Социально-политическая психология - [6]

Разработанные ею представления о механизмах межчеловеческих отношений, выражающие их категории и закономерности, действуют не только на микро-, но и на макроуровне общественной действительности и должны поэтому войти в качестве органической составной части в изучение этого уровня. Поэтому в этой книге мы будем неоднократно обращаться к данным и «языку» социальной психологии.

Не в меньшей мере это относится к общей психологии. В сущности нет таких общепсихических, изучаемых на уровне индивидуального человека, структур, явлений, процессов и механизмов, которые не действовали бы на макросоциальном уровне — они образуют наиболее глубокую основу психической жизни общества. Поэтому ее невозможно изучать, не вооружившись необходимым минимумом общепсихологических знаний. Эта гносеологическая первичность общей и социальной (в ее классическом варианте) психологии по отношению к социальнополитической, значительная общность их «материала» (человеческая психика на разных ее уровнях и в разных проявлениях) очень помогают исследованию сложных общественно–политических феноменов. Нередко совершенно разные по масштабу и содержанию индивидуальные и групповые переживания и типы действия, например поведение испытуемого в лабораторных условиях или какое–нибудь крупное общественное движение, возникают и развиваются по сходной схеме. Этот основанный на общепсихических законах изоморфизм микро–и макроуровней психики, ее функционирования в искусственно созданной и в естественной социальной ситуации, имеет для социально–политической психологии, как мы увидим ниже, громадное эвристическое значение. Он позволяет в самых простых, легко регистрируемых фактах найти ключ к пониманию гораздо более сложных явлений.

Все это ни в коей мере не означает, что подобные сложные явления могут быть просто сведены, редуцированы к элементарным общепсихологическим фактам, к явлениям другого, низшего уровня. Попытки такого редуционизма нередки в науке. Например, когда социальнопсихологические явления объясняются главным образом или целиком биогенетическими либо психофизиологическими характеристиками субъекта, а общепсихическая структура провозглашается определяющей структуру политической деятельности. Подобные представления противоречат самой природе субъективно–объективных отношений, лежащих в основе любой направленной на других людей, на общество психической активности.

Представляются одинаково ложными тезисы как о субъективном, психическом как простом отражении объективного (ситуации), побуждающем к определенной реакции на заданный ею стимул, так и о суверенности субъективного по отношению к объективному, даже о сотворении второго первым. Скорее, их отношения не строятся ни по той, ни по другой модели, но представляют собой взаимодействие, в котором нет неизменного разделения ролей между определяемым и определяющим. Субъект на основе своих собственных внутренних качеств, задатков и предшествующего опыта активно творит (а не просто воспроизводит) образ объекта, интерпретирует, а в определенных ситуациях и практически воздействует на него, но интерпретирует он все же не собственные внутренние побуждения и переживания, а реальный объект, находящийся вне его психики. Образ объекта, его бытие для субъекта определяется, следовательно, как самим объектом, так и субъектом и ту же двойственную детерминацию имеет действие субъекта по отношению к объекту. Образ пирожного как приятного и вкусного «объекта» не мог бы возникнуть в моем сознании, и не побудил бы меня купить и съесть его, если бы не было самого пирожного и если бы живущая во мне память о моих специфических вкусовых ощущениях не пробудила потребность в лакомстве.

Совершенно очевидно, что объект общественно–политической психологии обладает, как и пирожное, своей спецификой, которая требует для формирования его психического образа тоже специфических (а не вообще любых) психических свойств и умений субъекта. Если для формирования положительного образа пирожного нужно обладать чувствительным к сладкому вкусовым ощущением и памятью о нем, то для отображения в психике общественно–политической действительности необходимы другие, значительно более сложные психические посылки. К их числу относится способность, например, к восприятию объектов, локализованных на больших временных и пространственных дистанциях от сенсорно ощутимого; к мобилизации не только личной, но и социально–исторической памяти, к абстрактному мышлению и оперированию социальными ценностями, к пониманию различных, в том числе макросоциальных, связей индивида. Естественно, что психические процессы, формирующие общественно–политическую психологию, не могут (несмотря на отмеченный выше изоморфизм) строиться только по той же схеме, что те, которые имеют дело с другими сферами объективного мира; ее нельзя считать простым продолжением, или проекцией на общество и политику, психологических закономерностей, выведенных из лабораторных экспериментов или из наблюдения за поведением людей в их непосредственном окружении.

Эта специфика социально–политических психических процессов является предметом нашего особого внимания в этой книге.