Социальная справедливость и город - [13]
Эти проблемы смешения характерны для работ по социальным процессам даже в тех случаях, когда они задумываются как независимые от пространственной формы. Представляется, что для социолога так же важно нивелировать влияние пространства в своих аргументах, как и для географа вынести за скобки социальное влияние на пространство — в своих. Если эти последствия смешения не элиминированы в дизайне исследования, будет слишком просто получить статистически значимое, но в действительности сомнительное подтверждение гипотезы. Я подозреваю, что бо́льшая часть работ по социальным процессам страдает, потому что не может распознать серьезных аналитических проблем, которые возникают из-за смешения пространственных и социологических результатов. Таким же образом можно подвергнуть критике большинство работ, посвященных исключительно пространственным аспектам. Работа на стыке дисциплин не создает новых проблем; она проливает свет на истинную природу некоторых старых проблем и показывает, что социальный аналитик и пространственный аналитик не могут позволить себе работать, игнорируя друг друга.
3. Статистический анализ
Проблемы индивидуации и смешения ведут к проблемам в статистическом анализе. Их достаточно легко объяснить, но сложно разрешить. В идеале нам нужен метаязык, на котором мы могли бы обсуждать статистическую значимость одновременно в социологическом и пространственном смысле. В отсутствие этого мы должны прибегать к тестам, сконструированным на двух разных языках, и как-то комбинировать их в применяемой структуре статистического анализа. Тесты, пригодные для проверки гипотез относительно внепространственного социального процесса, разработаны достаточно хорошо. Используя эти гипотезы, мы можем сформировать определенные ожидания и затем попробовать показать, что нет большой разницы между этими ожиданиями и данными наблюдения. Отсутствие каких-либо значимых различий обычно означает, что гипотеза подтверждается, хотя это действительно только при определенных допущениях о том, как получаются результаты наблюдения (например, элиминирование всех неучтенных переменных (confounding variables)[4]), и о том, как формулируется сама гипотеза и т. д. Тесты, подходящие для изучения моделей пространственного распределения, разработаны не так глубоко. Мы можем сформулировать определенные ожидания в отношении пространственных феноменов и затем сравнить эти ожидания с наблюдаемыми пространственными распределениями. Есть тесты для проверки пространственного представления табличных данных (Cliff and Ord, 1972). Однако сравнение двух поверхностей представляется не таким простым, и нам сложно выразить словами расхождение наших ожиданий относительно определенной поверхности с данными ее наблюдения. Аналогично, у нас нет настоящего понимания смысла статистически значимой разницы в анализе распределения точечных объектов (point pattern arrangement)[5]. Поэтому в целом у нас нет общепринятого определения статистической значимости в пространственном анализе и, следовательно, у нас есть серьезные проблемы в тестировании гипотез о пространственных распределениях. Кажется, единственный способ сформулировать понятие значимости — это делать предположения относительно природы пространственного распределения. Поскольку мы часто озабочены тем, чтобы выявить, а не тем, чтобы предположить пространственное распределение, этот подход не всегда помогает. Но похоже, это единственный вариант для нас в настоящее время. По этой причине критиковать нынешние методы обращения с пространственными данными ничего не стоит (Granger, 1969).
Комбинирование социальных и пространственных процедур в одной концептуальной рамке статистического исследования все же имеет шанс на успех. Рассмотрим следующий пример, в котором мы попробуем предсказать распространенность некоторых социальных характеристик в пространстве — скажем, численность цветного населения в ряде переписных участков города. В рамках этой гипотезы мы можем сформировать предположения относительно численности небелого населения на каждом участке, представленной ячейкой в таблице данных. Чтобы проверить эту гипотезу, нам нужно показать, что она правильно указывает количество людей на каждом участке. Мы можем проверить это, сравнивая распределение ячеек по частотным характеристикам, как они представлены в гипотезе и как они выглядят в реальности. Мы можем выяснить, есть ли значимая разница на пятипроцентном уровне или ее нет. Но нам надо также показать, что модель предсказывает правильное пространственное распределение предсказаний по участкам. Мы можем использовать цветовой тест смежности (k-color contiguity test), чтобы показать пространственное распределение, предполагаемое в гипотезе, и пространственное распределение в реальности. Если эти тесты совершенно независимы друг от друга, мы можем увеличить эти два уровня значимости по правилу мультипликации (умножения) и сказать, что общий тест показывает уровень значимости[6] 0,25 %. Но очевидно, что тесты не независимы друг от друга. По сути, объединение двух тестов таким образом может вовлечь нас (и часто так и бывает) в конфликт со статистической логикой. Тесты социальных процессов основываются на независимости каждой единицы данных, а пространственная статистика явным образом озабочена измерением степени пространственной зависимости в данных. Поэтому мы автоматически привносим в измерение социальных процессов проблему автокорреляции, и это означает, что мы нарушаем основания тестирования, если только как-то не контролируем этот процесс (фильтруя данные и т. д.). Подобная проблема возникает почти на каждом участке работы в зоне взаимодействия дисциплин. Она далека от решения и часто вообще не замечается. Мне всегда казалось странным, что, например, многовариантные методы районирования полагаются на измерения корреляции, которые, если они считаются значимыми, требуют независимости данных наблюдения, когда целью всей процедуры является группировка единиц по регионам, имеющим сходные (и поэтому пространственно автокоррелированные) характеристики. Метод и цель в этом случае кажутся логически не согласованными или, в лучшем случае, дают такую группировку регионов, которую по большому счету можно считать бессмысленной. Похоже, это формирует непреодолимый барьер для использования факторного анализа в схемах районирования. Проблема автокорреляции, однако, хорошо освещена в эконометрической литературе в отношении временного измерения (временных рядов), и мы можем использовать эту область знания как источник вдохновения (и определенных техник). Но, как указал Грэнджер (Granger, 1969), между временным измерением, которое обладает, к большому удобству, направленностью и необратимостью, и пространственным изменением, которое обладает не этими ценными характеристиками, а сложной нестационарностью и странными разрывами, огромная разница. Эти проблемы привели Грэнджера к сомнениям относительно того, что техники, используемые в эконометрике для работы с временными рядами, могут применяться к пространственным данным, за исключением некоторого класса задач. Проблема пространственной автокорреляции кажется слишком сложной, чтобы найти ей приемлемое решение, а вся базовая структура статистического исследования в междисциплинарной зоне зависит от нее.
Термин «постмодерн» – один из самых сложных и противоречивых в социальной и гуманитарной науках. На протяжении нескольких десятилетий разные мыслители и ученые предлагали собственное толкование этого понятия. Самый известный на сегодняшний день социальный географ Дэвид Харви – один из них. В своей главной книге Харви объясняет, какой смысл подразумевает термин «постмодерн» как состояние актуальной культуры, и показывает, что за ощутимыми и динамичными переменами в культурной жизни стоит логика капитала.
Неолиберализм – теория, согласно которой рыночный обмен является основой системы этических норм, достаточной для регулирования всех человеческих действий,стал доминировать в мыслях и делах жителей большинства государств земного шара примерно с 1970-х. Распространение новой теории шло параллельно с пересмотром взглядов на права государства, когда проводилась приватизация, изменялась финансовая система, более серьезное значение стали придавать рыночным процессам. Государственное вмешательство в экономику было сведено к минимуму, но одновременно и обязательства государства, связанные с социальными гарантиями гражданам, сильно уменьшились.
Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация».
Телетайпы выстукивают тревожно: «Вашингтон: «военная истерия», «политика силы»» «рекордная инфляция», «миллионы безработных», «кризис доверия», «расовые беспорядки», «коррупция»… В капиталистической Америке всегда беспокойно, но что происходит там сейчас? Почему кризис империалистической системы так стремительно затягивает США в свой водоворот? Нарастание этого кризиса неотделимо от антигуманизма строя, лишенного будущего. Дискриминация личности проявляется во всех областях жизни американского общества.
Три мировые мегацивилизации сосуществуют и ведут непрерывное соперничество уже многие столетия и даже тысячелетия: Китайская, Западноевропейская и Мусульманская. В их мегавойнах, порой кровавых, а порой — бескровных, непрерывно решаются судьбы мира, народов и индивидов, они определяют прошлое и будущее планеты. То одна, то другая из них вырывается вперед, иногда на долгие столетия, но ни одна пока не в силах одержать окончательную победу. Важно задуматься об истинных, глубинных причинах этих прорывов, разгадать секрет лидерства, приводящий к гегемонии сегодня одной, завтра другой цивилизации. Для нас, русских, смысл этих раздумий в том, что мы обречены остро и непрерывно переживать ситуацию выживания.
Автор сразу "берет быка за рога" и сходу преподносит читателю идею для размышлений: "Извечный вопрос: что является основным принципом того или иного государственного строя при том, что у каждого он должен быть свой? Другими словами, какова кардинальная идея, определяющая данный политический режим? Аристотель не без юмора заметил: «Те, кто думает, будто нашел основную идею для государственного устройства, развивая её, впадают в крайность. Они забывают: если линия носа лишь малую толику отклоняется от прямой (прямой нос самый красивый), орлиный или, допустим, вздернутый нос сохраняют свою привлекательность, но, если она отклоняется сильно, должная мера преступается, может так случиться, что и самого носа не станет».
Про русский народ написано много идеологизированной публицистики, чёрных и золотисто-розовых легенд, содержащих выдумки и усечённую полуправду. А мы попытаемся рассказать правду о русском менталитете и близко лежащей проблеме сути славянства: правду выпуклую, объёмную, неоднозначную о специфике русской государственности и её непростых отношениях с русским народом, о реальной роли православия в русской жизни, а также о роли либералов, о некоторых таких спорных вопросах, как причины победы большевиков в 1917 году.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга стала бестселлером сразу же после своего выхода в конце 1990-х. Шарон Зукин рассматривает различные аспекты «городских культур» (не случайно именно во множественном числе) через призму самых неожиданных и на первый взгляд мало сопоставимых феноменов. Автор детально разбирает явление Диснейленда, создающего превратное впечатление о нормах городской жизни, анализирует деятельность корпораций развития городских территорий, активно приватизирующих общественные земли и блага, описывает музеи современного искусства, выступающие в роли могущественнейших девелоперов, погружает читателя в экзотический мир этнических ресторанов, создающих колорит города, но лишенных доступа к результатам капитализации собственной экзотичности, разъясняет, в чем не только прелесть, но и польза блошиных рынков.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.