Социализм для джентльменов - [23]

Я глубоко убежден в том, что не стоит труда, проводить социализм в его чистом виде, и скорее думаю, что социализм, гораздо раньше, чем он успеет проникнуть во все углы политического и промышленного устройства, до такой степени совершенно устранить то давление, которому он обязан своей властью, что он сам испугается ближайшего крупного социального движения, отступит перед ним и при этом оставит везде след нетронутого индивидуалистического либерализма, как либерализм сохранил остатки феодализма. Я думаю, что произведенное им разрушение маленьких автократий и капитализма, повлечет за собой усиление настоящих частных предприятий вместо того, чтобы подавить их; и я весьма склонен думать, что социалистические государства дойдут до того, что передадут чрезвычайно антидемократическим путем сравнительно довольно большие денежные средства в руки определенных лиц, которые, вследствие этого, как привилегированный класс, сделаются ненавистными лицам, постоянно стремящимся к равенству. Если я прав, то социализм, достигнув своего высшего пункта, будет так же отличаться от идеала «антигосударственных коммунистов» социалистической лиги 1885 года и от идеала господина Домела Ньювенхейса и его голландских коммунистических-анархических товарищей, как обычное христианство отличается от идеала апостолов и Толстого. Конечно, это не мой «принцип»: это лишь мое практическое мнение о положении. Но тот факт, что я не считаю несправедливым стать на подобного рода точку зрения и что я, не колеблясь, голосовал бы за того, кто представлял бы эту точку зрения, в противоположность человеку, обладающему воззрениями, названными мною кальвинистскими, – кажется кальвинистскому уму ясным доказательством того, что я не социалист, или же того, что я вообще так цинично равнодушен по отношению к «принципам», что собственно нельзя сказать представляю ли я собой вообще что-нибудь.

Чтобы окончательно решить вопрос, мы снова применим метод Джевонса. Вместо того, чтобы спросить: «Вы социалист или нет?» мы спросим: «До какой степени являетесь вы социалистом?» или еще более практично: «Что и в каких размерах желаете вы социализировать; и когда думаете вы произвести эту социализацию?» Когда вопрос выражен таким образом, исчезает всякий кажущийся повод для соглашения. Я бы хотел предложить еще несколько детальных вопросов. Стремитесь ли вы к социализации бумажной промышленности, постройки судов, железных дорог, угольных рудников, строительного промысла, доставления пищевых продуктов и портновского ремесла? Если да, то приняли ли вы во внимание социализацию книжной промышленности? И представляете ли вы себе, что в этом случае, Кельмскоттская книгопечатня и Довская переплетная будут соединены с государственной типографией в одно общество, во главе которого будет стоять Вилльям Моррис и Кобдэн Сендерсон, как чиновники, получающие жалование и находящиеся под началом товарища министра и члена кабинета? [Смерть Вилльяма Морриса, наступившая после того как это уже было написано, придает вопросу большее значение. Она заставляет нас сознавать насколько зависим мы от отдельных выдающихся лиц, когда приходится создавать что-либо, выходящее из ряда вон]

Стремитесь ли вы к социализации церкви науки, богослужений этических обществ и армии спасения? Если да, то стремитесь ли вы также к социализации театра и концертного зала? Желаете ли вы распространить переход в руки государства только на промышленность, или же вы желаете достигнуть государственной монополии путем подавления всякой частной спекуляции в промышленности? Или же в некоторых случаях вы будете монополизировать, а в других нет, смотря по обстоятельствам? Если вы, например, социализируете хирургию и живопись, то будете ли вы наказывать зубного врача за то, что он заключит с кем-нибудь частный договор, вытащить зуб за вознаграждение в один фунт, или же приговорите ли вы к денежному штрафу сэра Эдварда Берн Джонса, если он даром будет рисовать портрет своей дочери в часы, свободные от обязательных занятий.

Я бы мог выдумать целые страницы подобных вопросов; но и приведенных, вполне достаточно для того, чтобы разделить социалистов на два лагеря. К первому лагерю принадлежат фанатики, готовые скорее пожертвовать всеми человеческими удобствами и благосостоянием, чем отказаться от строгого применения «своих принципов [Я выражаюсь в такой льстивой форме, чтобы не оскорбить ничьих чувств. Но я все-таки должен сказать, что отношусь чрезвычайно скептически к фанатизму наших друзей, которые твердо решили «не рисковать своим принципом». Я подозреваю некоторых из них в том, что они употребляют эту формулу для того, чтобы избавить себя от затруднительных поисков разумных ответов на практические вопросы и от унижения, признаться, что их универсальное средство не исцеляет всех страданий], при чем они идут так, далеко, что делают смешной свою собственную веру. Во втором лагере сталкиваются все более или менее практические лица, среди которых господствует так же много различных мнений по поводу каждого отдельного пункта, как много отдельных мнений господствует об обыкновенном предмете в Нижней Палате. Вместе с тем обнаружилось, что единство социализма и существование определенных границ между ним и прогрессивным движением являются простыми иллюзиями. Несмотря на это боевой клич коммунистического манифеста: «пролетарии всех стран, соединяйтесь!» все еще воодушевляет нас; и мы, прислушиваясь к воображаемым шагам миллионов рабочих, собирающихся в мощные колонны революции приобретаем бессмысленную, но действительную храбрость.