Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди - [19]

Пирс имел праздничный вид, он был украшен флагами, развевающимися на ветерке. Наконец в без одной минуты двенадцать сходни были подняты, множество рук с платочками поднялось для последнего прощания, лица расплылись в улыбке или принимали печальное выражение.

Внезапно люди вытянулись, и на какое-то мгновение все замерли, прислушиваясь к подземному гулу… Этот гул сигнализировал парализованным страхом людям о катастрофе. Огромный пирс заколебался — удержаться на ногах было невозможно. Люди поднимались, но их тут же кидаю на асфальт. Крики объятых ужасом мужчин и женщин заглушались грохотом разваливающихся строений и ревом земли. Люди чувствовали себя так, словно очутились внутри колеса парового катка, катящегося по разбитой дороге.

Инстинктивно я пытался покинуть пирс, но в это время произошел второй, еще более сильный подземный толчок. Пирс разламывался под действием страшной силы. Деревянная часть его упала в воду. Я почувствовал, что куда-то лечу. Ухватившись за наружный забортный трап, я выбрался на уцелевшую часть пирса. Я увидел, что привычная панорама Иокогамы закрыта темной завесой пыли, нависшей над городом и приближающейся к морю. Я понял, что рев, который последовал за первым толчком, означал неожиданное разрушение огромного города. Вслед за пылью в воздух поднимались столбы черного дыма и пламени. Подгоняемый усиливавшимся ветром, огонь быстро распространялся, горящие головешки летали над головами… Приблизившись к складам на каменной набережной, пламя прыгнуло на них, как тигр на добычу, и с громким треском взвилось в небо, торжествуя победу. Ветер превратился в ураган. Волны носили по гавани горящие лихтеры, и те несли с собой разрушение и смерть».

Эллис М. Захариас. Секретные миссии. М., 1959.

Тильви Кумтатон

Все обошлось. А я боялся, что кто-нибудь в самолете умрет от жары.

Мы взлетели. Директор Матур вытащил из саквояжа шерстяной шарф, замотал шею и принялся сосредоточенно жевать бетель, став похожим на черепаху. Девушка — ее зовут Лами — закрыла глаза. Дремлет? Русские, что прилетели из Москвы, оживленно разговаривали, а третий, совсем белокожий, с желтыми волосами, в очках, глядел в иллюминатор и хмурился. Солдаты смеялись. Я прошел к пилотам.

— Когда будем в Танги?

— Через час двадцать, — ответил военный пилот, — если не придется обходить грозовой фронт.

Я вернулся в салон и сел. Почему-то не спалось. Словно я перешел грань, за которой можно уже никогда не спать. Молодой геолог, похожий на горца, улыбнулся мне и спросил на плохом английском языке:

— Когда прилетим?

— Часа через полтора. Вам не жарко?

— Теперь уже нет. Нам приходится много ездить. Мы охотники за землетрясениями.

— Большая охота, — сказал я. — А как вы их убиваете?

— Чаше всего опаздываем, — ответил за молодого геолога профессор Котрикадзе. — Они успевают сделать свое черное дело.

— Я был в одном землетрясении, — сказал я.

— Где?

— В горах южнее Танги. Я жил тогда у дедушки в монастыре, учился в монастырской школе.

— А в самом Танги?

— Лет сорок назад весь город был разрушен.

— Правильно, — сказал профессор.

— Скоро будет новое, — сказал молодой геолог.

— Нельзя предсказать собственную смерть и землетрясение. Так говорит дедушка Махакассапа.

— Когда-то не умели предсказывать и солнечные затмения, — сказал профессор.

— А когда будет землетрясение в Танги? — спросил я. Но ответ меня не интересовал. Я вдруг понял, что если сейчас не усну, то умру от усталости. Профессор что-то ответил, но я уже проваливался в глубокий сон.

А проснулся я оттого, что заложило уши — самолет снижался. Директор Матур склонился надо мной и больно вцепился в плечо.

— Проснитесь, майор!

Владимир Кимович Ли

Наш бравый офицер, который полагал, что землетрясение нельзя предсказать, как собственную смерть, заснул мгновенно, не дослушав Отара. Словно его выключили.

— Рядом с городом, в долине, есть озеро, — сказал Отар. — Подземный стресс хорошо читается в упругой среде.

Я поглядел в окно. Сначала мы летели над плоской равниной, потом начали появляться невысокие пологие холмы, поля карабкались по их склонам, лишь на вершинах были заметны купы кустарника или деревьев. Потом холмов стало больше, склоны их круче, а лес занимал все больше места, лишь по берегам речек остались проплешины полей и цепочки домиков. Отар что-то писал. Он умеет отключаться и работать. В этом его достоинство и, на мой взгляд, слабость. Я обернулся к девушке. Хорошо, что она все-таки попала в самолет. Девушка закрыла глаза, но длинные ресницы чуть подрагивали. Я сказал Отару, что наш майор не похож на «черного полковника». Отар не любит, когда его отрывают. Он буркнул, что в жизни ни одного «черного полковника» не видал.

Прошло около часа с тех пор, как наш самолет поднялся в воздух. Пить хотелось жутко. Мой организм был совершенно обезвожен. Самолет летел невысоко. Над нами было голубое небо и солнце, зато сбоку, над горным хребтом, стояла стена сизых туч, и мне показалось, что я вижу, как там сверкают молнии. Я решил узнать у кого-нибудь, нет ли на борту воды. Отстегивая ремни, я еще раз взглянул вниз. Мне показалось, что кто-то сигналит нам с земли зеркальцем. «Какая чепуха, — подумал я, — как можно заметить зеркальце с километровой высоты!» И в тот же момент я увидел — и не сразу понял значение того, что увидел, — как кто-то невидимый провел над плоскостью самолета рукой, измазанной в чернилах. Чернила упали цепочкой капелек. Самолет тряхнуло, и я тогда догадался, что это не капельки, а дырки в крыле. И тут же из мотора потянулся черный дымок.