Сочинения в трех томах. Том 2 - [25]

— А ведь у меня и вправду есть дело к тебе, — сказал Лием. — Мудрый Танг просил передать, что ожидает тебя у миеу Красного бамбука, близ Пагоды Благоуханий. Вижу, ты готов кудахтать, как курица над креветками, — похлопал он юношу по плечу.

— Так оно и есть, дедушка! — радостно рассмеялся Дык. — Это первая счастливая весть за долгие дни тревоги и горестей… А куда Хоанг Тхи Кхюе убежала? — Ему показалось, что разом минули беды, кончились все испытания. Пританцовывая от нетерпения, он рвался на берег, где под коричневой завесой воздушных корней баньяна его ждала девушка.

— Эх, парень! — сочувственно вздохнул Лием. — За приливом придет отлив. Радостный день недолог — короче вершка. Прежде чем прыгать на одной ножке, подумал бы, как станешь добираться до пагоды.

Старик был, как всегда, прав. До Тюа Хыонг — священной для каждого вьетнамца Пагоды Благоуханий — было километров шестьдесят — путь неблизкий. Тем более что пролегал он через городки и реки прилегающих к столице провинций Хадонг и Шонтэй, где у каждой переправы, у каждого городского шлагбаума стоял полицейский пост. Если Дыка действительно ищут, то ближайшие заставы уже оповещены о его приметах. Даже если и удастся выбраться из Ханоя по реке, все равно не избежать расспросов на переправах Хадонга и Шонтэя в полицейских будках близ мостов и переправ.

— Чего молчишь? — поинтересовался Лием, завертывая в лист бетеля орешек арековой пальмы и щепотку известки. — Хочешь? — предложил он Дыку.

— Нет, спасибо, дедушка, — отказался монтер. Он не любил бетель, от которого рот поминутно переполняется красной, как кровь слюной и обморочно холодеет в висках. — Я все прикидываю, как мне поскорее добраться до места.

— Экий ты прыткий. Сто путей — тысяча ошибок. Не о быстроте думать надо, а о надежности. Я не спрашиваю тебя, зачем ты едешь к мудрому Тангу. У рыбы бонг своя печень, у рыбы боп — своя. — Лием сплюнул за борт алую жижу. Губы его потемнели. Живее полилась речь. — Я не стану докучать тебе советами, сынок, но послушай, что мы надумали с внучкой. Сампан…

— Неужели собираетесь плыть?! — обрадовался Дык.

— Что ты суетишься и выскакиваешь вперед, как слепой колдун перед свадьбой? — выказал неудовольствие Лием. — Да, я решил поставить парус. Вода улеглась, ветры дуют благоприятные, и сампан в полном порядке. Я на днях его осмотрел, немножко законопатил, и теперь на нем можно плыть хоть до Сайгона. Старая рубаха, да ладно заштопана. Понял?

— Спасибо вам за все, дедушка, — с чувством промолвил Дык.

— Можешь не благодарить, сынок. Нам и без того пора было сниматься с места. Засиделись.

— Но вы же, наверное, намеревались плыть в залив Бакбо?

— Какая разница, куда плыть? Без длинных дорог не узнаешь, хорош ли конь. Собирались в Бакбо, а пойдем на Вьетчи. Ясно? А там попробуем спуститься по реке Дай и доставим тебя прямо к переправе Дук. Доволен?

— Еще бы, дедушка! Я ведь так привязался к вам и сестрице Кхюе… — он замолк, испугавшись, что сказал слишком много.

— Мы тоже полюбили тебя, — спокойно ответил Лием и, словно все у них было решено и договорено, ввернул подходящую пословицу — Девушка без мужа — что лодка без руля, парень без жены — что конь без узды.

— Да я бы с радостью, — залился краской Дык. — Только не знаю, как Белый Нефрит… И притом у меня же ничего нет.

— Как так ничего? А голова? Руки? Ценнее этого, сынок, в мире только сердце. Скажу тебе прямо, что лучшего мужа для внучки и не желаю. А уж как с ней поладить, ты сам решай. Тут я тебе не помощник. Девушка знаешь как? Бранит того, кто выпивает бутылку, а замуж выходит за того, кто выпивает две. Вот и смекай.

— Вы думаете, она не станет возражать, если я поплыву с вами?

— А ты сам ее об этом спроси, не будь трусом.

— Но она хоть знает, куда мы направляемся!

— Все, что решает сделать мужчина, уже давно решила за него женщина. Когда пришли с вестью от Танга и внучка узнала, что ты поедешь в Пагоду Благоуханий, она сама велела мне ставить парус. И то правда, надо же возблагодарить Будду за счастливое воскрешение ее отца из мертвых? Как ты думаешь?

— Еще бы! — с горячностью откликнулся Дык. — Легче вырваться с того света, чем из клетки Пулокон-дора.

— Вот и ладно. Вместе и пойдете по священным местам, а я подожду вас где-нибудь у переправы. Прошло мое время карабкаться в гору. — Лием выплюнул жвачку и подтолкнул Дыка — Теперь можешь идти…

На другое утро старый сампан тихо вышел из заливчика и, ловя попутный ветер напруженным парусом, медленно поплыл против течения Красной реки. Потянулись бесконечные рисовые поля, окаймленные пальмовой порослью. Изредка меж стволов мелькали белые тюа. Темные католические соборы угрюмо высились на холмах. За сто с лишним лет острые шпили с крестами так же примелькались, как крыши из рисовой соломы, печи для обжига кирпича и черные доты у переправ.

К тропам, ведущим в знаменитые пещерные храмы и тюа, затерянные в непролазных джунглях, можно было приблизиться только на лодке. В долбленых челнах, которым не страшны заросшие болотными травами отмели, отплывали паломники от дощатой пристани Дук. Выше и ниже ветхого мостика, уже за излучиной, в реку впадали два узких канала, петлявших среди залитой водой низины, где, утонув по самые ноздри, прохлаждались буйволы, а мальчишки и старики с восхода и до заката удили рыбу. К гротам Пятигорья и самой Тюа Хыонг вел первый проток — Иен. То разветвляясь, то вновь смыкаясь в единое русло, увлекал он лодку в край бесконечных болот. Его русло терялось среди цветущего луга, над которым веял дурманящий голову аромат. Даже взглядом нельзя было проследить прихотливый ленточный извив. Берега то расступались, когда он терялся в озерах, то сужались в глубокий каньон, над которым нависали переплетенные лианами стволы и спутанные корневища.