Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей - [52]
Я и так знал с дыханием у меня плохо. Особенно сегодня. Никак не мог перевести дух. Перед глазами плыли, покачиваясь, темные круги. Потом все заволокла яркая радужная пелена, сквозь нее глухо, будто из-под воды, доносились до меня голоса.
Наконец пелена разошлась, набухая багряными складками – точь-в-точь театральный занавес, и показались два жеребца. Я сразу узнал их: это были Крамиркап и Девясил. Крамиркап носился по полю, перепрыгивая через барьеры и рвы, а Девясил надзирал за его эволюциями, поглядывая на стоявшие в траве бронзовые часы с пастухом и пастушкой, и бубнил голосом Самого:
– Что ж это?.. Слабо!.. Слабо… Ритму не держишь. Одно не выходит, другое…
Крамиркап же отвечал по-злотниковски:
– Да ведь все пришлось менять – абсолютно. Работаю за двоих. Но, честно говоря, боюсь, не пойдут эти лошадиные тома. Кому они…
– Ну, нет! – воспламеняясь, перебил его Девясил. – И слушать не желаю! Уши на корню вянут. Народу конь завсегда нужней и ближе, чем этот твой развратник Юпитер, или, значит, Мадонна на стапелях.
– Коннестабиле, – фыркнул Крамиркап.
– Как?.. Конь с табелем?!.
Девясил яростно грохнул копытом по циферблату. Земля раскололась, как тыква, и я почему-то обрушился в бездонную черную пропасть…
Что было дальше, не знаю. Открыв глаза, я увидел в вышине знакомый с детства желтый гипсовый плафон – амуры, не соблюдавшие диеты, цветы, арабески – и понял: я дома, лежу на спине на собственной кушетке. Повернулся бы на бок, и первого, кто возникнет в дверях, спросить: в чем дело?
Перед глазами снова поплыли круги. Меня накрыло с головой огромное хрусткое полотнище белой бумаги. Подо мною тоже лоснилась упругая белизна – похоже, высоченная стопа точно таких же листов. С трудом приподняв накрывшее меня полотнище, я опешил: это была страница перекидного календаря. Над моим носом разбегался циклопический чернильный росчерк: «ОТДАТЬ ЗЛОТН. ТРИ РУБ. ЗА ФУТБОЛ». Мой собственный календарь!
Я стал на колени, оперся на руки и медленно, как часовая стрелка, распрямился во весь рост. Календарный лист повернулся по никелированным кольцам и лег чистой стороной кверху. Я стоял на странице от третьего июля. Под ногами чернели огромные литеры: «СУББОТА ВОСХ. 3.51. ЗАХ. 21.16. ДОЛГ. ДНЯ 17.25»…
Подошвы мои, как по накатанной ледовой дорожке, заскользили по белому склону листа. Доехав до края, я присел и спрыгнул вниз.
Наверное, время вернулось вспять. Дальше все шло точь-в-точь как на самом деле в ту давнюю незабвенную первую субботу июля.
…Я закрыл за собой входную дверь и направился по коридору к нашей комнате. Марьстепа, дремавшая на стуле, приветливо открыла левый глаз и сказала:
– Здравствуй, Яшенька. Слыхал, к нам в «Красоту» наконец-то директора прислали.
«Красота» – это наше издательство. Мы печатаем книги по искусству, альбомы, репродукции и ужасно гордимся своей «Красотой». Особенно – Марьстепа. Соседние издательства «Цветоножку», «Помысел» и «Промысел» она ни во что не ставила и прямо-таки убивалась: там-то директора в полных чинах, а у нас который уж месяц И.О.
– Ну, как он из себя? Видели его?
Марьстепа открыла и правый глаз.
– Мужчина… – отвечала она убежденно. И добавила: – Оне хоть росточку и небольшого, а из себя очень даже ответственные. Пуговки на френче так и блестят. Чистый Багратион.
В полдень Багратион созвал всех в конференц-зал. Дамы разволновались: прошел слух, будто новый директор холост.
Он вошел скорым шагом и оглядел нас из-под ладони, словно мы разбрелись по бескрайним степным далям. (Я прекрасно отдавал себе отчет: да, вижу все это уже во второй раз. Но уповал и тревожился, точно впервые.) Подойдя к столу, он уперся руками в зеленое сукно скатерти и заговорил:
– Так вот, значит, давайте, товарищи, знакомиться. Поставлен я к вам директором. Фамилия моя Хрустяков, зовусь Никитой Васильичем. Образование имею естественно-научное в полном, значит, объеме ветеринарного техникума. И сразу был брошен на руководящую – директором конного завода. У меня одних лошадей было… – он сощурился, – двадцать семь табунов. Да персоналу голов сто. Есть и по книжной части опыт, есть… Трижды в комиссию включался по списанию, значит, литературы, не подлежащей хранению. Я этих книг повидал – стога!
Сами собой возникли перед ним на зелени стола бумажки в формат пиджачного кармана, и он легонько погладил их перстами.
– Ясно, бывают книги, которые и нужны человеку. Но много еще, товарищи, значит, – глаза его впиявились в бумажку, – ма-кула-туры.
Никита Васильевич перевел дух, как скалолаз, одолевший гранитную кручу, и повторил:
– Ма-кула-туры… Ее, само собою, можно в котел, и вари, значит, обратно белую бумагу. Да уж больно накладно выходит. И лес гектарами сводим, и деньги зазря летят, и, – глаза в бумажку, – полиграфические мощи.
Он согнал энергическим взмахом руки присевшую на лысину муху, полезно завершил движение указующим жестом и воскликнул:
– Вперед, во весь опор! Планы будем менять на скаку, чтоб и вал выжать, и народ порадовать, глядя сквозь призму коня. Возьмем эти самые альбомы и, значит, – глаза в бумажку, – монографии. Что за имена, за фамилии? А ведь хорошие есть, правильные живописцы-ваятели: Саврасов, скажем, Коненков или уж на худой конец Коровин. И за границей, глядь, нужные отыщутся имена. Конечно, не подголоски империалистские, не, – глаза в бумажку, – абстракционисты. Они и у нас закопошились. Эти вам коня намалюют с восемью ногами, и тот спотыкаться будет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.