Сочинения в 3-х тт. Том 3 - [159]

Она напоминала ребенка накануне праздника. Девушка поцеловала сначала меня, потом служанку Марию. Ромен садилась то ко мне на колени, то рядом со мной, то на пол, на все стулья по очереди, ежеминутно меняя места. Она смеялась и неустанно говорила — о революции, обо мне, о себе, обо всем на свете. И чуть не захлебнулась, когда, не прекращая говорить, попыталась выпить вина. Девушка прикуривала свои длинные сигареты и забывала их курить или же потушить, пока они не прижигали ей губы. Она пела отрывки из песен на полудесятке языков.

Я ушел от нее в три часа. Она проводила меня во двор, наклонила мою голову и поцеловала в глаза и губы.

— Если ничего не выйдет, — пробормотала она, — приходи к тюрьме. Мы будем ее оборонять, пока…

— Если уж так не повезет, то меня туда приведут, — пообещал я.

Но ей было не до шуток.

— Я еду туда немедленно. Боюсь, Эйнарссон занес меня в черный список.

— Неплохая идея. Если тебе там не понравится, дай мне знать.

В отель я возвращался уже темными улицами — свет выключали в полночь, — не встретив ни одного человека; не видно было даже полицейских. Когда я подходил к подъезду, пошел проливной дождь.

В номере я переоделся в более прочную одежду и обул тяжелые башмаки, потом достал из чемодана еще один пистолет и спрятал его в кобуру под мышкой. Затем набил карманы патронами, подхватил шляпу, плащ и отправился наверх, в номер Грантхема.

— Через десять минут пробьет четыре, — сказал я ему. — Можно уже выходить на площадь. Возьмите на всякий случай оружие.

Парень не спал. Его миловидное лицо было спокойным и розовым, точно таким, как тогда, когда я увидел его впервые, разве что глаза блестели сильнее. Он надел пальто, и мы вышли на улицу.

По дороге на площадь в лицо нам хлестал дождь. Вокруг бродили какие-то фигуры, однако к нам никто не подходил. Мы остановились перед какой-то конной статуей.

К нам подошел бледный, чрезвычайно худой юноша и быстро заговорил, помогая себе обеими руками, время от времени шмыгая носом, словно он страдал насморком. Я не понял ни одного слова из того, что он сказал.

Шум дождя уже тонул в гуле голосов. Жирное лицо банкира с седыми висками, который был на собрании, неожиданно вынырнуло из темноты и так же молниеносно скрылось, словно он не хотел, чтобы его узнали. Около нас собирались люди, которых я никогда до сего времени не видел; они заискивающе здоровались с Грантхемом. Подбежал маленький человечек в большой фуражке, пролопотал что-то охрипшим, прерывистым голосом. Худой, сутулый мужчина в очках, забрызганных дождем, перевел его слова на английский:

— Он говорит, что артиллерия предала нас и теперь у домов правительства устанавливают пушки, чтобы на рассвете смести нас с площади. — В его голосе звучала безнадежность, и он добавил: — В этом случае мы, конечно, ничего не сможем сделать.

— Мы сможем умереть, — кротко промолвил Лайонел Грантхем.

В этой болтовне не было и капли смысла. Никто не пришел сюда умирать. Все они были тут, ибо никто не ожидал, что кто-то погибнет, кроме разве нескольких солдат Эйнарссона. Это если воспринимать слова парня умом. Но, Господь свидетель, даже я, сорокалетний детектив, который уже давно не верил в добрых фей, вдруг ощутил, как под влажной одеждой по телу побежали мурашки. И если б кто-то сказал мне: «Этот парень — настоящий король», возражать я бы не стал.

Внезапно бормотание вокруг затихло, было слышно лишь шуршание дождя да тяжелый топот сапог по мостовой — подходили люди Эйнарссона. Все заговорили одновременно — счастливые, ободренные приближением тех, кто должен был выполнить черную работу.

Сквозь толпу протолкался офицер в блестящем плаще — маленький, нарядный молодой человек, с большущей саблей. Он изысканно отдал Грантхему честь и заговорил по-английски, чем, видимо, гордился:

— Привет от полковника Эйнарссона, сэр! Все идет по плану.

Я задумался над значением последних слов.

Грантхем усмехнулся и промолвил:

— Передайте мою благодарность полковнику Эйнарссону.

Снова появился банкир; теперь он набрался храбрости и присоединился к нам. Подходили и другие участники ночного собрания. Мы стояли около статуи, и нас окружала многочисленная толпа. Крестьянина, которому Эйнарссон плюнул в лицо, я нигде не видел.

Под дождем все уже промокли. Мы переступали с ноги на ногу, дрожали и болтали. День занимался медленно, выхватывая из темноты все больше мокрых людей, в глазах которых блестело лихорадочное любопытство. Где-то вдали толпа взорвалась приветственными восклицаниями. Остальные подхватили их. Люди забыли о том, что вымокли до нитки и замерзли, — они смеялись, танцевали и целовались. К нам подошел бородач в кожаном пальто, поклонился Грантхему и объяснил, что именно сейчас личный полк Эйнарссона занимает административное здание.

Наступил день. Толпа расступилась, чтобы освободить путь для автомобиля в сопровождении кавалерийского эскорта. Машина остановилась перед нами. Из нее вышел полковник Эйнарссон, с обнаженной саблей в руке, отдал честь и, придержав дверцу, пригласил в салон Грантхема и меня. Он сел после нас. От него веяло духом победы, как от девушки духами. Кавалеристы снова плотно окружили машину, и мы отправились сквозь толпу к административному зданию; люди кричали и бежали за нами со счастливыми, возбужденными лицами. Все это производило большое впечатление.