализ процесса принятия политических решений в Нью-Хейвене так или иначе затрагивал некоторые аспекты, на которых акцентировали свое внимание Бахрах и Барац. Более того, Даль убежден, что даже если бы при проведении исследования была учтена вся «нерешенческая» критика, его результаты вряд ли бы были существенно иными.

313

Полемика вокруг «лиц власти» была подробно рассмотрена нами ранее [Ледяев, 1998: 79–94; 2001: 182–211].

314

Наиболее известными попытками подобного рода являются исследования П. Бахраха и М. Бараца в Балтиморе (штат Мериленд, США) [Bachrach, Baratz, 1970], М. Кренсона в г. Гэри и Восточном Чикаго (штат Индиана, США) [Crenson, 1971] и Дж. Гэвенты в местечке Клеар Фолк Уэлли (штаты Теннесси и Кентукки, США) [Gaventa, 1980]. Подробнее см. гл. XV наст. изд.

315

Например, Дж. Молленкопф полагает, что используемый Далем метод исследования «не позволил ему увидеть, что афроамериканцы скорее хотели бросить вызов системе в целом, а не просто участвовать в решении отдельных, не столь значимых для них вопросов». По мнению Молленкопфа, Даль и другие плюралисты не учли, что некоторые категории городского населения «ощущали себя систематически исключенными» и не могли оказывать реального влияния на политический процесс [Mollenkopf, 2007: 101].

316

Термин «удача» был предложен Б. Бэрри, впервые обстоятельно рассмотревшим данную концептуальную проблему в статье «Что лучше: иметь власть или быть удачливым?» [Barry, 1989: 270–302].

317

Но у Полсби этот вопрос решается совершенно однозначно: «даже если мы можем показать, что данное статус-кво дает каким-то группам существенно большие выгоды, чем другим группам (что можно показать в отношении любого статус-кво), эта демонстрация не может свидетельствовать о том, что именно те, кто получают выгоду, и создали это статус-кво, сознательно стремятся его поддержать и эффективно блокируют изменения… есть люди, которые получают выгоды, но не они явились причиной этого» [Polsby, 1980: 209].

318

Здесь может иметь место «правление предвиденных реакций» (объект действует в соответствии с желаниями субъекта без каких-либо действий субъекта, поскольку предвидит его возможные реакции), или же вступают в силу структурные факторы («удача»).

319

Однако в своем выборе проблем Даль, как уже отмечалось ранее, руководствовался совершенно конкретными принципами; поэтому и эта критика не представляется бесспорной, подробнее см. гл. VIII наст. изд.

320

Кроме богатства, в качестве другого вполне очевидного примера значимого кумулятивного ресурса критики Даля называют информацию, без обладания которой люди будут пассивно принимать свое положение как неизбежное [Ricci, 1971: 167–169; D'Antonio, Ehrlich, 1961: 144–146].

321

«Различия в материальном положении генерируют различия… в контроле за процессом государственного управления; преимущества в богатстве дают преимущества в образовании, статусе, знаниях, информации, пропаганде, организации и, следовательно, преимущества в обладании контролем» [Dahl, Lindblom, 1976: 318].

322

В предисловии ко второму изданию книги «Политика и экономическое благосостояние» Даль и Линдблом написали, что признают свою ошибку (весьма распространенную в политической науке), связанную с рассмотрением бизнеса и бизнес-групп как играющих роль лишь одной из влиятельных групп интересов в полиархии. На самом деле бизнесмены играют особую роль, которая качественно отличается от других групп интересов. Эта роль значительно более влиятельная, чем роль обычной группы интересов [Dahl, Lindblom, 1976]. Даль согласился с тем, что корпоративный капитализм «существенно ограничивает политическое равенство граждан» [Dahl, 1985: 102] и в целом противоречит ценностям справедливости, равенства и демократии [Dahl, 1990: 83]. Однако детальное объяснение «привилегированного положения бизнеса» Даль оставил Линдблому [Lindblom, 1977: 170–221].

323

В своей рецензии на книгу Домхоффа Р. Лайнбери пишет, что хотя «Кто правит?» подвергалась критике с различных сторон, до Домхоффа никто не осмеливался утверждать, что Даль ошибался непосредственно в оценках ситуации в самом Нью-Хейвене [Lineberry, 1980: 875].

324

Анализ некоторых аргументов Домхоффа с альтернативной позиции дается Полсби [Polsby, 1980: 172–188].

325

Проследив историю формирования программы городского переустройства, Домхофф показал, что она закладывалась еще до прихода к власти мэра Л и, и существенную роль в этом процессе сыграли Палата коммерции и Йельский университет. Ли поставил программу в центр своей деятельности, уже став мэром.

326

Практически одновременно с Престусом попытку использовать несколько методов для выявления лидеров локального сообщества предпринял Линтон Фримен с коллегами [Freeman et al., 1963: 791–798].

327

В исследовании Даля для выбора проблем использовались, по сути, те же критерии, за исключением «репрезентативности».

328

Репутационных лидеров Престус называл «влиятельными» (influentials), а лидеров в принятии решений – «принимающими решения» (decision-makers).

329

Престус отмечает, что между тремя панелями экспертов, включавших руководителей добровольных организаций, публичных лидеров и лидеров бизнеса имел место фактический консенсус [Presthus, 1964: 58].

330

Данное утверждение представляется весьма спорным, особенно в контексте того, что большинство современных исследователей придерживаются диспозиционной концепции власти, рассматривая власть как потенциал, способность [Ледяев, 2001: 122–123]. Аргумент Престуса весьма традиционен для того времени: «Поведение является важным, поскольку оно допускает эмпирические наблюдения и измерения» [Presthus, 1964: 110].

331

Престус объясняет ситуацию тем, что участие данного субъекта было в основном вспомогательным.

332

Только один из пяти наиболее активных в принятии решений экономических лидеров не был номинирован на репутационной шкале.

333

В Эджвуде четыре из шести репутационных лидеров действовали «тихо», поручая активную роль своим подчиненным. Многие из них хорошо известны и могли бы открыто участвовать в принятии решений, однако предпочли «находиться за сценой» [Presthus, 1964: 116, 124].

334

Подробнее о методах изучения власти см. гл. VIII наст. изд.

335

В Эджвуде во всех пяти решениях не принял участие никто, в четырех – 6 %, в трех – 11 % и в двух – 22 % [Ibid.: 93]. В Ривервью 1 человек (3 % общего числа лидеров) участвовал во всех пяти решения, по 2 человека (6 %) – в трех и четырех решениях и 6 человек (17 %) – в двух решениях [Ibid.: 141].

336

Престус также ссылается на результаты других исследований, в том числе на далевское в Нью-Хейвене, где только 6 % лидеров участвовали в принятии более одного решения, что, по мнению Престуса, нетипично [Ibid.: 94].

337

Для современного читателя эти цифры вряд ли покажутся невысокими, но само по себе членство в организациях не является главным показателем участия.

338

Разброс данных обусловлен прежде всего тем, что по некоторым вопросам (программы строительства новой школы, здания нового госпиталя) проводились референдумы, которые и давали значительный процент участвующих.

339

Судя по всему, здесь Престус имеет в виду прежде всего Р. Даля, который всячески подчеркивал значимость косвенного влияния граждан, считая, что оно играет важную роль в поддержании демократических оснований современной политической системы [Dahl, 1961: 163–164]. Однако вывод Даля о существенном косвенном влиянии на принятие политических решений был сделан им, как отмечалось ранее, не столько на основе анализа эмпирических данных, сколько исходя из определенной совокупности логических рассуждений.

340

По мнению Престуса, подобного рода ресурсы надежнее электоральных, и потому власть бизнес-элиты прочнее и стабильнее власти политических лидеров.

341

Интересно отметить, что позднее идея о двух системах принятия решений получила развитие в теории «городских режимов». По мнению ее создателей, данная ситуация обусловлена «двумя базовыми институциональными принципами американской политической экономии: контролем народа за системой государственного управления и принципом частного предпринимательства». Первый является основным, однако государственное управление всегда ограничено необходимостью обеспечить инвестиционный процесс в экономической сфере, в которой доминирует частное предпринимательство [Stone, 1989: 6–7].

342

Престус обнаружил высокий уровень пересекающегося членства как среди экономических, так и политических лидеров в наиболее важных городских организациях (Торговая палата, Кантри-клаб, Объединенный фонд и др.) [Presthus, 1964: 194–195].

343

Хотя к моменту написания книги было проведено, по оценкам самого Миллера, более 160 исследований власти в различных городах, в основном в США, общий уровень развития данной отрасли политической социологии ему представлялся явно недостаточным, особенно в контексте сравнительного анализа. В латиноамериканских городах уже проводились исследования, в которых описывались отдельные аспекты структуры власти (аналитический обзор данных исследований см. [Whitten, 1965; Rabinovitz, 1968]). Однако они были выполнены в основном антропологами, интересы которых фокусировались на этнографическом описании, а работам социологов «не хватало систематизированной технологии анализа власти» [Miller, 1970: xvii-xviii]. Среди последних Миллер выделяет несколько исследований в Мексике [Form, DAntonio, 1965; Klapp, Padgett, 1960: 400–406; Whiteford, 1964], которые хотя и содержат полезный общий материал, все же не могут в полной мере считаться исследованиями власти в локальных сообществах. В целом же, заключает Миллер, научное исследование национальных и местных структур власти в Латинской Америке практически отсутствует [Miller, 1970: 106–107].

344

Сам Миллер непосредственно изучал два города, однако в своем анализе также использовал данные по Атланте (США), полученные в исследовании Ф. Хантера [Hunter, 1953].

345

Города были выбраны с учетом их схожести по трем базовым критериям: 1) числу жителей, 2) уровню индустриализации и 3) экономической основе. Миллер также полагал, что изучаемые городские сообщества должны быть достаточно большими, с четко структурированными институциональными секторами во всех сферах социальной жизни и проблемами, типичными для современного индустриального города [Miller, 1970: XVIII].

346

Власть в локальных сообществах – это «сеть влияний (network of influences), обусловленных всеми решениями, имеющими значимые для общности последствия» [Ibid.: 6].

347

Вслед за Питером Росси [Rossi, 1957: 425] Миллер делает следующее различение власти и влияния: власть предполагает подчинение с помощью негативных санкций, тогда как влияние вызывает изменение поведения объекта без угрозы санкций [Miller, 1970: 4].

348

Миллер предположил, что большинство репутационных лидеров одновременно являются и позиционными лидерами, но не наоборот.

349

Миллер признает, что метод часто не обнаруживает «одиночек», «противоречивых лидеров», «метеоров», а также лидеров, участвующих в решении вопросов, инициированных государственными структурами [Miller, 1970: 17].

350

Хотя данная процедура проводилась во всех городах, наибольшее внимание проблеме было уделено при изучении структуры власти в Лиме [Miller, 1970: 177–203].

351

Однако наличие или отсутствие власти/влияния военных никак не сказывалось на положении бизнеса и отношении к нему.

352

О влиянии военных речь пойдет далее.

353

Это не означает, подчеркивает Миллер, что эти институциональные сектора сами по себе не играют никакой роли в структуре власти; однако их лидеры не обладают репутацией, позволяющей им направлять процесс инициации и реализации важнейших городских проектов [Miller, 1970: 216].

354

Коэффициенты корреляции Спирмена; ранжирование было осуществлено экспертами и наиболее влиятельными людьми в городских сообществах [Ibid.: 217].

355

Миллер отмечает, что при выявлении данной связи следовало учесть некоторые нюансы. В частности, для многих респондентов коммерческие организации и СМИ функционировали как добровольные организации, а в ряде институциональных секторов (например, в государственном управлении) таковых вообще не было (и не могло быть по определению). При этом иногда было весьма непросто ассоциировать организацию с каким-то одним сектором городского сообщества. С этими нюансами Миллер в основном и связывает различия в показателях между городами [Miller, 1970: 218–219].

356

В Сиэтле доля «влиятельных» в этих секторах составила 74 %, в Бристоле – 71, в Кордобе – 51, в Лиме – 72 %. Соответствующие доли топ-лидеров – 83, 67, 50 и 57 % [Ibid.: 220–222].

357

В Сиэтле и Кордобе, соответственно, 67 и 43 % топ-лидеров составляли бизнесмены, в Лиме половина лидеров представляли партии и государственное управление [Ibid.: 222].

358

Наиболее поразительный пример – отсутствие топ-лидеров в религиозном секторе Кордобы, который в данном городе является наиболее влиятельным. Однако присутствие или отсутствие топ-лидеров не может быть, по мнению Миллера, решающим свидетельством влиятельности сектора, поскольку имеют место и иные показатели власти [Ibid.: 221–223].

359

Миллер отмечает, что в Перу и Аргентине уже не действует традиционная аристократическая модель власти, где военные социально и функционально интегрированы с гражданской элитой, а дети представителей высших классов рекрутируются на командные позиции в обществе, обеспечивая воспроизводство монолитной структуры власти [Ibid.: 224].

360

Объяснение одного из топ-лидеров Сиэтла: «Группировок (crowds) как таковых нет. Есть примерно 10 основных лидеров, и чтобы какое-то неоднозначное решение было принято, большинство их должно его поддерживать» [Ibid.: 224].

361

По этому поводу другой топ-лидер Сиэтла высказался следующим образом: «Существует несколько узнаваемых блоков, которые обычно представляют единый фронт. Торговая палата, вероятно, является наиболее важным блоком в плане инициации и влияния. Рабочие хорошо организованы. Группы сектора образования обычно солидарны по, например, налоговым вопросам, но в целом слишком разобщены, чтобы считаться солидной силой. Организации социальной сферы и религиозные организации обычно не склонны к выражению своей позиции и не являются лидерами общественного мнения. Газета и радио не имеют влияния в решении местных проблем» [Ibid.: 224].

362

Религиозный сектор был оценен как самый влиятельный в городе, но в числе наиболее влиятельных людей оказалось всего три его представителя (из 37), а среди самых влиятельных их не оказалось вовсе [Miller, 1970: 120–121].

363

Еще одна причина разрыва между сравнительно высоким уровнем влияния «рабочего» сектора и отсутствием значительного числа влиятельных городских лидеров среди рабочих состоит в том, что последние просто не получают паблисити как лидеры города и часто меняются [Miller, 1970: 160].

364

Что касается релевантности данных сюжетов российскому контексту, то наряду с очевидными параллелями в отношении «людей в погонах» возникает и непростой вопрос о влиянии некоторых других секторов на российскую политику, которое, как нам кажется, имеет место, но не получило четкого институционального оформления. Речь в данном случае идет не только о криминальном секторе, который, не сомневаюсь, мог бы оказаться в числе влиятельных секторов городской политики (по крайней мере, в отдельных городах), но и о потенциале влияния бизнес-сектора. Последний часто не имеет ярких лидеров и не выглядит хорошо организованным, однако это не может свидетельствовать о его слабом влиянии в городах и регионах, даже в условиях «вертикали власти».

365

В своем исследовании Миллер руководствовался экспертными оценками по вопросам наличия/отсутствия «клик» в принятии решений, сведениями об участниках важнейших решений, ресурсах власти лидеров и стратегий их использования, знакомстве между собой и интенсивности контактов наиболее влиятельных бизнесменов, данными о характере взаимодействия самых влиятельных представителей военного, религиозного, государственного, политического и бизнес-секторов, могущественных и авторитетных семьях и карьерных амбициях их представителей [Ibid.: 180].

366

Миллер не исключает, что в основании политического влияния все же лежит некоторая комбинация различных ресурсов власти. Поэтому он и прибегает к опросу наиболее влиятельных акторов городской политики, пытаясь выявить их связь друг с другом [Miller, 1970: 190].

367

Например, некоторые респонденты подчеркивали, что совместные действия лидеров имеют место только в периоды кризисов; другие поясняли, что под «совместными действиями» они имели в виду лишь «пересечение» лидеров, принадлежащих к разным секторам, например, военных с церковью, политических лидеров с лидерами бизнеса и т. п. Никто из них не сказал, что лидеры всех четырех секторов собираются вместе для совместного принятия решений [Ibid.].

368

На мой взгляд, замечание Уолтона вполне корректно: Миллер должен был четко прояснить все эти понятия и соотношения между ними. Но в этом случае, я уверен, он был бы вынужден скорректировать свою схему, поскольку выделенные им формы власти действительно не выглядят взаимоисключающими.

369

Например, Уолтон посчитал, что на результаты исследования Миллера в Лиме повлияли некоторые политико-идеологические факторы. В частности, он имел в виду тот факт, что из 120 влиятельных акторов городской политики Миллер взял интервью у тех 25 человек, которые были «одобрены» посольством США; при этом Миллер не попытался сравнить характеристики тех, кто был выбран, с остальными людьми и объяснить, каким образом данная ситуация могла повлиять на результаты исследования. А главное, комментарии Миллера, как считает Уолтон, показывают, что он «разделяет предубеждения цензоров; он с энтузиазмом пишет о роли иностранных предприятий в “поддержке” экономики и развитии социальной сферы без манипуляции, об укреплении демократических традиций, росте среднего класса, ценности частного предпринимательства, стабилизирующем влиянии военных, важности иностранной помощи и, в целом, фактически оправдывает статус-кво отношений между Соединенными Штатами и Латинской Америкой» [Walton, 1971: 1142–1143].

370

В первой статье – изначальная версия, во второй – расширенная версия, опирающаяся на более широкий круг источников.

371

Например, Р. Даль в интервью автору данной книги признал, что он с самого начала прекрасно понимал ограниченность своего эмпирического исследования, но подчеркнул, что имевшиеся в его распоряжении ресурсы не позволяли ему провести исследование такого же масштаба, как в Нью-Хейвене, одновременно в нескольких городах.

372

В аппендиксе Уолтон приводит полный перечень исследований [Walton, 1970: 454–455].

373

Тем самым исключались результаты неопубликованных исследований (например, диссертационные), тексты, не принадлежащие представителям научного сообщества (написанные журналистами), а также работы, посвященные хотя и близким, но все же иным аспектам жизнедеятельности городских сообществ (социальной стратификации, организации местного самоуправления и т. п.). Однако Уолтон стремился учесть по возможности всю имевшуюся на тот момент литературу, соответствовавшую указанным критериям. Высокая степень пересечения с другими подобного рода работами, выполненными примерно в то же время или несколько позднее, свидетельствует о том, что выбор Уолтона оказался вполне адекватным.

374

В других исследованиях классического периода предлагались примерно такие же классификации структуры власти, см. гл. VI наст. изд.

375

На мой взгляд, по его данным, жесткой зависимости не наблюдается: из 61 города пирамидальная структура была обнаружена в 23; в 15 городах – с помощью репутационного метода и в 8 – с помощью иных методов. Мне кажется, что результаты, полученные с помощью позиционного метода, следовало бы рассматривать отдельно, поскольку он, как уже отмечалось ранее, также чаще коррелирует с элитистской структурой власти, см. гл. VIII наст. изд.

376

По этим двум гипотезам выводы Уолтона, содержащиеся в статье 1970 г., расходятся с его изначальными заключениями, сделанными в 1966 г. [Walton, 1966: 437–438].

377

Тем не менее 60 % городов с пирамидальной структурой власти были на юге и более 80 % – на юго-западе США; в северо-восточной и северо-центральной частях страны структуры власти чаще оказывались менее концентрированными. Однако разницу в результатах Уолтон объясняет не собственно различиями между территориями, а тем, что южные и западные города изучались преимущественно с помощью репутационного метода, что, по его мнению, и предопределяло результаты [Walton, 1970: 447–448, 453].

378

Несколько позднее в аналогичном исследовании Дж. Куртиса и Дж. Петраса зависимость результатов от метода исследования и дисциплинарной принадлежности исследователя была подтверждена [Curtis, Petras, 1970: 204–218]. Но не все исследователи согласились с таким заключением. По мнению Кларка, результаты исследования Уолтона, касающиеся связи метода исследования и степени централизации власти в городских сообществах, были лимитированы ограниченным набором исследований. Кларк с коллегами провел аналогичное исследование, опиравшееся уже на данные по 166 городам, и не обнаружил существенного влияния дисциплинарной принадлежности исследователя и метода исследования на степень централизации власти. По мнению Кларка, «разница в полученных результатах отражает реальные различия между сообществами в большей степени, чем фактор исследователя и метода». Различие между своими выводами и выводами Уолтона Кларк объясняет тем, что в число этих 166 источников попали исследования тех социологов и политологов, которые не участвовали в дебатах между элитистами и плюралистами [Clark et al., 1968: 214–217; Clark, 1972: 51].

379

National Opinion Research Center (NORC).

380

В частности, при выборах мэра имела место мобилизация различных секторов городского сообщества, различающихся по важнейшим показателями – уровню дохода, образования, религиозной принадлежности и т. п. Отношения между из политическими акторами по вопросам обновления города также обычно выстраивались вокруг традиционных кливиджей; но при этом в центре внимания могли оказаться проблемы распределения средств, полученных от федерального правительства, что придавало политике специфическую направленность. Распределительный аспект выходит на передний план и в вопросах реализации программ по борьбе с бедностью, но в этом случае основными получателями выгоды являются беднейшие слои населения. Иное распределение выгод и издержек характерно для решения проблемы загрязнения среды: значительные жертвы индустриального сектора ради блага сообщества в целом. Две первые проблемы имеют в основном локальный характер и зависят главным образом от местных ресурсов; характер политических отношений по поводу двух других проблем непосредственно связан с распределением внешних ресурсов и отношениями с акторами более высокого уровня [Clark, 1968&: 579–580].

381

Здесь важно отметить, что Кларк разводит структуру власти и структуру влияния, что не всегда делают другие исследователи. В его концептуальной структуре «власть» представляет собой потенциальную способность акторов вызвать изменения в системе и рассматривается через распределение ресурсов, которые могут быть конвертированы во влияние. «Влияние» – это осуществление власти, которое вызывает изменения в системе. Власть, осуществляющаяся через влияние, может быть реализована в конкретном «решении», представляющем собой «выбор из имеющихся альтернативных целей». «Структура власти» представляет собой «типичное (patterned) распределение власти в социальной системе»; она характеризует способность акторов вызвать изменения в данной социальной системе. «Структура влияния» – это «типичное распределение влияния в социальной системе». В соответствии с данными концептуальными дистинкциями Кларк подчеркивает различия в способе и характере исследования власти и влияния: для изучения власти необходимо выяснить распределение ресурсов и потенциальной способности акторов вызвать изменения в системе, в то время как изучение структуры принятия решений следует осуществлять через анализ процесса влияния [Clark, 1968с: 45–47].

383

В пяти сообществах не было дискуссий по проблемам загрязнения воздуха, в двух – по обновлению города и в одной – по программе борьбы с бедностью. Если конкретный человек участвовал в разных сферах принятия решений в разных статусах (например, как лидер местной организации и как местный судья), то его участие считалось участием двух акторов.

384

Кларк обнаружил сильную корреляцию между доходом менее 3 тыс. долл., образованием менее 5 лет, долей безработных и долей не белого населения. Поэтому данный кластер был представлен переменной дохода до 3 тыс. долл.

385

Index of governmental reformism; в его основе – наличие или отсутствие трех характеристик, ассоциирующихся в США с «реформированной системой управления» – профессионального городского менеджера, непартийных выборов, единых избирательных округов.

386

Путевой (path) анализ представляет собой процедуру презентации каузальной модели отношений между набором разных переменных. Путевые коэффициенты варьируются от +1 до -1; минус означает негативное влияние [Clark, 1968&: 582–583].

387

Более полный вариант пропозиции: чем больше число жителей общности, тем сильнее структурная дифференциация, тем сильнее дифференциация между потенциальными элитами и тем более децентрализованная структура принятия решений [Clark, 1968d: 97].

388

Влияние экономической дифференциации на структуру власти в городе обосновывается следующим образом: диверсификация экономики создает основу для диверсификации ресурсов власти и формирования многих центров власти со своими конфигурациями ресурсов. В этих секторах формируются потенциальные элиты, которые могут мобилизовать ресурсы секторов для участия в принятии решений. Потенциал отдельных секторов может не реализоваться и не сформировать потенциальные элитные группы; или же элиты могут не осуществлять мобилизацию соответствующих секторов. Однако в целом диверсификация предрасполагает децентрализацию и плюрализм [Clark, 1968d: 92–93; Aiken, 1970: 498].

389

Кларк считает, что здесь действует по крайней мере три фактора: 1) явка на непартийные выборы ниже, чем на партийные в силу их меньшей идеологической нагруженности. В этом случае выигрывают более привилегированные социальные страты, поскольку им нужно меньше дополнительной мотивации, чтобы прийти на избирательные участки, чем представителям низших страт; 2) при непартийных выборах кандидаты становятся более зависимыми от организаций бизнеса и помощи влиятельных людей, поскольку не имеют возможности получить поддержку от партии; 3) в отсутствие четкой ассоциации кандидата с политической партией большее значение приобретает контроль над СМИ (а он концентрируется в руках представителей высших страт), от которого зависит возможность обеспечения кандидата необходимой информационной поддержкой [Clark, 1968d: 108–109].

390

Объяснение очень простое: в странах, где система образования формирует демократические (плюралистические) ценности, степень их усвоения будет зависеть от уровня образования [Clark, 1968d: 119].

391

Кларк исходит из того, что плюралистическая система естественным образом опирается на структурные предпосылки соревнования элит и возможности граждан оказывать влияние на принятие решений в сообществе. Само по себе наличие разных групп не обусловливает плюрализм в принятии решений; возможность участия реализуется через различные организации [Ibid.: 114–115].

392

Кларк обнаружил негативную корреляцию между уровнем активности и децентрализацией структуры принятия решений, тогда как в каузальной модели (путевой коэффициент) отношение между переменными было позитивным, хотя и довольно слабым. Поэтому Кларк не считает, что данный фактор совсем не влияет на структуру принятия решений [Clark, 1968&: 591].

393

Связь между индустриализацией и децентрализацией объясняется следующим образом: индустриализация ведет к росту горизонтальной дифференциации и снижает вертикальную дифференциацию, стимулируя тем самым менее централизованную систему принятия решений [Clark, 1968d: 107].

394

Первая общая пропозиция, касающаяся связи между социальной дифференциацией и структурой принятия решений, уже рассматривалась выше. Пропозиция 3: Чем более значима функция, выполняемая определенными членами сообщества, тем больше члены сообщества из этого сектора включены в принятие решений, и тем больше результаты принятия решений выражают ценности и интересы данного сектора. Пропозиция 4: Чем больше ресурсов у определенного сектора сообщества, тем больше акторов из этого сектора участвует в принятии решений и тем больше результаты принятия решений выражают ценности и интересы данного сектора. Пропозиция 5: Чем выше обменная стоимость ресурсов, которыми обладает определенный сектор сообщества, тем больше акторов из этого сектора участвует в принятии решений и тем больше результаты принятия решений выражают ценности и интересы данного сектора [Clark, 1968d: 122–123].

395

В ходе исследования были опрошены формальные лидеры в 51 американском городе – по 10 человек в каждом. Респондентами выступали мэры городов, руководители местных организаций и отделений партий, редакторы ведущих газет, руководители Палат коммерции и др., которым была задана серия вопросов о городской политике и отношении к проблемам загрязнения воздуха. На основе ответов респондентов были выстроены оценки некоторых важных для исследования параметров – активности/неактивности различных субъектов городской политики в вопросах, касающихся загрязнения среды, степени «политической проблематизации» (issue-ness) вопроса о защите городов от загрязнения, уровня влияния различных акторов на решение данного вопроса и др.

396

Напомним, что термин «правление предвиденных реакций» (the rule of anticipated reactions) был впервые использован К. Фридрихом для объяснения тех случаев осуществления власти, где объект действует в соответствии с предполагаемыми намерениями субъекта, предвидя его реакции.

397

Например, предвидя трудности, которые будут созданы для компании в результате принятия законодательства по загрязнению воздуха, и не желая вступать с ней в конфликт, мэр города Анжелидис «выбирал» между «робким регулированием» и «отсутствием регулирования» [Crenson, 1971: 70].

398

В этом состоит главная теоретико-концептуальная новация Гэвенты, его вклад в развитие льюксовского подхода.

399

Это было сделано, разумеется, неправедными путями: земли скупались за бесценок, при этом в отношении неуступчивых использовались сила и принуждение. Однако впоследствии неравное распределение ресурсов стало восприниматься как естественное, отражавшее характер сложившейся в то время ситуации, и объясняться «невежеством жителей гор» [Gaventa, 1980: 55].

400

На вопрос, почему господству компании не был брошен серьезный вызов даже тогда, когда ее позиции существенно ослабли, один из шахтеров ответил следующее: «Наверно, мы могли бы взять власть, нас было много. Но мы просто не думали об этом!» [Gaventa, 1980: 93].

401

Для населения «коммунизм» подавался в виде следующих принципов: 1) ненависть к богу, 2) разрушение собственности, 3) социальное и расовое равенство, классовая ненависть, 4) революционная пропаганда, ведущая к насилию, забастовкам и мятежам, 5) разрушение всех форм представительной демократии и гражданских свобод, гарантированных Конституцией, 6) мировая революция [Ibid.: 110].

402

Гэвента сравнил данную ситуацию с той, которая сложилась в местечке Джеллико, где проблема коллективного действия была достаточно успешно решена, поскольку имел место более высокий уровень осознания рабочими своих классовых интересов [Ibid.: 72–80].

403

Это термин Льюкса, который использовал его для оценки роли «третьего измерения власти» в социальной практике.

404

См. гл. XI наст. изд.

405

Дж. О’Коннор [O’Connor, 1973] назвал их функциями «аккумуляции» и «легитимации».

406

«Конфликты в пространстве проживания… представляют собой отражение лежащего в их основании противоречия между капиталом и трудом. Апроприаторы и строители являются посредниками в конфликте – они оказываются между капиталом и трудом и тем самым заслоняют собой противоречие между ними. Видимый конфликт вокруг окружения (борьба против домовладельцев или программ реконструкции города) скрывает суть – борьбу между капиталом и трудом» [Harvey, 1976: 289].

407

Различение на «инструменталистов» и «структуралистов» имеет место и в контексте объяснения распределения власти в обществе в целом (см. [Gold, Lo, Wright, 1993: 268–276; Jessop, 2004: 10–11]). Поэтому вполне естественно, что неомарксистские эмпирические исследования власти в городе классифицируются в соответствии с их близостью к инструменталистскому или структуралистскому подходам [Pickvance, 1995: 254, 259; Hill, 2000: 50].

408

Здесь Кокберн фактически указывает на один из главных недостатков ранних исследований власти в американских городских сообществах – «локализм» и недооценку роли центров власти, находящихся за пределами городского политического пространства, но во многом определяющих его содержание и характер.

409

Кокберн подчеркивает, что «наиболее важные вопросы, которые их волнуют – налоги, политика занятости, гранты, сферы контроля, – решаются в Вестминстере и Уайтхолле» [Cockburn, 1977: 45].

410

Эти критерии часто используются и другими исследователями (см., напр.: [Domhoff, 1998: 18–23]).

411

Было ликвидировано много дешевого жилья, например, в 1955–1970 гг. – около 9 тыс. домов, что очень существенно для сравнительно небольшого Окленда [Hayes, 1972: 102–103].

412

Бизнес получал выгоду даже в процессе строительства общественного жилья, в том числе через налоговые льготы [Ibid.: 84–85].

413

«Полиция постоянно защищает интересы местных собственников и одновременно контролирует и ограничивает влияние рабочих и чернокожих» [Ibid.: 40].

414

Кастельс в тот период времени четко идентифицировал себя в русле марксистской традиции, считая ее своей «интеллектуальной матрицей» [Castells, 1978: 296].

415

По мнению некоторых комментаторов, здесь Хилл не оригинален, а его типология представляется довольно примитивной на фоне имеющихся немарксистских исследований дифференциации городов [Jaret, 1983: 510].

416

Ориентация на развитие пригородов была обусловлена и тем обстоятельством, что лидеры бизнеса и политики рассматривали ее как средство предотвращения депрессии, аналогичной депрессии 1930-х годов.

417

В этом вопросе наблюдается существенное расхождение между марксистскими и «конвенциональными» исследователями, которые считают, что экономический рост в условиях капитализма ведет к нивелированию местных и региональных различий [Berry, Kasarda, 1977: 280]; при этом не все марксисты согласны с тем, что процесс аккумуляции капитала неизбежно ведет к неравномерному развитию территорий [Jaret, 1983: 511].

418

Здесь Домхофф ссылается на вышеуказанное исследование Кастельса в Париже, цитируя фрагмент, содержащий указание на три основных противоречия, обусловливающих городские социальные движения: между потребительной стоимостью и капиталистической формой обмена, городом как сетью коммуникации и односторонним потоком информации и между свободным самоуправлением территории и авторитарным централизованным государством [Castells, 1983: 326].

419

Сам Домхофф для объяснения распределения власти в современном городе предпочитает использовать теорию «машин роста».

420

«Если выступления протеста начались после новой городской политики, марксисты придут к выводу, что имела место каузальная связь между этими процессами, даже если политики категорически ее отвергают» [Pickvance, 1995: 272].

421

Фактически это признает тот же Домхофф, подвергающий марксистские исследования суровой критике, но отмечающий, что «новая теория («машин роста». – В. Л.) представляет собой творческий синтез лучших идей обоих (марксистской и немарксистской. – В. Л.) школ» [Domhoff, 1986: 73].

422

Следует иметь в виду, что критика марксизма за его нежелание отказываться от некоторых своих постулатов и инкорпорировать идеи из других теоретических перспектив, может быть, как справедливо отмечает Геддес, отнесена и к самим критикам, не желающим признавать вклад марксизма в развитие теории городской политики [Geddes, 2009: 68].

423

Непросто подобрать адекватный термин для обозначения английского слова «neighborhood». При всех очевидных минусах данного перевода термин «соседский» мне представляется более соответствующим смыслу английского термина, чем иные возможные варианты («территориальный», «районный» и др.).

424

Ферман, прожившая всю жизнь в соседствах, интуитивно понимала, что они «имеют значение», потому что являются «центром социальной жизни» и «обеспечивают моральную ткань общества» [Ferman, 1996: х].

425

О том, как Ферман характеризует суть прогрессивной политики, речь пойдет несколько позднее; в данном случае лишь отметим, что в общем и целом под ней понимается набор политических практик, характерных для городского режима, который К. Стоун [Stone, 1993] назвал «прогрессивным режимом среднего класса».

426

Ферман не романтизирует соседские движения, подчеркивая, что они могут стать средством реализации частных интересов отдельных групп, способствовать формированию расовых предрассудков и «анклавного сознания» [Ferman, 1996: 11–15].

427

Сами по себе эти объяснительные ресурсы не являются изобретением Ферман. В частности, идея арены присутствует у Р. Даля и П. Питерсона, институциональный аспект идет от теории организации, а политико-культурный – от Г. Алмонда и др. Так же как Теда Скочпол, которая не «изобрела» государство, а лишь «вернула» его, Ферман «возвратила в экономически-ориентированный анализ три полезных понятия» [Clark, 1997: 225].

428

Например, в Питтсбурге департамент жилищной политики находился под сильным влиянием гражданской арены, был активно включен в процесс осуществления инновационных программ и поддерживал партнерство с частным сектором, тогда как в Чикаго в условиях доминирования электоральной арены аналогичный департамент являлся объектом патронажа со стороны администрации мэра города [Ferman, 1996: 5, 85-110].

429

Ферман относит к ним не только партийные структуры, а все социальные институты, являющиеся носителями различных политических идеологий и ориентаций [Ibid.: 154].

430

Ферман считает, что недостаточное внимание, уделяемое арене (сфере деятельности) при изучении городских режимов, отчасти обусловлено убежденностью многих исследователей в том, что власть всегда концентрируется в руках бизнес-элиты. Сама Ферман полагает, что подобная структура власти имеет место не во всех городских сообществах; при этом интересы бизнеса могут быть успешно реализованы режимом, в котором ведущую роль играют политические элиты (как, например, в Чикаго при мэре Ричарде Дейли). Выделение доминирующей арены дает возможность объяснить данную ситуацию: экономические и политические элиты имеют тенденцию действовать на разных аренах. Недооценка роли арены связана и с тем, что исследования городских режимов обычно ограничивались изучением взаимодействия элит, хотя роль неэлитных групп (соседств, расовых меньшинств и др.) может быть ощутимой, а баланс власти между элитой и неэлитными группами – заметно варьироваться [Ibid.: 5–6].

431

С I960 г. по 1990 г. население Чикаго сократилось почти на четверть, а Питтсбурга (с 1950 г. по 1990 г.) – почти наполовину.

432

В Чикаго в 1992 г. было 39 % афроамериканцев, 19,6 % латиноамериканцев, 3,7 % азиатов; 16,9 % населения родилось за границей. В Питтсбурге эти категории населения составили, соответственно, 25,8, 0,9, 1,6 и 4,6 % [Ferman, 1996:21].

433

Сама по себе расовая композиция не отражала всей сложности демографической ситуации в Чикаго; в каждой расовой общности были представлены различные этносы.

434

В качестве примера отражения расовой географической дисперсии в политической жизни Питтсбурга Ферман указывает на отсутствие в отдельные периоды афроамериканцев в городском совете [Ibid.: 23].

435

Политические машины представляют собой политические организации, которые обладают электоральной поддержкой, обеспечивающей им возможность политического и административного контроля над социумом. Власть и влияние машин, ядром которых часто выступает партийная организация, основываются на иерархии и возможности обеспечить своих сторонников набором различных благ (рабочие места, услуги, материальная поддержка, социальные программы и др.).

436

По Стоуну, как уже отмечалось ранее, режимы возникают не во всех городах, и не любая коалиция акторов может считаться режимом. Несмотря на различия, можно говорить о наличии городских режимов в Чикаго и Питтсбурге в его стоуновской интерпретации: в обоих городах возникли относительно стабильные формальные и неформальные связи между структурами публичного и частного секторов в соответствии с приоритетной повесткой дня.

437

В Чикаго был политически сильный городской совет, способный бросить вызов мэру; при этом правительство было слабым и фрагментированным.

438

Данное слово обозначает название территории.

439

По количеству корпораций, имевших свои представительства в городе, Питтсбург уступал только Нью-Йорку и Чикаго.

440

Опираясь на ряд работ [Clavel, 1986; Clavel, Kleniewski, 1990; и др.], Ферман отмечает следующие признаки прогрессивного режима: широкая (inclusionary) правящая коалиция, участие общественности в планировании, ориентация на справедливую (equitable) политику и сбалансированное развитие, внимание к соседствам [Ferman, 1996: 3].

441

Тодд Свонстрем полагает, что более адекватным термином является «кооптация», а не «инкорпорирование», поскольку соседские организации, по сути, отказались от своей политической мобилизации и от вызова машине роста. По этой причине заголовок книги («Вызов машине роста») представляется ему не вполне адекватным [Swanstrom, 1999: 446].

442

Проект вызвал широкий резонанс по многим причинам, в том числе в силу того, что его реализация привела к перемещению более 8 тыс. людей и около 630 бизнесов. Дейли не хотел разрушения соседства, и по первоначальному плану строительство должно было начаться в другом месте. Однако у более предпочтительных мест нашлись влиятельные защитники, которые за закрытыми дверями решили вопрос в свою пользу. Оппозиция избранному месту строительства университетского городка исходила от обычных граждан, которые протестовали по поводу уже фактически принятого решения. Но многие жители оставались достаточно пассивными, надеясь на избранных ими политиков, поскольку долго не могли поверить, что изначальное соглашение будет нарушено. Данная ситуация оказала существенное влияние на сознание жителей, многие из которых поняли, что «мэр всех соседств» (так позиционировал себя Дейли) «бросил» одно из наиболее старых соседств ради удовлетворения преференций политических и экономических элит [Ferman, 1996: 67–69].

443

В этом отношении важную роль сыграл Фонд промышленных территорий (Industrial Areas Foundation), который был основан социологом Саулом Алинским.

444

Многие демократы, опасаясь реформистских ориентаций Вашингтона, фактически поддержали республиканского кандидата, и победа Вашингтона (он набрал 51,4 % голосов) была трудной.

445

Эта программа обеспечивала значительную долю средств для развития соседств. До Вашингтона ее реализация в Чикаго была встроена в систему машинной политики, направлялась политической логикой и использовалась для получения электоральной поддержки; поэтому многие воспринимали ее как средство вознаграждения «друзей» и наказания «врагов» [Ibid.: 97–98,103].

446

Как уже отмечалось ранее, в Чикаго в отличие от Питтсбурга не было сильного и самостоятельного гражданского сектора; поэтому позиции бизнеса были во многом обусловлены его связью с политической машиной.

447

Вашингтон реорганизовал процесс принятия решений и определения приоритетов финансирования по Программе помощи соседствам в соответствии с принципами открытого и справедливого управления. Проводились публичные слушания, организовывались семинары по обсуждению вопросов использования фондов и учитывались рекомендации общественных организаций. В результате были увеличены траты на медицинское обслуживание, жилищные программы, помощь пенсионерам, а доля расходов на администрацию сократилась [Ferman, 1996: 104].

448

Ферман не считает возможным рассуждать о том, был бы план реализован, если бы Вашингтон не умер спустя всего пять лет после своего избрания [Ferman, 1996: 121].

449

Многие белые чиновники воспринимали распределительную политику Вашингтона как «возможность “черного босса” наградить своих афроамериканских сторонников» [Ibid.: 122].

450

Было образовано Питтсбургское партнерство для развития соседств (Pittsburg Partnership for Neighborhood Development), ставшее механизмом финансовой координации различных структур – публичных и частных, – поддерживающих развитие соседств. Важную роль сыграло Отделение городского планирования (Community Planning Division), которое позволило соседским организациям получать информацию и участвовать в обсуждении бюджетной политики (в Чикаго «расходование средств оставалось тайной за семью печатями для соседских организаций»). Наконец, в Питтсбурге были созданы и признаны в качестве посредников между правительством города и соседскими организациями городские корпорации развития (Community Development Corporations); при этом город фактически спонсировал формирование многих соседских организаций, особенно в районах, где они отсутствовали [Ferman, 1996: 99-103, 124].

451

Ферман подробно анализирует одну из таких попыток, предпринятую соседскими организациями в Мон Уэлли (один из пригородов Питтсбурга). Суть проблемы заключалась в том, что соседские организации оказались не в состоянии защитить интересы жителей территории, поскольку не могли пойти против интересов крупнейших корпоративных акторов («Ю.С. Стил» и Банк Меллона), во многом определявших политику АКРО. Попытки ряда соседских организаций (Три-Стейт конференция по стали) и Управление стальной долиной (УСД) выступить в защиту интересов рабочих и сохранить сталелитейные заводы стали восприниматься режимом как угроза сложившейся системе. Входящие в АКРО лидеры городского сообщества предпочитали компромисс и сохранение статус-кво; поэтому они не поддержали более радикальных, по сути, требований активистов УСД. Неудачу последней Ферман квалифицирует как свидетельство ограничений, заложенных в консенсусе между соседскими организациями и ключевыми акторами режима относительно основных правил политической игры в Питтсбурге [Ferman, 1996: 126–134].

452

Хороший обзор подходов приводит Д. Хилл [Hill, 2000: 41–65]; см. также [Di-Gaetano, Strom, 2003: 356–395].

453

Подробнее о критике американских теорий см. гл. VII наст. изд.

454

Доудинг, например, считает, что если концепция режима используется для обозначения любой коалиции акторов и даже при полном отсутствии таковой, то она становится чисто дескриптивной и менее эффективной по сравнению с концепцией Стоуна [Dowding, 2001: 7]. На проблемы, возникающие в результате расширения понятия «режим», обращают внимание и другие исследователи. В частности, Дэвис подчеркивает, что в этом случае «приносится в жертву изысканность оригинальной формулировки» и недооценивается иерархический характер (многих) партнерств в Великобритании, которые лучше описывать с помощью таких концептов, как «команда», «принуждение» и «манипуляция», а не «сеть», «координация» и «переговоры» [Davies, 2004: 31; Davies, 2003: 253–269]. Моссбергер и Стоукер отмечают, что «если режимы имеют место везде, то тогда мы никогда не сможем объяснить, почему они формируются в одних местах и не формируются в других» [Mossberger, Stoker, 2001: 816]. В то же время Моссбергер считает вполне естественным либо снизить число обязательных признаков режима, либо рассматривать режим в качестве разновидности политико-экономического управления (governance) [Mossberger, 2009: 45–51].

455

Сами основатели теории «машин роста» признавали, что за пределами США, например в Великобритании, меньше предпосылок для формирования коалиций роста в силу более значимой роли центрального правительства в финансировании программ роста. Однако они полагали, что в городской политике различных стран имеют место некоторые общие тенденции независимо от их культурных, политических и институциональных различий, приводя в пример такие разные страны, как Япония и Италия [Logan, Molotch, 1987:149; Molotch, Vicari, 1988: 188–214].

456

На первый взгляд, переход к governance вполне соответствует плюралистическим акцентам на дисперсии власти в развитых демократиях. Однако новые тенденции дают пищу и критикам плюрализма. Если ранее очевидная концентрация формальной власти в руках демократически избранных политиков затрудняла обнаружение скрытого влияния бизнеса, то теперь оно становится более транспарентным и реальным, реализуясь через различные организации и структуры, в которых бизнес принимает участие [Leach, Percy-Smith, 2001: 37–39]. Нормативные аспекты перехода к governance и формированию режимов (коалиций), в которых существенную роль играют не только избранные публичные политики, но и группы, интересы которых могут быть далеки от интересов большинства жителей города, также по-разному интерпретируются исследователями. Governance делает менее ясным ответ на вопрос, на ком именно лежит ответственность за состояние города и проводимую политику. Некоторые исследователи видят в растущем влиянии бизнеса угрозу демократии (у Стоуна в условиях режима повестка дня формируется в интересах богатых и влиятельных групп, поскольку именно они вкладывают наибольшие ресурсы для достижения целей) [Purcell, 2006: 1922–1923]. Другие обращают внимание на то, что в новых условиях власть становится более децентрализованной, диффузной, но менее транспарентной [Swyngedow, 2005: 2002]. Третьи считают, что современные тенденции ведут к «замене гражданского государства технократическим, менеджерско-предпринимательским», ограничивающим возможности демократической дискуссии [Garcia, 2006: 748] (см. также [Somerville, 2005: 117–144]).

457

Исследователи сочли возможным использовать теорию режимов для объяснения взаимоотношений в отдельных секторах общественной жизни города. Попытки подобного рода предпринимались и ранее. Например, Барбара Ферман предложила углубить анализ политических режимов с помощью концепции «арены деятельности», которая выражает доминирующую сферу городской политики (ею может быть электоральная сфера, гражданская сфера, сфера бизнеса и др.) [Ferman, 1996]. Однако обычно концепция «городскихрежимов» используется для характеристики общей конфигурации властных отношений в городе.

458

Выбор данных городов был обусловлен тем, что в них имели место и сильный частный сектор, и социал-демократические традиции, и ориентация на быстрый экономический рост. При выборе секторов учитывалась прежде всего их контрастность.

459

Только в Ренне экономическая сеть включала в себя практически исключительно представителей публичного сектора. Она была сформирована вокруг мэра города и его ближайшего окружения; их взаимодействие с бизнесом было слабым, что во многом предопределило сравнительно ограниченные возможности сети.

460

Необходимость его учета обусловлена тем обстоятельством, что развитая система демократического контроля стимулирует формирование широких коалиций, которые могли бы ограничивать власть отдельных групп, прежде всего бизнеса, тогда как слабый демократический контроль ведет к очевидному доминированию одних групп над другими. К числу городов с развитой системой демократического контроля были отнесены Париж, Глазго, Ливерпуль и Нью-Йорк.

461

Исследователи подчеркнули, что эти восемь режимов могут рассматриваться лишь как «идеальные типы». В реальности могут иметь место гибриды, а также иные режимы, которые не вошли в предложенную классификацию в силу ограниченного числа используемых переменных [Kantor, Savitch, Haddock, 1997: 353].

462

В контексте дискуссии о концептуальных основаниях теории городских режимов небезынтересно отметить, что некоторые комментаторы посчитали выделение данного типа режима «неправильной классификацией» (misclassification), поскольку в нем изначально не предусматривалось какой-либо кооперации между представителями публичного и частного секторов [Mossberger, Stoker, 2001: 816].

463

Репутационный метод был использован для определения элиты частного сектора, которая включала в себя бизнес-элиту (руководство 25 наиболее крупных компаний, расположенных в исследуемых городах), гражданскую элиту (людей, номинированных на руководящие посты в университетах, туристических, спортивных, культурных организациях) и элиту развития (руководителей организаций, фондов, частно-публичных партнерств, совместных предприятий и корпораций, целью которых является экономическое развитие городского пространства). Общий список был уточнен и расширен на основе интервью экспертов (исследователей, журналистов, представителей Торговой палаты). Наиболее влиятельные представители публичного (государственного) сектора определялись по их формальным позициям [Harding, 2000: 70–71].

464

Различия между городами по уровню кооперации Хардинг связывает с высокой активностью ключевых игроков городской политики и более стабильной партийной поддержкой в Манчестере, а также превалированием политики потребления над политикой производства в Эдинбурге (в силу большей политизированности вопросов использования местных финансовых ресурсов) [Harding, 2000: 66–67].

465

Хардинг приводит мнение одного из интервьюируемых в Манчестере: «Для того чтобы города могли стабильно развиваться, необходимо, по моему мнению, чтобы 5–6 человек были в нужном месте в нужное время и оказались способными координировать усилия ключевых организаций» [Ibid.: 70].

466

Доудинг выделяет восемь признаков режима, но полагает, что режимы могут иметь место и в тех случаях, когда некоторые признаки отсутствуют. В Кройдоне и Вандсворте он обнаружил все восемь признаков (хотя в последнем, по его признанию, имела место скорее коалиция местных и национальных политиков и сказывалось доминирующее влияние консерваторов). В трех районах, где режимы так и не сложились, было обнаружено по 3–4 признака [Dowding et al., 1999: 519–520].

467

Речь, разумеется, идет только о попытках изучения городских режимов, так или иначе связанных с использования зарубежного опыта.

468

Фюр Сити, 60 тыс. жителей, и Уайт Сити, 100 тыс. жителей.

469

В Венгрии НКО действовали в основном на национальном уровне, практически не влияя на местную политику.

470

В середине 1990-х годов более 80 % бюджета местных органов власти поступало из центра.

471

В США местные элиты имели разногласия по отдельным проблемам, что делало коалиции относительно хрупкими.

472

Уайт Сити изначально был более экономически развит и обладал хорошей инфраструктурой, что делало его привлекательным для инвестиций.

473

Особенно это было заметно в Уайт Сити, где позиции ТНК оказались очень сильны; в Фюр Сити иностранных инвестиций было заметно меньше, и потому местная коалиция роста могла действовать без существенных ограничений [Kulszar, Domokos, 2005: 558].

474

На наш взгляд, в этом конкретном отношении венгерская практика отличается от американской, но не западноевропейской, где административные элиты также обычно играют ведущую роль в городской политике.

475

Показательным в этом отношении является факт десятилетнего сопротивления открытию Макдональдса. Другим убедительным примером стало решение вопроса о строительстве в городе крупного торгового центра. Местной элите, которая контролировала деятельность городского совета, удалось добиться изменения места нового центра, что позволило ей получить существенные материальные выгоды, а издержки, которые в изначальном варианте должен был нести инвестор, оказались фактически переложены на население города [Kulszar, Domokos, 2005: 559].

476

Кульчар и Домокош, однако, не считают возможным квалифицировать этот тип отношений как реальный политический плюрализм, поскольку «у власти все время находилась непроникаемая коалиция роста» [Ibid.: 554].

477

Концепция политико-экономического управления (governance) заявлена Кохом в качестве и теоретического основания, и предмета исследования [Koch, 2009а: 132].

478

Кох фактически рассматривает теорию «городских режимов» в качестве разновидности концепции политико-экономического управления (governance), акцентирующей внимание на характере и особенностях кооперации между акторами, представляющими публичную сферу и бизнес [Koch, 2009b: 334–335].

479

Исследование стало логическим продолжением более раннего проекта «Все влиятельные люди России», осуществленного ИСАНТ совместно с журналом «Эксперт» в 2000 г.

480

Контент-анализ экспертных интервью (было опрошено 1698 экспертов) позволил выявить лексемы, описывающие, по мнению опрошенных, феномен влиятельности. Применительно к сфере политики их оказалось 6611, экономики – 3371. В ходе дальнейшей обработки (сложение близких по смыслу лексем), которая прошла несколько этапов, был составлен список, включивший 56 лексем в политике и 47 в экономике. На его основе был получен синонимический ряд, интегрирующий в себя особенности феноменов влиятельности в политике и экономике в целом, анализ которого и дал итоговый набор параметров, позволяющих описывать влиятельность конкретных лиц. При этом параметры вобрали в себя около 75 % лексем, использованных экспертами для описания феномена влиятельности на региональном уровне [Даровин, Полунин, 2004: 12].

481

Фактическое отсутствие экономического ресурса среди значимых факторов влиятельности создатели модели объясняют тем, что «экономический ресурс в политике не является ресурсом прямого действия», а реализуется через другие, уже учтенные ими ресурсы. Аналогичная ситуация возникла и с весом параметра «объем контролируемых властных ресурсов» в модели влияния в экономике, где он составил всего 3 %. Интерпретация исследователей (на наш взгляд, довольно спорная, как и в случае с экономическим ресурсом в политике): данный ресурс в экономической сфере регионов напрямую практически не работает [Полунин, 2004: 19, 22].

482

Исходный список экспертов первого интервью формировался из

1) лиц, вошедших в список влиятельных лиц по итогам первого проекта ИСАНТ 2000 г.,

2) региональных экспертов, зарекомендовавших себя в других проектах и

3) представителей администрации субъектов федерации и городов, рекомендованных Союзом российских городов и Ассоциацией сибирских и дальневосточных городов.

483

Экспертный пул второго этапа отличался от первого на 18 %. Выявление наиболее компетентных экспертов в каждом из регионов проводилось методом «снежного кома».

484

45 % лиц были названы влиятельными как в политике, так и в экономике.

485

В контексте сравнительного анализа потенциалов влияния политических и экономических элит интересны и результаты сравнения средних оценок ресурсов влияния в политике и экономике. Данные исследования показывают, что «на чужом поле» (в политике для экономически влиятельных лиц и в экономике для политически влиятельных лиц) успешнее оказываются экономические элиты: их влияние в политике оказывается заметно более весомым (разница оценок 0, 28), чем влияние политической элиты в экономике (разница оценок 0, 38) [Полунин, 2004: 23–25]. Можно предположить, что потенциал влияния бизнеса в политике был бы еще более заметным, если бы исследователи не ограничились оценками влияния только тех лиц, которые публично участвуют в принятии важнейших управленческих решений [Гаман-Голутвина, 20046: 41], а попытались учесть скрытые («теневые») механизмы влияния: опыт эмпирических исследований власти в американских городах убедительно свидетельствует о том, что потенциал влияния бизнес-элит в политике часто реализуется «за сценой», опираясь на широкий диапазон неформальных практик.

486

Рост удельного веса «партийцев» в составе региональных элит исследователи вполне справедливо связывали не столько с ростом влияния института партий, сколько с организационно-политическим укреплением «Единой России» как «партии власти»: связь партии с исполнительной властью стимулирует приток в ее ряды лиц, обладающих значимым политическим и экономическим статусом в региональном управлении и бизнесе; региональные отделения партии используются влиятельными региональными политиками и предпринимателями для упрочения своих позиций и укрепления связей в федеральных структурах власти.

487

Удельный вес руководителей СМИ, влиятельных в политике, увеличился в 17 раз, влиятельных в экономике – в 12 раз. Еще более заметен рост данных показателей для ректоров вузов – соответственно в 14 и 24 раза [Гаман-Голутвина, 20046: 56–57].

488

Например, в Мордовии в структуре элиты были выделены четыре основные этнические группы; доминирование той или иной группы определялось этнической принадлежностью первого лица республики.

489

В частности, в тех регионах, где у власти находились выходцы из советской партийно-хозяйственной номенклатуры, в составе политического класса преобладали представители номенклатуры с соответствующими возрастными, образовательными, ментальными и иными характеристиками.

490

В момент проведения исследования некоторое исключение составляли Санкт-Петербург, а также Кемеровская и Томская области.

491

Исследование было выполнено в 2009 г. при поддержке Института общественного проектирования. Наряду с В. Гельманом в проекте приняли участие Елена Белокурова, Надежда Борисова, Ольга Бычкова, Дмитрий Воробьев и Сергей Рыженков.

492

Предыдущие исследования были посвящены демократической и авторитарной трансформации региональных политических режимов в 1990-е годы [Россия регионов, 2000] и становлению и упадку муниципальной автономии в конце 1990-х и первой половине 2000-х годов [Гельман и др., 2002].

493

Для обозначения данного типа взаимоотношений между городскими экономическими и политическими акторами исследователями используется и метафора «захват государства».

494

Производство этого предприятия составляет 83 % общего объема промышленного производства в городе; на заводе занято 44 % работающих жителей города.

495

Случай Череповца имеет очевидное сходство с ситуацией, имевшей место в американских городах, которые исследовали М. Кренсон и Дж. Гэвента (см. гл. XV наст. изд.).

496

Подобного рода практики были описаны многими исследователями на материале стран Юго-Восточной Азии. Например, Д. Канг характеризует взаимодействие бизнеса и власти следующим образом: «Политическая элита занимается откровенной эксплуатацией; они ожидают “подношения” от бизнесменов, которые, в свою очередь, либо насильственно обираются режимом, либо добровольно дают взятки в обмен на определенные льготы» [Kang, 2002: 16].

497

В качестве примера исследователи рассматривают ситуацию, сложившуюся в сфере строительного бизнеса: строительные фирмы во многом зависят от решений мэрии, которая определяет, кто и как будет распоряжаться земельными участками в черте города, а вариант генплана развития Перми, активно продвигавшийся губернатором, ограничивал строительство объектов в городе практически для всех компаний, которые не принадлежали местной власти или не были подконтрольны ей [Бычкова, Гельман, 2010: 79–80; Борисова, 2010: 96-100].

498

Как отмечает Н. Борисова, еще с советских времен Прикамью была свойственна «высокая степень диверсификации экономических ресурсов и традиции гипертрофированной ведомственности управления. Такая особенность, имевшая и отраслевое, и территориальное измерение, возникла из-за сочетания социальных, политических, исторических, географических и природных факторов. Среди них – политика советского руководства по размещению предприятий военно-промышленного комплекса, региональное местоположение, богатые залежи полезных ископаемых» [Борисова, 2010: 92].

499

Работа по изучению субрегиональных элит велась в семи регионах РСФСР – РФ: четырех областях (Рязанской, Самарской, прежде – Куйбышевской, Тамбовской, Ульяновской) и трех национальных республиках (Мордовии, Удмуртии, Чувашии; прежде – Мордовской, Удмуртской и Чувашской АССР). Всего было охвачено 199 субрегионов, 187 горкомов и райкомов, 475 первых секретарей. Исследование опиралось на материалы, полученные из различных источников, в том числе из большого массива документов центральных, региональных и местных архивов, данных статистики, материалов СМИ, биографий секретарей горкомов и райкомов партии, интервью представителей субрегиональной элиты.

500

В ней он выделяет четыре этапа: 1) дестабилизация номенклатурной организации власти (1985–1990), 2) «первая волна» департизации аппаратного управления (1990), 3) «вторая волна» департизации аппаратного управления и ликвидация структур КПСС, 4) номенклатура КПСС в постноменклатурную эпоху (1991–2005). В рамках каждого из них, в свою очередь, имеются подэтапы. В частности, в рамках последнего этапа рассматриваются изменения в составе и положении (бывшей) номенклатуры в период назначений (1991–1994), первого (1994–1996), второго (1998–2001) и третьего (2002–2005) электоральных циклов.

501

К вопросу о (степени) трансформации номенклатуры КПСС в новую российскую элиту уже обращались многие российские ученые [Коваль, 1995: 56-107; Коткин, 1998:149–166; Крыштановская, 1995: 51–65; Чешков, 1995:32–43], однако солидные эмпирические исследования на субрегиональном уровне отсутствовали.

502

Показательным в этом отношении является тот факт, что кандидаты, использовавшие ресурс КПРФ (в том числе бизнесмены), шли на выборы совсем не как идейные коммунисты.

503

Сельцер отмечает, что на уровне федеральных элит карьеры «бывших» уже стали предметом исследования, в том числе случаи перехода из ЦК КПСС в администрацию президента, правительство, топ-менеджмент естественных монополий, банковских структур и крупных компаний. Однако он подчеркивает, что экстраполировать выводы, полученные в результате исследований федерального уровня, на всю номенклатуру неправомерно. При этом оценки результатов адаптации партийной элиты разного уровня могут существенно различаться. В частности, если с точки зрения федеральной элиты ситуация может быть оценена вполне оптимистично, то его основный вывод относительно адаптации субрегиональной номенклатуры несколько иной: «разные когорты встроились в постсоветские реалии совершенно по-разному» [Сельцер, 2007: 280–281].

504

Исследование проводилось в 2005–2006 годах в Пермском крае, Ивановской и Свердловской областях. Основным источником информации послужили 137 глубинных интервью с руководителями ведущих корпораций, представителями региональной законодательной и исполнительной власти и экспертами [Чирикова, 2007б: 7–8].

505

К этому выводу приходили и другие исследователи. В частности, специалисты из Фонда «Институт экономики города» выделили четыре модели взаимодействия бизнеса и власти – добровольно-принудительную благотворительность, торг, город-комбинат и социальное партнерство [Ивченко, Либоракина, Сиваева, 2003].

506

В период проведения исследования им был Э. Россель.

507

В частности, крупные компании – «ЛУКОЙЛ», РЖД, «Газпром» – не только не сократили вложения в социальные программы на своих территориях, но и по некоторым направлениям даже увеличили их.

508

В конце 2005 г. губернатором стал М. Мень.

509

Исследование проводилось практически сразу после прихода к власти новой губернаторской команды, поэтому многие выводы носили прогностический характер.

510

В Коряжме таковой является «Илим Палп Энтерпрайс», в Верхней Пышме – УГМК.

511

Пермская ГРЭС.