Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди - [10]

«Как сообщает агентство Рейтер, сегодня ночью в Лигоне произошел военный…»

— Что такое коуп д’этат?

— Это французское выражение — переворот.

— Ага, переворот… — Минуты через две меня осенило. — Слушайте, Отар, мы же туда летим!

— Вот именно. — Отар отобрал у меня газету и принялся листать ее в расчете на другие сообщения из Лигона.

— Нас же премьер-министр приглашал, — осведомил я Отара. — А он… Судьба неизвестна…

— Не преувеличивай, — сказал Отар. — Премьер-министр и не знал о твоем существовании.

— Так что же, поворачивать назад?

По мере того, как до меня доходил смысл, настроение портилось. Я уже представил, как нас встречают на аэродроме «черные полковники»… Даже хорошо, что я успел купить сувениры. Приеду, все будут спрашивать, как там, в тропиках, а я им в ог-вет слоника. Бывает же невезение!.. Два месяца оформляли документы, готовили оборудование, весь институт старался, спешили, а они — военный переворот.

— А ведь уезжать обратно нам нельзя, — сказал Отар. Это ко мне не относилось. Профессор думал вслух.

— А кто нас будет спрашивать? — спросил я.

— Убедим, — ответил Отар.

Юрий Сидорович Вспольный

Должен признаться, что я покинул кабинет Ивана Федоровича в некоторой растерянности, что мне, в сущности, несвойственно. К сожалению, напряженность момента не позволила мне аргументированно возразить Ивану Федоровичу, ведь я обращался в свое время к руководству посольства с просьбой направить меня в горные районы для ознакомления на месте с состоянием советско-лигонских культурных связей, полагая при этом, что оформление моей поездки через лигонское Министерство иностранных дел потребует определенного времени, что позволило бы мне тщательно подготовиться и принести наибольшую пользу делу, а также способствовать сбору материалов для моей будущей книги. И вдруг обнаруживается, что я должен в ближайшие сутки в тревожной внутриполитической обстановке вылететь в неизвестность, сопровождая каких-то ученых. К этому следует приплюсовать еще и состояние моего начальника, которому придется взять на свои не окрепшие после болезни плечи весь объем работы СОДа.

В таком тревожном состоянии мыслей, продолжая несостоявшийся разговор с Иваном Федоровичем, я вошел в комнату, где должен был находиться Громов, которого не было на месте. Решив воспользоваться его отсутствием для детального ознакомления с содержимым синей папки, я присел на стул, но в тот же момент в комнату влетел Громов. Он был без пиджака.

— Ага, — сказал он, кидая на стол бумаги и открывая ящик письменного стола, — едешь в горы, Пиквик? Я тебе завидую, там растут сосны и никакой суматохи.

— Саша, — ответил я с достоинством, — Иван Федорович, Доверяя мне поездку в охваченные сепаратизмом горные районы, указывал на трудности, с которыми я могу встретиться. Я полагаю, что, если бы эта поездка была увеселительной прогулкой, он подобрал бы для такой цели кого-нибудь из молодых посольских работников.

Запустив эту острую шпильку, я сразу перевел разговор на другую тему:

— Иван Федорович просил тебя распорядиться об обеспечении меня транспортом и всеми сведениями касательно связи с лигонской стороной.

— Ясно-ясно, — скривился Громов, продолжая рыться в ящике стола и делая вид, что мое задание уступает по важности делам, которыми он занимается в данный момент. — Куда же запропастился этот проклятый список? Папку с собой не бери, посеешь на аэродроме. Ты все прочел?

— Не успел, так как пришел сюда непосредственно из кабинета Ивана Федоровича.

— Жаль, теперь некогда этим заниматься. Самолет прибывает через сорок минут. Я надеялся, что консул туда успеет, но он в порту. Встретишь ученых, отвезешь в гостиницу, груз не забудь получить. Может, на аэродроме будет кто-нибудь из Министерства шахт и промышленности, я им звонил. Сам понимаешь…

Именно этого я не понимал. Громов, оказывается, даже не организовал встречу.

— Саша, — сказал я серьезно, — не может быть, чтобы в министерстве не знали, что посланцы нашей страны прибывают сюда с важной миссией.

Значительность моей фразы прошла мимо ушей Громова, он отмахнулся и вновь занялся бесцельными поисками в ящике письменного стола.

— В любом случае, — указал я, — полагаю, что следует направить на аэродром «рафик» с надежным шофером.

— У тебя что, своей машины нет?

Высказывание было легкомысленным, о чем я не преминул сообщить Громову. Не могу же я выступать в роли шофера и носильщика.

— Пойми же, — повысил тон Громов, — «рафик» в порту, автобус в ремонте. Поезжай на своем «Москвиче», а там тебе представитель Аэрофлота поможет.

— У меня создается впечатление, — сказал я, — что ты пытаешься сорвать государственное дело. Я позвоню Ивану Федоровичу!

— О Господи! — театрально возопил Громов. — Звони же! Только учти, как Соломин любит дважды повторять свои просьбы.

Я не стал никуда звонить. Я резко встал…

— Погоди… — Громов вытащил из синей папки листок. — Это захвати с собой, по дороге прочтешь.

Я аккуратно сложил машинописную страницу и покинул посольство.

Мой «Москвич», оставленный на солнцепеке, раскалился так, что я обжегся, взявшись за ручку дверцы. Воздух был неподвижен, красные канны на газоне казались языками адского пламени. Я снял пиджак и повесил его на крючок в салоне «Москвича». До прибытия на аэродром я позволю себе не изнывать от жары. Возможно, я излишне привержен правилам приличия, однако я убежден, что это дисциплинирует не только меня, но и окружающих. Я опустил левое окно, чтобы воздух проникал вовнутрь, однако отказался от соблазнительной мысли открыть окно справа — как известно, именно в такую жару наиболее опасны сквозняки, у меня же слабые связки, что ведет к частым вспышкам трахеита. Дорога до аэродрома в нормальных условиях занимает двадцать пять минут, однако в пути могут быть задержки и проверки документов. Никто не станет отрицать, что свое задание я начал выполнять в тревожный и критический момент, возможно, рискуя жизнью.