Социальная психология и история - [52]

Во-вторых, знаковую роль играют не только сами знаки, но и их нарочитое торможение — выразительное отсутствие. Это даже очень сильная сторона систем человеческого общения. Так, промолчать вместо ответа на прямой вопрос или промолчать в ответ на предложение действовать — два совершенно разных знака: в первом случае — неподчинение прямому требованию нечто сообщить, во втором случае, напротив, готовность к указанному действию (“молчание — знак согласия”). Пауза может быть “многозначительной”; в процессе внушения пауза выполняет определенную психофизиологическую работу. Во всякой устной речи паузы несут значительную смысловую нагрузку, так же как в письменной — различные обозначения “препинания”, т.е. паузы. Таким образом, молчание это не просто отсутствие речи, сплошь и рядом оно есть торможение или отмена речи или даже, можно сказать, антиречь. А разве не имеет огромной выразительной силы отсутствие в тот или иной момент на лице ожидаемой улыбки или отсутствие приветственного жеста? Разве не придаем мы значения тому, что человек не проявил внешних признаков стыда, или гнева, или радости?

Из всех знаковых средств, из всех механизмов человеческого общения первенствующее значение принадлежит, конечно, речи. К речи в наибольшей степени относятся слова И.П.Павлова, что для человека самым сильным раздражителем является человеческий фактор. Можно сказать — суперраздражителем, отличающимся от других далеко не только количественно — не только силой своего воздействия на нервную систему. Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала “первая сигнальная система”, — созданные высшей нервной деятельностью условнорефлекторные связи и даже врожденные, наследственные безусловные рефлексы. Она, как буря, может врываться в, казалось бы, надежные физиологические функции организма. Она может их смести, превратить в противоположные, разметать и перетасовать по-новому. Этот самый могучий раздражитель в известном смысле противостоит всем остальным. Нет такого биологического инстинкта в человеке, нет такого первосигнального рефлекса, который не мог бы быть преобразован, отменен, замещен обратным через посредство второй сигнальной системы — речи. Вот в чем ошибка критиков самой возможности социальной или коллективной психологии.

Некогда общая психология (психология личности) не придавала большого значения разделу, посвященному психологии речи. Даже раздел о психологии мышления излагался вне связи с ним, тем более — разделы, посвященные воле или ассоциациям, эмоциям или восприятию. Ныне психология речи медленно, но неуклонно выдвигается на центральное место всей психологии личности.

Представляется справедливым связать поворотный момент с именем замечательного нашего психолога Л.С.Выготского. Велики заслуги в развитии той же тенденции и таких продолжателей его дела, как А.Р.Лурия и А.Н.Леонтьев с их сотрудниками, школами, лабораториями.

Оказалось, что речь определяет психические процессы далеко не только там, где она прямо и непосредственно наблюдается. Речь уходит внутрь, в самые глубины человека. Внешняя речь, т.е. произносимая и слышимая или написанная и прочитанная, способна превращаться в безмолвную “внутреннюю” речь. Современная тонкая электрофизиологическая техника дает возможность снимать биотоки с органов речи и видеть, что внутренняя речь представляет собой предельно ослабленную внешнюю. Решая в уме задачу, вспоминая стихи, обдумывая вопросы и ответы, человек говорит, хоть и молчит: его речь редуцирована.

Показано, что мыслительный процесс сопровождается известным возбуждением органов дыхания (как глубокого компонента речевой деятельности), гортани, нёба, языка, губ. Это открывает щелки для проникновения взгляда ученого в глубокие тайники психологии мышления. Нет мышления без речи, с полным основанием утверждает современная наука. Спрашивают: а как же мыслят глухонемые? Этот вопрос был затуманен некоторыми некомпетентными разъяснениями. Дело обстоит очень просто: у глухонемых все-таки есть речь: мы переводим наш язык на язык условных движений пальцами или лицевыми мышцами и этому переводному языку учим глухонемых так же, как учим здоровых детей языку звуковому. Дело сводится, следовательно, просто к переводу одной системы знаков на другую, доступную для этой группы больных. Как и у остальных людей, у глухонемых их речь, будучи заторможенной, превращается в редуцированную внутреннюю речь, которую нельзя уловить зрительно, но можно приборами, снимающими биотоки.

Однако превращением внешней речи во внутреннюю путь от межличностного общения к внутреннему миру личности не исчерпывается. Дальнейшую фазу Л.С.Выготский вслед за некоторыми другими психологами называл “интериоризацией”. Допустим, на первой стадии ребенок слышал какую-то словесную команду, повторял ее и выполнял. На второй стадии он не повторял ее вслух. На третьей стадии он уже не нуждается во внешней команде: он усвоил это как правило своего поведения, направляющее его поступки. Тот, кто не знает этих строго научных наблюдений и выводов, может начать с конца: во внутреннем мире ребенка есть какие-то правила и склонности, поэтому он легче поддается таким-то советам и указаниям, что находит отражение в речевом общении между ним и воспитателем. Тут все перевернуто с ног на голову.