Сочинения в двух томах. Том 1. Звезды Эгера - [8]

Герге хотелось спать, но он не мог отвести глаз от Юмурджака. Страшным и странным казалось ему это лицо, этот голый череп. Стоило турку снять колпак, и его бритое лицо сливалось с бритой головой. А как чудно он смеялся, даже десны были видны!

Деньги поделили. Турок вытащил из-под доломана туго набитый деньгами толстый замшевый пояс и пошел туда, где паслись кони.

Герге по-прежнему не спускал с него глаз. Он увидел, что турок вытащил из луки седла деревянный шпенек и через маленькое отверстие стал просовывать туда деньги.

Невольники еще не кончили есть. К паприке они были привычны. Возница Андраш с удовольствием уплетал мясо.

- А ты почему не ешь? - обратился священник к Гашпару.

Парень сидел с краешка, понуро уставившись в темноту.

- Охоты нет, - ответил он угрюмо.

Немного спустя он взглянул на священника.

- Отец Габор, как поедите, выслушайте меня - хочу вам два слова молвить.

Поп отложил в сторону деревянную ложку и, звеня цепями, подсел к Гашпару.

- Чего тебе, сынок?

Парень смотрел, моргая глазами.

- Прошу вас, исповедуйте меня.

- Зачем?

- А затем, - ответил парень, - чтоб на тот свет явиться с чистой душой.

- Ты, Гашпар, еще не скоро туда явишься.

- Скорее, чем вы думаете. - Гашпар кинул мрачный взгляд на турок и продолжал: - Когда невольники кончат ужинать, сюда подойдет тот турок, что схватил меня. Он придет, чтоб надеть нам на руки кандалы. Вот я и убью его.

- Не делай этого, сын мой.

- А я его все равно убью. Только он подойдет - выхвачу у него кинжал и заколю, собаку! Прямо в брюхо клинок воткну! Так что вы уж, пожалуйста, исповедуйте меня.

Священник пристально посмотрел на него.

- Сын мой, - проговорил он спокойно, - я не стану тебя исповедовать: я лютеранин.

- Новой веры?

- Сын мой, она только называется новой, а на самом деле это старая вера, та самая, которую завещал нам Иисус Назареянин. Мы не исповедуем - только сами исповедуемся богу. Мы верим, что господь зрит наши души… Но зачем тебе погибать? Сам же видишь - мы еще на венгерской земле, и Печ отсюда неподалеку. Частенько ведь случалось, что венгры отбивали невольников.

- А если не отобьют?

- Божья милость будет над нами. Ведь есть и такие люди - их даже немало, - которые достигли счастья на турецкой земле. Идет туда человек, закованный в цепи, а в Турции становится господином. Потом и домой возвращается… Пойдем, сын мой, поешь.

Парень мрачно смотрел на турок.

- Черт бы побрал их, окаянных! - пробормотал он сквозь зубы.

Священник покачал головой.

- Зачем ты позвал меня, если не слушаешься?

Парень встал и поплелся к невольникам.

Это были большей частью молодые и крепкие люди. Среди женщин сидела цыганка с горящими, лучистыми глазами. Руки, ноги и даже волосы ее, по цыганскому обычаю, были выкрашены в красноватый цвет.

Цыганка иногда вскидывала голову, отбрасывая волосы, падавшие ей на глаза. Она то и дело говорила что-то на своем языке рябому цыгану Шаркези.

- Кто она такая? Жена твоя? - спросил его возница.

- Нет, - ответил цыган, - еще не была моей женой.

- О чем же вы с ней толкуете по-цыгански?

- Да вот просит подпустить ее к костру, она будущее предскажет.

- Наше будущее в руках бога, - строго сказал священник. - Не устраивайте никаких комедий, не кощунствуйте.

Среди невольников сидело двое пожилых. Первый - молчаливый человек, по виду знатный барин, смуглый, седобородый, с длинными, свисающими усами. Его можно было принять и за барина и за цыгана. Он не отвечал ни на какие вопросы. От левого уха через всю щеку тянулся у него алый шрам. Странный запах исходил от него: так пахнет пороховой дым. Второй - тот крестьянин, которого вели на одной цепи со священником. Он смотрел на все широко раскрытыми глазами, словно удивлялся. Голова его свесилась на грудь, будто она была тяжелее, чем у других людей. Да и правда, голова у него была огромная.

Невольники ели паприкаш из баранины и тихо беседовали меж собой. Толковали о том, как бы освободиться от турок.

- Да никак, - сказал вдруг большеголовый крестьянин и, положив ложку, вытер губы рукавом рубахи. - Я-то знаю, - я уже однажды помучился в рабстве. Десять лет жизни у меня пропало.

- И что же, вас домой отпустили?

- Какое там отпустили!

- Так как же вы освободились?

- Как? А так - задаром, без выкупа. Привезли меня раз в Белград, и оттуда я удрал - переплыл Дунай.

- Каково же в рабстве-то? - спросил шестнадцатилетний парнишка со светлыми водянистыми глазами.

- Что ж, братец, нельзя сказать, чтобы там меня жареным и цыплятами кормили.

- А вы у богатого служили? - спросил кто-то из-под телеги.

- У самого султана.

- У султана? Кем же вы служили у султана?

- Главным чистильщиком.

- Каким это главным чистильщиком? Что же вы у него чистили?

- Конюшню.

Невольники рассмеялись, потом снова понурились.

- А с женщинами как обращаются? - спросила черноволосая молодица.

Крестьянин пожал плечами.

- Тех, кто помоложе, замуж берут - становятся турецкими женами. Но больше все служанками.

- А как обращаются с ними?

- Да с кем как!

- Зверствуют?

- Когда как.

- Бьют женщин? Правда, что они очень бьют женщин?

Священник встал.

- Стало быть, дорогу вы знаете?

- Лучше б я ее не знал!