Сочинения в двух томах. Том 1 - [147]

Нет ничего удивительного, что Мак-Шанус явился обедать в такой вечер. К нему вернулся его аппетит — и суп, рыба и жареные птицы исчезали с такой же быстротой, как и в обеденный час. Вид, с каким он пил вино из венецианского бокала, мог даже богов соблазнить к утолению жажды.

— Клянусь душой Христофора Колумба, я — редкий моряк! — сказал он, когда мы вышли наверх, где нас ждали сигары и кофе. — Попроси меня указать земной рай, и я назову тебе яхту «Белые крылья». Ах, не говори мне о вчерашнем. Это был только приступ невралгии, и я лежал в постели исключительно ради спокойствия.

— Ты выражал, однако, желание, чтобы тебя выбросили за борт, Тимофей!

— Выражал, черт возьми!.. Но только из желания облегчить яхту во время бури. Я мог превратиться в Иону и пробыть три дня во чреве кита. Ведь такое неожиданное путешествие могло сделать из меня члена общества трезвости!

Он закурил сигару чудовищной длины и некоторое время излагал вслух свои наблюдения за морем, небом и яхтой, хотя все рассуждения эти представляли интерес исключительно лишь для него самого. Мало-помалу, говорил он, наблюдения эти появятся на страницах «Daily Shuffler». Я просил его быть менее мрачным и более практичным, и он тотчас же заговорил более серьезным тоном о «Бриллиантовом корабле».

— Ин, мой мальчик, что все это означает, черт возьми? Судно, которое так спешит куда-то, что ни с того ни с сего стреляет в нас за то, что мы смотрим на него… Лорри рассказал мне всю историю, и она поразительна, клянусь спасением моей души. Когда в следующем месяце я вернусь в Лондон…

— Ты, следовательно, мечтаешь о возвращении, Тимофей? В таком случае мы воспользуемся первым встречным судном и пересадим тебя на него, — спокойно сказал я.

Он стукнул своей чашкой по столу и взглянул на меня так, как будто я нанес ему оскорбление.

— Мы ведь идем к Британским островам… не будешь же ты отрицать этого?

— Отрицаю, Тимофей! Мы идем к Санта-Марии, одному из Азорских островов.

— Ради какого черта…

Он замолчал и не закончил начатую им сентенцию. Я видел, что он глубоко над чем-то задумался. Он откинулся на спинку стула и рассуждал вслух, как бы разговаривая сам с собой:

— Он взял меня из Лондона, меня, сироту, успевшего схоронить трех жен… Он захватил меня с собой в море и показал мне страну диких людей. Ах, какой он удивительный человек, мой друг Фабос. Точно ягненок, идущий на стрижку, должен я идти по его стопам.

— Не вернее ли будет, Тимофей, как овца?

Он не обратил внимания на мое замечание и, обратившись к звездам, заговорил тем напыщенным стилем, которому он научился у древних мелодрам.

— Вечная женщина, все преступления совершаются везде во имя твое.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что ты идешь на Азорские острова для свидания с нею.

— Анной Фордибрас?

— С кем же другим? С Анной Фордибрас. С маленьким чертенком в виде пастушки в красном платье. Ты идешь на свидание с нею. Не отрицай этого. Ты многим рискуешь, чтобы увидеть ее: твоим долгом, который заставил тебя купить эту яхту, тем, что ты узнал в Африке, и всей историей, которую ты хотел довести до сведения британского правительства. И все это погибнет ради пастушки. Я буду возмущен, Ин Фабос, если ты вздумаешь утверждать, что все это неправда.

— Тогда возмущайся сразу, Тимофей! Я иду на Азорские острова, так как верю тому, что там кончится то, что начало море. Вот тебе вся истина. Мы видели, Тимофей, плывущее судно, которое скрывает величайших преступников в мире и награбленную ими добычу от полиции всех стран. Я раньше только предполагал это, а путешествие мое подтвердило это предположение. Я иду на Азорские острова, чтобы встретиться лицом к лицу с некоторыми из этих людей.

— И Анной Фордибрас!

— Надеюсь от всего сердца, что я никогда больше не увижусь с нею.

— Ни на что подобное ты не надеешься… В душе твоей кроется мысль, что ты увидишь ее и спасешь. Я уважаю тебя за это. Я не хочу отговаривать тебя от твоего намерения даже за целое состояние. Поезжай, куда хочешь, Ин Фабос, у тебя есть человек, который готов ехать с тобой на край света и обратно, и ради одной только дружбы к тебе!

— Не надо поэтому пересаживать тебя на другое судно, Тимофей?

— Пусть оно сгинет, это судно, на тех зеленеющих рифах!

— Но ты рискуешь своей жизнью, мой друг!

Он встал и стряхнул за борт пепел своей сигары.

— Жизнь, — сказал он, — это тот красный огонек, что горит в домах для нашего удовольствия, а затем — пепел в воду. Ин, мой мальчик, я еду с тобой на Санта-Марию!

Мы продолжали курить молча. Затем он спросил меня, каким образом пришла мне мысль об Азорских островах и почему надеялся я встретить там Анну Фордибрас.

— Не говорила ли она тебе об этом в Дьепе? — спросил он, испытующе глядя на меня.

— Ни слова, — сказал я.

— Быть может, у ее отца, генерала Фордибраса, нечаянно вырвалось такое словечко?

— Ничего подобного.

— Каким же образом тогда ты мог узнать…

— Тимофей, — сказал я, — когда мы обедали с Анной Фордибрас в Дьепе, компаньонка ее, пожилая, но прелестная мисс Астон, держала письмо в руках.

— Да, держала.

— Я видел его штемпель, Тимофей.

Он театрально поднял глаза к небу.