Сочинения в двух томах. Том 2 - [122]

Наверху его встретили еще два лакея, и наконец третий провел его в салон самой хозяйки дома. Гастон думал, что его примут в большой гостиной в нижнем этаже, как это предписывает обычай в Венеции, но в этом он ошибся, так как лакей повернул налево от лестницы (дурное предзнаменование) и, пройдя пустой и довольно длинный коридор, открыл тяжелую дверь в конце его и затем через вторую дверь ввел его в роскошно обставленное, уютное гнездышко, подобного которому гусар еще не видал на своем веку. Все здесь было французского производства, за исключением высоких хрустальных канделябров и хрусталя, расставленного на буфете, работы Беровиеро, некоторые из ваз были бесценны по своей редкости. Гастон смело мог вообразить, что он находится в одной из маленьких гостиных Версаля или Фонтенебло: так все здесь напоминало ему Францию. Каждая подробность отделки комнаты, чудные фрески на потолке и на стенах свидетельствовали в то же время, что хозяйка обладала не только тонким и изящным вкусом, но и большими средствами, которые могли удовлетворить ее потребности. Здесь, как и в зале внизу, горели везде восковые свечи, бросавшие мягкий свет на собранные тут сокровища, густые ковры заглушали шаги, и толстые драпри на окнах не допускали почти ни малейшего шума с улицы. Гастон, внимательно оглядевшись кругом, увидел, что посередине комнаты стоит накрытый стол, и крайне удивился тому, что на нем только один прибор: гостей здесь, по-видимому, не ждали. Удивленный этим, он обернулся к слуге и спросил:

— Ваша госпожа ожидает меня?

Молодой человек, к которому он обратился с этими словами, мало походил на лакея: его бледное лицо было очень осмысленно и красиво, манеры его были изысканны и платье хорошо сшито и не похоже на ливрею.

— Ваше сиятельство ожидают. Прикажете подавать ужин?

— Дорогой мой, я пришел сюда не для того, чтобы ужинать, как вы легко себе это можете представить. Доложите маркизе, что я здесь и горю нетерпением предстать перед нею.

Молодой человек подошел к окну, задернул немного плотнее драпри и ответил:

— Я доложу ее сиятельству. А пока, ужин готов, и если… впрочем, вашему сиятельству стоит только позвонить.

Он жестом указал на шелковый шнур от звонка, висевший по левую сторону камина, и поставил стул к столу, затем, поправив одну из свечей, юноша направился к двери и еще раз повторил:

— Будьте здесь, как дома, ваше сиятельство.

— С большим удовольствием.

— Приказывайте нам, что угодно.

— Я уже сделал это, доложите своей госпоже, что я здесь.

Юноша поклонился и вышел из комнаты. Гастон, взволнованный немного подобной встречей, но уверенный, что он скоро увидит маркизу, принялся ходить взад и вперед по комнате, причем изредка бросал критический взгляд на себя в одно из многочисленных зеркал, украшавших комнату. Отражение в нем каждый раз наполняло гордостью его сердце, так как действительно он обладал лицом, заставлявшим биться не одно женское сердце в Венеции, но до сих пор он не обращал на это никакого внимания, так как все мысли и помыслы его были обращены на то, как бы лучше исполнить миссию, возложенную на него Бонапартом. Ему только что исполнилось тридцать лет, и лицо его носило еще совершенно юношеский облик, между тем как его шелковистые светлые волосы (со времен революции косы были уже не в моде) красиво обрамляли его высокий белый лоб. Глаза его были почти так же темны, как у леди Беатрисы, и вообще, что уже было замечено многими, оба они походили несколько друг на друга, так что можно было принять их за сестру и брата. У обоих были открытые красивые лица, которые невольно возбуждали к себе доверие. Гусарская форма, которую носил Гастон, также прекрасно оттеняла его свежий цвет лица, а короткий плащ делал еще более широкими его могучие плечи и выказывал стройные сильные ноги, привыкшие к тяжелой походной жизни. Это был человек, которого нельзя было не заметить, и, не лишенный известного самолюбия, как и все мужчины, он с удовольствием смотрел на свое отражение в зеркале и все больше удивлялся тому, почему маркиза заставляет его ждать так долго. Так прошло полчаса, наконец ему надоело ждать, и он позвонил, немедленно вслед за звонком в комнату вошел опять тот же молодой человек.

— Ну, — спросил его Гастон, — что же, доложили вы своей госпоже обо мне?

— Я не мог исполнить вашего приказания, ваше сиятельство: моя госпожа только что уехала во дворец Бурано к лорду Лоренцо.

Гастон стоял пораженный, но удивление его было смешано с известной долей юмора.

— Ваша госпожа во дворце Бурано, но в таком случае зачем же вы заставляете меня ждать здесь?

Юноша опустил глаза и произнес нерешительно: — Госпожа моя скоро вернется, ваше сиятельство.

— Хорошо, нечего сказать. Но разве ее задержат там так долго?

— Без сомнения, лорду, вероятно, о многом надо переговорить с ней.

— Но разве это все, что вам надо было мне сказать? Мне почему-то кажется, что вы что-то скрываете от меня.

Юноша сделал шаг вперед и, заглянув Гастону прямо в лицо, сказал:

— Маркиза желает, чтобы этот дом на время стал и вашим домом, ваше сиятельство.

Гастон откровенно рассмеялся. Если бы молодой человек сказал ему: «Пожалуйста, возьмите дом «Духов» с собой и сохраните его на память о нас», — он не был бы больше удивлен. Можно ли было сделать более оригинальное предположение, чем то, что бы он, посол генерала Бонапарта, ненавидимый всеми, оставался под итальянской кровлей? Но во всяком случае не пускаться же в рассуждения с лакеем, он только заметил ему: