Сочинения в двух томах. Том 1 - [105]

Когда рассвело, и тогда никто не упоминал о вчерашних событиях иначе, как только шепотом. Фентон, как всегда, невозмутимо и спокойно шагал по мостику, а старший механик у лесенки курил свою утреннюю трубочку. Весь экипаж выстроился на палубе в полном порядке, как бы ожидая расправы и вместе с тем надеясь, что она наступит еще не сейчас.

Мюрри почти не сомкнул глаз в эту ночь, и солнце едва взошло, как он открыл глаза и увидел Джесси у своего изголовья.

— Что же Фентон смотрит, что позволяет вам оставаться здесь, когда вам давно пора отдыхать? Джесси, как можно быть столь неблагоразумной! Где же Фентон?

— Мистер Фентон на мостике, — сказала Джесси, — и я сейчас пойду спать, если вы мне позволите сделать вам перевязку! Надеюсь, вам теперь лучше, Мюрри? Я только хотела узнать, как вы себя чувствуете.

Мюрри Вест откинулся на подушки, и глаза его остановились на мгновение с чувством невыразимой нежности на девушке, но он в ту же минуту спохватился и ответил:

— Благодарю, Джесси, мне гораздо лучше. Давно ли вы здесь?

— Я спустилась к вам после того, как сменились вахтенные! — отвечала девушка.

— Это было очень неразумно, Джесси! Конечно, я это очень ценю и очень тронут вашей добротой. Скажите Фентону, что я сейчас приду. Это судьба послала нам такого человека, Джесси! Ведь вы верите в наше счастье? Я верю! Что-то говорит мне, что я вызволю вас из беды! Однако мне необходимо поговорить с Фентоном. Когда мы зайдем в какой-нибудь порт, непременно будет произведено следствие. Нам необходимо обелить, сколько возможно, экипаж и взвалить всю вину на того помешанного. Я очень рад, что он убит не мной, а его заколол один из его людей, этого не следует упускать из виду. Полагаю, что теперь вам нечего опасаться, хотя, не скрою, опасность еще не совсем миновала. Но могу с гордостью сказать, что в это трудное время я имел подле себя самую мужественную маленькую американку!

— Это неправда, Мюрри! Я вовсе не мужественна! Я была до того напугана всем происходящим, что у меня не хватило даже сил сказать вам об этом. У меня теперь в голове какой-то туман, мне кажется, что это вовсе не я, а какая-то другая девушка, которая все это видела, слышала и пережила, а настоящая Джесси Голдинг спокойно спит в своей каюте на пароходе, следующем в Лондон. Я даже не спрашиваю себя, живы ли наши друзья и спутники… Как вы думаете, Мюрри, живы они?..

— Я ничего не могу сказать, Джесси! Я сам постоянно спрашиваю себя, жив ли мой приятель Лэдло? Бедняга, ему тяжело будет без меня, если он уцелел. Вы знаете, это самый слабый, самый беспомощный мужчина, какого я когда-либо встречал в своей жизни, и вместе с тем я любил его, хотя и сам не знаю за что. Я бы много дал, чтобы он был жив!

Это доброе чувство Мюрри к своему другу отнюдь не повредило ему в мнении Джесси, но ей становилось досадно и больно, что этот человек говорил о любви к другу и никогда ни одним словом не хотел намекнуть ей о любви к ней. Почему он молчал? Как легко было бы у нее на душе, если бы он хоть раз только сказал ей: «Я люблю тебя», но он не говорил этого, и она уже потеряла надежду, что эти слова когда-нибудь будут произнесены между ними.

ХIII ВЫЗОВ

Какой-то старый, опытный моряк заметил, что матросы на судах весьма походят на стадо овец в том отношении, что они способны проделать любую самую безумную штуку при случае, не задавая даже себе вопроса, для чего, зачем и к чему это приведет. Как овцы, они вдруг кидаются в какую-нибудь щель в изгороди или заборе, без всякой надобности, рискуя свалиться в пропасть. Но если нет такой щели, то и те и другие будут смирно пощипывать травку на пастбище, не помышляя ни о каких стремительных скачках и прыжках. То же самое произошло и на пиратском судне, где люди собрались у общего стола на другой день после разыгравшейся страшной трагедии и рассуждали о вчерашних событиях так же спокойно и беззаботно, как о каком-нибудь самом обычном балаганном представлении, которое они уже видели не раз. Они вчера последовали за капитаном Кингом на мостик потому, что это было естественно, а затем покинули мостик по столь же основательной причине. Но теперь, когда совершившееся стало фактом и утро протрезвило их, а молчаливый Фентон стоял на вахте, все они снова стали овцами, мирно пасущимися на своем лугу и не способными к какому бы то ни было резко выраженному суждению или решительному поступку.

Трое из них приняли на себя роль представителей и выразителей общего мнения. Один из них был немец — и старый плотник Джо, боцман Бэтс, юнга Ватсон, а также и все остальные внимали ему с благоговением. Вопрос, который следовало теперь решить, был весьма важный: следовало ли дозволить Фентону свободно расхаживать по палубе и распоряжаться по своему усмотрению судьбой судна или же прикокнуть его немедленно и отправить вслед за покойным шкипером, то есть капитаном?

— Вот он посмотрел на вас, — сказал немец, — и вы убежали, как малые дети! Почему? Разве он такой большой и сильный? Нет, но все вы трусы, и я вам говорю, что в Каракасе все вы будете качаться на крепких веревках!

Старый Джо покачал головой и запихнул себе в рот громадную жвачку табака.