Сочинения в трех томах. Том первый - [164]

От рощи с колодцем, где стояли беглецы, Мертвый город был отделен довольно широкой полосой камышей, занимавшей впадину, которую весной затопляла вода из реки, вздутой таянием снега в горах. За ней сразу начинались плоские холмы с рыхлой почвой, в которую глубоко погружались ноги. Вскоре показались и первые развалины — полуразрушенные башни, одни низкие и широкие, другие высокие и узкие, и многочисленные стены глинобитных фанз, разбросанные то густо, то редко среди голых площадей с той же рыхлой почвой. Местами попадались впадины-солончаки с зеленеющими кустиками солянок, тамариска и хармыка[60]. К В одном месте путешественники заметили группу облупившихся памятников, похожих на надмогильные, напоминавших лежащих львов, саркофаги и урны. Потом началась широкая улица, окаймленная довольно высокими стенами больших зданий, чередовавшихся с башнями. Местами в изобилии валялись осколки какого-то твердого вещества, то бесцветного и прозрачного, то мутнобелого. Трудно поверить, что все это создано природой, а не человеком.

— Я думаю, — сказал Мафу, подняв и рассматривая какой-то осколок, — что это стекло.

— А что такое стекло? — спросили мальчики, никогда не видевшие стекла, не известного в этом районе Китая.

— Это твердая и совсем прозрачная бумага, которую умеют делать ян-гуйцзе[61]. Ее вставляют в окна, и тогда в комнатах светло и тепло. Такую бумагу нельзя проткнуть пальцем или кончиком языка, как нашу, и сквозь нее все видно.

Хун и Пао взяли по куску стекла, чтобы показать Лю Пи.

Охотники пошли дальше, а город все время тянулся справа и слева, то поднимаясь на холмы, то опускаясь в широкие долины. Местами расстилались большие пустыри, представлявшие голую пустыню, песчаную или усыпанную галькой, или солончаки с кустиками и буграми наносного песку. Башни разнообразных форм чередовались со стенами, небольшими зданиями, похожими на часовни, огромными изваяниями каких-то чудовищных животных, острыми шпицами и обелисками. Все это было разрушено, обвалилось, облупилось. Мальчики, никогда не видевшие такого большого города, с удивлением разглядывали сооружения.

Наконец, дошли до обширной голой и ровной площади, за которой поднималась «крепость хана» — высокая, со множеством выступов, карнизов, башен, спускавшихся ярусами сверху донизу. Крепость с этой стороны казалась неприступной твердыней.

— Хан, видно, боялся своих рабов, — сказал Хун, — и построил свой дворец совсем отдельно.

Голая площадь у подножия вся была усеяна осколками камня разных цветов — зеленого, красного, белого, желтого, — гладкими на ощупь и блестевшими под лучами солнца. Мальчикам они понравились, и они стали набирать целые горсти этих осколков.

— Это, верно, кусочки ханской посуды, которую перебили рабы, когда грабили крепость, — сказал Пао.

На пути по городу охотники не встретили ни одного живого существа, если не считать нескольких ящериц и жуков на солончаке. Все было мертво и пусто; могильная тишина царила среди этих бесчисленных сооружений.

На обратном пути с одного из холмов Мафу показал детям видневшиеся впереди вершины деревьев оазиса. На спуске они наткнулись на свои же следы и пошли по ним. На повороте Мафу заметил впереди трех антилоп, медленно переходивших через широкую улицу, направляясь на север. Он остановил своих спутников, повел их обходом наперерез животным в соседнюю улицу, где все трое притаились за песчаным бугром, увенчанным жидкими кустами. Рудокоп приготовил ружье, нацелившись через кусты. Немного погодя из промежутка между зданиями вышли уже пять антилоп и стали пересекать улицу, уверенные в своей безопасности, так как летом, когда калмыки были в горах, никто, кроме волков, не тревожил животных. Они были в полусотне шагов от охотников и остановились полизать соль на солончаковой площадке. Неожиданно грянул выстрел. Одна из антилоп пошатнулась, отскочила в сторону и упала; остальные стремглав, большими прыжками, понеслись дальше и скрылись среди развалин.

Мафу и дети побежали к добыче. Животное еще дышало; на рыхлой почве виднелось пятно крови.

Удалив, хотя и с сожалением, желудок, кишки и брюшину антилопы, которые ведь тоже представляли пищу, Мафу взвалил тушу на плечо. Хотя ноша была тяжела и рудокоп обливался потом, но перспектива нескольких вкусных обедов и ужинов заставляла его бодро шагать вперед. К роще пришли уже в сумерки и обрадовали Лю Пи и надзирателя неожиданной прибавкой к ужину.

Прошло несколько спокойных и теплых осенних дней. Однажды под вечер Лю Пи, поивший ишаков у колодца, от которого видно было устье долины Дяма, заметил, что там появились какие-то люди.

«Уж не дунгане ли?» — с тревогой подумал он.

Скоро можно было различить верблюдов с вьюками, крупный и мелкий скот. На конях с обеих сторон гарцо-вали всадники с копьями.

— Это калмыки идут на зимовку, — сказал Мафу, влезший на дерево, чтобы лучше видеть.

Выйдя в котловину, караваны стали распадаться: одни уходили налево, другие направо, распределяясь по своим угодьям. К роще, где жили пришельцы, направились только два верблюда. На одном из них была навьючена юрта, на другом сидели две женщины с маленькими детьми. Старуха, ехавшая верхом на корове, гнала несколько голов рогатого скота и десятка три овец и коз. Мужчины и подростки скакали по сторонам, оберегая табунок лошадей. Заметив у рощи людей, наездники остановили свой караван, поскакали вперед и, не доезжая рощи, приготовили копья и окликнули: