Социальная справедливость и город - [20]
Должно быть, понятно, что, если мы меняем пространственную форму города (переселяя людей, меняя транспортные пути, перенося рабочие места, убирая источники загрязнения и т. д.), мы меняем цену доступности и издержки близости для каждого домохозяйства. Мы также обнаружим, что эти цены и издержки производны от социальных установок населения в целом, а также то, что психологические факторы также играют свою роль. Совокупность этих изменений, определенно, обладает потенциалом породить новое существенное перераспределение доходов.
3. Внешние эффекты
Активность любого отдельного элемента городской системы может оказать некоторое не поддающееся оцениванию, а возможно, и не выразимое в денежном отношении воздействие на другие элементы системы. Это влияние обычно называют «экстерналиями», «сторонними эффектами», «внешними эффектами». Мишан[10] утверждает:
«Можно сказать, что внешние эффекты появляются, когда соответствующие эффекты, воздействующие на производство и благосостояние, полностью или частично не поддаются оценке. Находясь вне ценовой системы, такие внешние эффекты иногда воспринимаются как побочные результаты, желательные или нежелательные, деятельности других людей, которые непосредственно или косвенно влияют на благосостояние индивидов» (Mishan, 1969, 164).
Такие внешние эффекты могут возникнуть как в результате частной, так и в результате общественной деятельности. Самые простые примеры мы можем найти в сфере загрязнения окружающей среды, поскольку сброс отходов производства в воду или воздух является классическим примером побочных эффектов, которые до недавнего времени никак не оценивались в денежной форме и не контролировались. Внешние эффекты могут вести к издержкам или к выгодам, в зависимости от того, оказывают они воздействие на производителя или на потребителя и какова природа этого воздействия. Сооружение гидроэлектростанции, например, может создавать положительные побочные эффекты в виде контроля уровня воды и возможностей отдыха у водоема. Сброс отходов может привести к негативным побочным эффектам загрязнения окружающей среды. Простое наблюдение городских проблем показывает, что существует целый спектр внешних эффектов, которые должны быть приняты во внимание, — факт, который подспудно признается в следующем комментарии Лоури: «В городе все воздействует на все». Многие из этих воздействий воспринимаются как «внешние эффекты (факторы)» (Lowry, 1965, 158). До недавнего времени, однако, роль внешних эффектов в городской системе практически полностью игнорировалась. Но недавние высказывания привлекли внимание к тому факту, что «внешние положительные и отрицательные экономические эффекты — это повсеместно встречающиеся и обладающие большой важностью характеристики городской среды» (Hoch, 1969, 91; см. также: Gaffney, 1961; Margolis, 1965; 1968; Mishan, 1967, 74–99; Rothenberg, 1967). Я думаю, вполне адекватной может быть рабочая гипотеза, утверждающая, что «по мере роста материального благосостояния общества быстро растет и степень влияния внешних эффектов» (Mishan, 1969, 184). Можно предположить, что чем больше и сложнее городская система, тем большее значение имеют внешние эффекты. Ниже я буду придерживаться точки зрения, что многое из происходящего в городе (особенно на политической арене) может быть проинтерпретировано как попытка организовать такое распределение внешних эффектов, чтобы возможно было за счет этого получить преимущества в доходе. Если эти попытки успешны, они становятся источником неравенства доходов. Даже если эта интерпретация неверна, у нас остается еще масса вопросов относительно перераспределительных эффектов решений о городской системе, принимаемых в общественной сфере (Thompson, 1965, 118; Margolis, 1965).
Значимость внешних эффектов для экономического анализа городской структуры нельзя недооценивать. Чем значительнее они «по масштабу и величине, тем меньше надежды, что рыночные механизмы, действующие даже при идеальных условиях, смогут обеспечить правильное размещение ресурсов» (Mishan, 1969, 181). Неспособность рыночных механизмов эффективно размещать ресурсы при наличии внешних эффектов представляет собой основную проблему в экономической теории. С точки зрения политики это оправдывает общественное вмешательство в рыночные механизмы и приводит нас к острому вопросу, кто должен быть ответственным (и каким образом) за производство общественных благ. Поэтому проблема внешних эффектов оказалась в сфере внимания экономистов в прошлые десятилетия (см. обзор Mishan, 1969, гл. 7; работу Buchanan, 1968). Почти вся эта обширная литература сосредоточена на проблемах размещения и уделяет очень мало внимания распределительным эффектам, в основном потому, что любая теория распределения издержек и выгод от внешних эффектов включает те самые этические и политические суждения о «лучшем» распределении дохода, которые большинство из нас предпочли бы игнорировать. Экономическая теория внешних эффектов не может ответить нам на все наши вопросы о распределении. Но она может снабдить нас некоторыми соображениями о том, как возникают внешние эффекты и как могут разрешаться споры об их размещении путем приспособления теории игр к принятию решений (Davis and Whinston, 1962).
Термин «постмодерн» – один из самых сложных и противоречивых в социальной и гуманитарной науках. На протяжении нескольких десятилетий разные мыслители и ученые предлагали собственное толкование этого понятия. Самый известный на сегодняшний день социальный географ Дэвид Харви – один из них. В своей главной книге Харви объясняет, какой смысл подразумевает термин «постмодерн» как состояние актуальной культуры, и показывает, что за ощутимыми и динамичными переменами в культурной жизни стоит логика капитала.
Неолиберализм – теория, согласно которой рыночный обмен является основой системы этических норм, достаточной для регулирования всех человеческих действий,стал доминировать в мыслях и делах жителей большинства государств земного шара примерно с 1970-х. Распространение новой теории шло параллельно с пересмотром взглядов на права государства, когда проводилась приватизация, изменялась финансовая система, более серьезное значение стали придавать рыночным процессам. Государственное вмешательство в экономику было сведено к минимуму, но одновременно и обязательства государства, связанные с социальными гарантиями гражданам, сильно уменьшились.
В одних странах, городах, компаниях и семьях люди спокойно относятся к 15-минутным опозданиям, мусору под ногами, мятой одежде, бурной жестикуляции, пререканиям детей с взрослыми и подчиненных с руководством. В других вас сурово накажут за малейшую непунктуальность, улетевшую мимо урны жвачку, лишнюю запятую в документе или непочтительность во взгляде. Почему в одних культурах жестко соблюдаются установленные нормы, а в других активно приветствуются независимость и инициативность? Почему люди соблюдают установленные нормы, порой вопреки здравому смыслу? Откуда вообще берутся нормы? Эти вопросы волнуют многих людей, живущих в эпоху перемен, в том числе и современных россиян. Автор книги, психолог Мишель Гельфанд, исследует исторические, социальные и экономические причины самых распространенных свобод и ограничений, а также анализирует преимущества и недостатки обеих систем – жесткой и свободной.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация».
Телетайпы выстукивают тревожно: «Вашингтон: «военная истерия», «политика силы»» «рекордная инфляция», «миллионы безработных», «кризис доверия», «расовые беспорядки», «коррупция»… В капиталистической Америке всегда беспокойно, но что происходит там сейчас? Почему кризис империалистической системы так стремительно затягивает США в свой водоворот? Нарастание этого кризиса неотделимо от антигуманизма строя, лишенного будущего. Дискриминация личности проявляется во всех областях жизни американского общества.
Три мировые мегацивилизации сосуществуют и ведут непрерывное соперничество уже многие столетия и даже тысячелетия: Китайская, Западноевропейская и Мусульманская. В их мегавойнах, порой кровавых, а порой — бескровных, непрерывно решаются судьбы мира, народов и индивидов, они определяют прошлое и будущее планеты. То одна, то другая из них вырывается вперед, иногда на долгие столетия, но ни одна пока не в силах одержать окончательную победу. Важно задуматься об истинных, глубинных причинах этих прорывов, разгадать секрет лидерства, приводящий к гегемонии сегодня одной, завтра другой цивилизации. Для нас, русских, смысл этих раздумий в том, что мы обречены остро и непрерывно переживать ситуацию выживания.
Про русский народ написано много идеологизированной публицистики, чёрных и золотисто-розовых легенд, содержащих выдумки и усечённую полуправду. А мы попытаемся рассказать правду о русском менталитете и близко лежащей проблеме сути славянства: правду выпуклую, объёмную, неоднозначную о специфике русской государственности и её непростых отношениях с русским народом, о реальной роли православия в русской жизни, а также о роли либералов, о некоторых таких спорных вопросах, как причины победы большевиков в 1917 году.
Эта книга стала бестселлером сразу же после своего выхода в конце 1990-х. Шарон Зукин рассматривает различные аспекты «городских культур» (не случайно именно во множественном числе) через призму самых неожиданных и на первый взгляд мало сопоставимых феноменов. Автор детально разбирает явление Диснейленда, создающего превратное впечатление о нормах городской жизни, анализирует деятельность корпораций развития городских территорий, активно приватизирующих общественные земли и блага, описывает музеи современного искусства, выступающие в роли могущественнейших девелоперов, погружает читателя в экзотический мир этнических ресторанов, создающих колорит города, но лишенных доступа к результатам капитализации собственной экзотичности, разъясняет, в чем не только прелесть, но и польза блошиных рынков.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.