Сочинения в двух томах. Том 2 - [10]

— Удостойте курить, — посоветовал Чеу-Пе-и.

Тем временем двое других слуг вошли неслышными шагами, неся чайник из простой коричневой глины и две удивительных чаши из старинного розового фарфора.

— Это тот самый чай, — сказал Чеу-Пе-и, — который Августейшая Высота 13 принудила меня принять при моем отъезде из Пекина.

Это была прозрачная вода, едва окрашенная в зеленоватый цвет, в которой плавали маленькие листочки, узенькие и продолговатые. От нее поднимался аромат, сильный и свежий, как от распустившегося цветка.

Чеу-Пе-и выпил.

— Императорский чай, — сказал он, — должен быть заварен в воде горного источника, вскипяченной на открытом огне. Надлежит пользоваться чайником, подобным чайникам простых землепашцев, дабы подражать древним императорам, которые заваривали этот чай еще в те дни, когда не было известно искусство эмали.

Он закрыл глаза. И его желтое пергаментное лицо казалось теперь совсем бесстрастным, равнодушным и почти уснувшим.

Но мальчик, стоявший возле него на коленях, повинуясь едва заметному жесту, заменил черепаховую трубку трубкой чеканного серебра.

Курильня медленно наполнялась ароматным дымом. Все теряло ясность очертаний, и смягчились блеск и краски материй на стенах и на полу. Одни только девять фонарей струили с потолка все тот же свет, потому что пары опиума тяжелы и стелятся по земле, не подымаясь кверху.

Фельз в четвертый раз курил трубку чеканного серебра. В четвертый или в пятый…

А сколько раз перед тем — трубку из темной черепахи? И сколько раз — трубку орлиного дерева? Он уже не помнил этого. Легкое головокружение овладело им… Некогда в Пекине, а затем в Париже он довольно регулярно прибегал к зелью… Его лучшие картины относились к этой поре. Но когда приближаются пятьдесят лет, мужчина, даже крепкий, должен сделать выбор между опием и любовью. И Фельз не избрал опиума.

И вот покинутый опиум мстил ему. О, это не было опьянение в том грубом смысле, который придают этому слову алкоголики. Это было тяжелое ощущение в мозгу и мышцах; мозг как-то растворился, стал легким, мышцы трепетали активной жизнью, возросшей, умножившейся. Фельз, неподвижный, закрыв глаза, не ощущал больше веса своего тела, простершего на циновке. И быстрые мысли бороздили его мозг, в то время, как ткани, повивающие человеческий рассудок, рвались одна за другой…

Медленный и хриплый голос Чеу-Пе-и нарушил внезапно тишину.

— Фенн Та-дженн, обычаи воспрещают гостю задавать вопросы хозяину. И ваша мудрая учтивость соблюла обычай. Но, в воздаяние, хозяин обязан открыть посетителю вслед за дверями дома и двери души… Только женщин должно выслушивать, не отвечая им. Фенн Та-дженн, когда мне подали вашу почтенную карточку, сердце мое забилось великой радостью. И в этой радости было не только эгоистическое удовольствие встречи после пятнадцатилетней разлуки с моим досточтимым братом; но более того — надежда быть ему смиренно полезным в этой стране, потрясаемой преступным безумием и представляющей взорам философа зрелище горестное и досадное.

Фельз медленно поднял левую руку и взглянул сквозь расставленные пальцы на один из девяти фиолетовых фонарей.

— Пе- и Та-дженн, — сказал он, — я не смогу в достаточной мере отблагодарить вас. Но, поистине, ваш свет чудесно озарит мою тьму. Эта ночь всего только вторая моя ночь в Японии. А между тем Япония уже показала мне много вещей, которых я не смог понять и которые вы объясните мне, если ваша проницательность удостоит меня этой услуги.

Уста без губ Чеу-Пе-и искривились в полуулыбке.

— Япония, — сказал он, — уже показала вам мужчину, забывшего сыновнюю почтительность, и женщину, пренебрегающую женской скромностью.

Фельз, удивленный, пристально посмотрел на хозяина дома.

— Япония, — продолжал Чеу-Пе-и, — показала вам домашний очаг, откуда изгнан дух предков; кров, под которым десять тысяч безрассудных новшеств заняли место традиций и угрожают гармоническому будущему семьи и расы.

— Вам, значит, известно, — спросил Фельз, — что сегодня, после обеда, я был у маркиза Иорисака Садао?

— Мне все известно, — ответил Чеу-Пе-и.

Он тоже поднял свою руку к фонарям потолка. И фиолетовые лучи играли на его чрезмерных, длинных ногтях.

— Мне все известно. Не сказал ли я вам, что нахожусь в этих местах, чтобы повиноваться приказу Августейшей Высоты?

Он пояснил:

— В доме Иорисака Садао вы увидели сидящим на западной стороне 14 чужеземца из нации красноволосых 15. Этот чужеземец прислан сюда своим владыкой, пожелавшим узнать, каким оружием и какими стратегическими приемами маленькая Страна восходящего солнца старается победить огромную страну Оросов 16. Тайна, впрочем, мало любопытная, выяснить которую не старался бы мудрец древности. Более вразумленный Небом, Августейшая Высота послал меня, своего раба, исследовать: в какой мере это новое оружие и новая стратегия способны исказить цивилизацию, которая до сих пор повиновалась философическим наставлениям Срединной империи. Этому исследованию посвящены мои слабые силы. Чтобы помочь моей неумелости, необходимо собрать многочисленные сведения. Много верных шпионов служат мне глазами и ушами, и, не жалея сердца, помогают мне в моей задаче. Таким образом все тайны этого города и этой страны раскрываются вот здесь, на этих циновках. И таким образом ничто не остается мне неведомым.