Социальная диалектика - [93]

При любых выборах, в том числе при выборах в Государственную Думу, вопрос надо ставить не столько о личностях, сколько о том классе, представители которого получат большинство на выборах. Ответ совершенно ясен: в буржуазном обществе большинство мест в выборном органе власти получат всегда представители правящего буржуазного класса. А наивные люди ждут и гадают, кто же победит, кто же победит или чрезмерно озабочены тем, чтобы на выборах было меньше нарушений, чтобы они, дескать, были честными. А вот если будут честными-пречестными, каков будет результат? Принципиально, за исключением отдельных лиц, тот же самый, который готовился всей буржуазной пропагандистской машиной задолго до голосования. К. Маркс характеризовал буржуазную демократию таким образом, что представителям угнетенного класса один раз в пять лет дозволяется решать, кто из представителей угнетающего класса будет представлять и подавлять их в парламенте. Для буржуазии удобно, если вы сами выберете тех, кто будет вас подавлять, меньше будет конфликтов, а в случае конфликта всегда можно сказать: «Вы ведь сами выбрали тех, действиями которых теперь недовольны». Вот в Соединенных Штатах Америки есть две буржуазные партии – республиканская и демократическая. На выборах побеждают то республиканцы, то демократы. То слон, то осел. То осел, то слон. И что, куда-то уходит власть из рук буржуазии? Никуда не уходит. У нас вариантов тоже мало. Есть буржуазная партия «Единая Россия». Не нравится «Единая Россия» – голосуй за «Справедливую», которая буржуазная по сути, но критикует «Единую Россию». Не нравится «Справедливая Россия», у нас есть ЛДПР Жириновского. За какую бы из этих трех партий избиратель ни проголосовал, он проголосует за одну из буржуазных партий и, представьте себе, в России, как и во всем буржуазном мире, большинство голосов на выборах достается представителям буржуазных партий.

При рабовладении и феодализме никто ни в какую демократию не играет. При рабовладении рабы вообще за людей не считаются, а при феодализме крепостным практически закрыт путь в духовную и политическую сферу. Вся борьба по вопросу о власти, за исключением время от времени происходящих бунтов и восстаний угнетенных, сводится к борьбе различных групп класса эксплуататоров между собой. Если взять феодализм, то там какие только замысловатые интриги ни плели цари, князья и высшее духовенство, но это не подрывало экономического, политического и идеологического господства класса эксплуататоров. Класс помещиков отдал свою власть только тогда, когда уже начали вовсю развиваться буржуазные экономические отношения, то есть тогда, когда удержать ее уже было невозможно. А до этого даже при победе крестьянских восстаний власть все равно не перешла бы в руки крестьянского класса, потому как в головах у крестьян господствовала помещичья идеология, и боролись крестьяне во времена Степана Разина и Емельяна Пугачева не против царизма, а против плохого царя за хорошего и не против крепостничества, а против плохих помещиков за хороших.

Почему крестьянские восстания называют бунтами, а не революциями? Потому что они расшатывают устои крепостничества, но вместо крепостничества другого общественного строя не дают. Когда в России негативные моменты по отношению к крепостничеству начали превращаться в позитив? Когда начал созревать капитализм. Он вызревает прежде всего экономически, а не только в борьбе за власть. Наоборот, успешная борьба за власть является уже следствием изменений в экономике. Сначала появился капитализм, а потом произошла политическая буржуазная революция. В ХIХ веке в России произошло становление капитализма в экономике, а в феврале 1917 года буржуазная революция привела политическую власть в соответствие с тем экономическим базисом, который был к тому времени создан. Разложилось уже крепостное хозяйство, поэтому и царизм как характерная для феодализма форма государственного правления потерял основу для своего существования.

Это не значит, что сразу после буржуазной революции исчезли монархические взгляды, но они перестали быть господствующими. Даже и сейчас есть носители монархических взглядов и продолжаются попытки создать монархические партии. Монархистам нравятся одежды, в которых ходил царь. Мне тоже нравятся. В конце концов, снова можно эти одежды пошить, как это и делают в театрах для соответствующих постановок. И в Эрмитаже висят такие одежды. Вроде как все есть для монархии.

Даже желающие записаться в дворянство есть. Беда только в одном – нет желающих записаться в крепостные крестьяне, чтобы их можно было новоявленным дворянам продавать, покупать и заставлять при поддержке государства на себя работать. Поэтому монархизм при буржуазном строе – это театр или живой музей, как в Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии, некое старинное украшение на теле современного буржуазного государства. А монархизм в идеологии и политике – это не что иное, как реакционная утопия. Утопия потому что этого не может быть, а реакционная потому что в будущее пытаются привнести то, что уже исторически изжито. Все! Обратного хода нет. То есть еще можно было сделать в той же Франции, совершившей буржуазную революцию, контрреволюцию в политике. А в экономике капитализм продолжал развиваться и тогда, когда Бонапарт пришел к власти и стал снова королем Франции. В экономике продолжало совершаться то движение, которое называется становлением капитализма, оно никуда не исчезло.