Сочинения в трех томах. Том первый - [169]

«Хун — мальчик ловкий, он сам улизнет, ночь еще длинна», — подумал он и, взвалив себе на спину вторую корзину, назначенную для Хуна, поспешно ретировался со своими спутниками подальше в камыши, опасаясь, как бы дунгане не вздумали пошарить вокруг своей стоянки после поимки ночного гостя. Помедлив еще немного и видя, что огонь продолжает гореть и люди бодрствуют, он решил итти в убежище и посоветоваться с Мафу, как освободить пленника.

Обратный путь оказался не легче. Ветер повернул и дул не в спину, а в бок, по-прежнему засыпая глаза песком и пылью, сдуваемыми с развалин; дорога шла в гору, а за плечами был довольно большой груз. Наконец, прошагав вверх по руслу, вышли на улицу и увидели прямо против себя среди серой мглы темную массу, над которой висел красноватый отблеск: это костер в убежище освещал пыль, наполнявшую воздух. Тотчас же их окликнули караульные.

Свежая вода оживила всех. Сейчас же налили чайники и поставили на огонь. Но когда Лю Пи рассказал, что эта вода стоила свободы Хуну, лица у всех вытянулись, и многие подумали, что мальчик едва ли вернется. Особенно огорчился лое, успевший полюбить бойкого и смышленого подростка.

— Нужно освободить его до утра, — сказал он. — Нас тут девять мужчин, мы имеем три ружья, три топора, двое вил, две сабли. Если мы перед рассветом нападем на сонных дунган, — их человек десять только, говоришь ты, — мы их можем одолеть.

— Но по соседству их гораздо больше, и остальные прибегут на помощь. Без шума ведь дело не обойдется. Нет, лое, твое предложение не годится, мы только зря погибнем, а его не спасем, — заявил Лю Пи.

— Если Хун не вернется через час, — сказал Мафу, — я пойду прямо к ним, выдам себя за одного из них. В темноте они не разберут. Высмотрю, где Хун, и мы вместе удерем, когда они спять заснут.

Вода в чайниках вскипела. Мафу напился чаю и подкрепился еще шашлыком. Полночь, вероятно, уже миновала, но так как звезд не было видно, то. определить время никто не мог. Хун не являлся. Мафу взял ружье и отправился. Лю Пи проводил его до русла и сообщил, сколько шагов насчитал Пао до камышей.

— Да пошлет тебе небо удачу! — пожелал он ему при расставании.

Хый-фын завывал попрежнему, и его порывы чуть не валили с ног. Мафу надвинул шапку на глаза, и шел ощупью по руслу, считая шаги, по временам останавливаясь и поворачиваясь спиной к ветру, чтобы отдышаться. Но вот под ногами зашуршали камыши; рудокоп осмотрелся и увидел впереди рощу, чуть выделявшуюся в серой мгле. Он пошел прямо к ней и, достигнув первых деревьев, начал кричать вперемежку с дунганскими ругательствами.

— Где вы тут попрятались, шайтан бы вас взял, заснули что ли, караульные!

Вскоре из темноты послышался сонный голос:

— Эй, кто там идет? — и одновременно Мафу услышал поблизости испуганный храп лошадей, а в нескольких шагах дальше споткнулся о чье-то тело и выругался еще раз.

— На самой дороге лег, другого места не нашел! Потревоженный тоже выругался и сонным голосом спросил:

— Это кто, Чжан и Янг? С добычей? Где так долго пропадали?

— Заблудились в этих проклятых развалинах, очень далеко заехали, песок глубокий, кони пристали. Янг еще идет, его конь совсем замотался.

— Добыли что-нибудь по крайней мере? — спросил другой голос.

— Одного хуан-янга привез.

— Хорошо, завтра шашлык будет.

— Недурно бы сейчас, да ветер не даст жарить.

Во время этого разговора Мафу присел вблизи собеседника, достал трубку, высек огонь, закурил и при слабых вспышках табака старался рассмотреть расположение спавших людей и узнать, где сидит Хун.

— А мы тут калмычонка поймали, — продолжал дунганин, зевнув. — Завтра будем его сечь, чтобы он сказал, где спрятались калмыки.

— Вот как! — сказал Мафу. — Я днем в развалинах тоже наткнулся на одного, хотел подстрелить, да он успел спрятаться. Не этот ли самый? Где он?

— Он лежит возле десятника связанный. Завтра увидишь.

Хун, все время не спавший, сразу узнал голос Мафу, но не верил своим ушам. На всякий случай, чтобы показать, где он лежит, он сказал громко и жалобно:

— Добрые люди, дайте поесть, я уже больше суток голодаю!

Дунганин фыркнул, а Мафу проговорил:

— Подожди до утра, мальчик! Мы тебя так накормим нагайками, что ты станешь совсем красный[64].

Теперь Хун не сомневался, что Мафу пришел за ним, и успокоился.

Мафу громко зевнул и сказал:

— Поспать нужно, очень я устал. Полночь, наверно, миновала.

— Спи, спи! — проворчал дунганин. — В такую погоду никто не станет тревожить нас.

Рудокоп осторожно шагнул через несколько спящих и опустился возле Хуна. Рядом десятник храпел глубоко и равномерно. Мафу растянулся на земле, и тотчас же его рука стала ощупывать мальчика, чтобы найти узлы его пут. Медленно и осторожно они были развязаны, руки и ноги распутаны. Покончив с этим, он притянул к себе голову Хуна и шепнул ему на ухо:

— Полежи смирно, пока руки и ноги не отойдут, у нас времени много. Пусть все опять заснут.

Кровь, приливавшая теперь в онемевшие, туго стянутые члены Хуна, сильно колола тело, и мальчик закусил губы, чтобы не стонать. Только через полчаса боль утихла, и он почувствовал, что может владеть своими руками и ногами. Он ждал теперь дальнейших указаний от Мафу — и вдруг услышал над самым своим ухом хорошо знакомый ему храп рудокопа.