Социальная мифология, мыслительный дискурс и русская культура - [15]

Затем последовала плеяда великих имен — сначала в литературе, архитектуре, живописи, скульптуре, музыке, затем в науке. Мы не ошибемся, если скажем, что все это выросло из екатерининской «Жалованной грамоты дворянству».

Будем, однако, помнить, что чувство дворянской чести и долга служению Государю, государству и обществу, при всей его сложности и разноплановости (государство, отождествляемое с государем и общество, отождествляемое с общественным мнением и «народом», многим современникам Пушкина представлялись во многом «расходящимися» величинами), не всегда шло рука об руку с религиозным чувством. Последнее было чуждо маргинальным личностям типа Онегина или Чацкого. Вспомним слова Пушкина: Чацкий не умен — Грибоедов умен. Но оно гармонически сочеталось у больших творцов русской культуры, прежде всего у Пушкина, писавшего, что «… нет истины, где нет любви».[24]

Гармония двух великих составляющих русской культуры — православной веры и независимого духа нашла свое отражение в словах Пушкина: «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство»;[25] но эта гармония утрачивается на изломе веков у тех представителей русской культуры, которые не несли дворянского начала, например, у А.П. Чехова. Чехов был атеистом — и в одном письме отозвался о Д.С. Мережковском так: я не понимаю, как это «интеллигентный человек может верить в Бога». И тот же Чехов сорок лет по капле «выдавливал из себя раба». Для верующего человека это «выдавливание из себя раба» есть нечто непонятное: Голгофа, смерть на кресте с последующим воскресением и вознесением Христовым, искупившим грехи человечества, стирала разницу между рабом и свободным. Свобода есть прежде всего свобода в духе — все остальные «виды» ее производны от свободы человеческого богоподобия.

Но была и другая, оборотная сторона дела. Комплекс дворянской чести как служения Государю получил инверсное отражение в комплексе служения «народу», этому мифологическому идолу революционно-народной идеологии. Будучи низведенным до уровня подпольно-партийной аморальности уже у народовольцев — тех «героев», которые в своих актах террора не считались с жизнями «простых людей» (достаточно вспомнить, сколько невинных погибло при взрыве Зимнего дворца, совершенном «героем» «Народной воли» Степаном Халтуриным).

14. Заключительные замечания

Чувство свободы, возникшее на Руси в дворянской среде, из нее проникшее в иные сферы общественной жизни и придавшее осознанный характер национальному самосознанию, — чувство это органически включало в себя свободу мысли. «Мысль! — писал Пушкин, — Великое слово! Что же составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом».[26] В этой идее — идее исключительно современной! — заключен могучий импульс демократизма. Кульминацией этого импульса, по-моему, выступают слова Б.Л. Пастернака о «дворянском чувстве равенства со всеми живущими». Русская наука начала XX века стремительно развивалась именно благодаря этому великому «чувству равенства», то есть независимости духа и свободы мысли.

Но здесь мы оказываемся уже на переломе. Мораль «служения государству» (то есть Государю) трансформировалась в мораль «служения народу». Вторая отринула первую и на место общечеловеческих ценностей, преломленных через русское национальное сознание, поставила принцип «цель оправдывает средства» — например в виде знаменитой ленинской формулы «нравственно все, что способствует…», и т. п. Мораль обернулась идеологией, научное знание — идеологизированным псевдосознанием. Патриотизм — химерой «интернационализма». Науковедение — идеологическими рассуждениями о «бурном научно-техническом прогрессе»…

Смотря на научное развитие и культурный процесс в посткоммунистической России с очерченных выше позиций, мы можем сформулировать те позитивные принципы научного и культурного прогресса, которые были отринуты несостоятельной идеологией, господствовавшей в нашей стране 70 лет. Эти принципы таковы: национальный долг ученого, самостоятельность научного поиска; независимость — духовная и материальная — тех, кто его осуществляет; многообразие форм и направлений исследования; свобода обмена идеями, результатами и материалами членов научного сообщества; развитие исследований, не имеющих утилитарной направленности; государственная поддержка науки; отказ от коммерциализации познания; высокое качество и доступность образования и создание благоприятных условий для лиц, склонных к научной деятельности.

* * *

Национальное и вненациональное в науке — неразделимо. Вселенская открытость науки как «большой системы» не препятствует ее национальным реализациям. Наука есть вселенский феномен — так будем же пользоваться ее плодами везде, где их можно взять! Но у нас есть за рубежом и специфический источник обогащения отечественной науки и культуры. Заключается он в духовном потенциале русской эмиграции. Дворянская культура, искорененная на Родине, в течение многих десятилетий хранилась — и частично сохранилась — в эмиграции. Накопленные в «русском зарубежье» великие культурные ценности ныне возвращаются в Россию. Прежде всего это относится к гуманитарной области — литературе, искусству, философии. Не надо забывать, что за рубежом творили (и творят) замечательные ученые, первоначально «укорененные» в российском бытии. В их числе такие фигуры, как П.А. Сорокин (социология), М.И. Ростовцев (история), С.П. Тимошенко (механика), В.К. Зворыкин (телевидение), Н.П. Рашевский (биофизика), В.В. Леонтьев (экономика), Р.О. Якобсон (филология). А сколько за границей сформировалось ученых, российские корни которых лежат во втором поколении (назову хотя бы лауреата Нобелевской премии Илью Пригожина)! А сколь велико должно быть число лиц, покинувших нашу страну, начиная с 70-х годов и выросших с тех пор в крупных исследователей в различных областях знания! Ныне, когда в Российской Федерации допускается двойное гражданство, будем надеяться на возвращение хотя бы некоторых из них на «историческую родину». Их участие в культурном и научном строительстве на родине их отцов и дедов немаловажно. Мы явственно видим, что российское гражданство — это важный психологический стимул, который может стать практическим фактором, побуждающим к работе на благо российского отечества.