Сочинения в 2 т. Том 2 - [51]

И тут же подумал, как глупо, — над морем совсем светло, — любой ребенок уличит меня в обмане. Выручил меня Панчишин. Он сказал: «Нет, это наши с самолета рыбу глушат… А потом рыбаки приедут ее собирать…»

Быть может потому, что сказал он негромко и вполне спокойно, как будто не детям, а мне объяснял, — ребята поверили и притихли. Я обошел рубку и стал на открытом месте, там, где пули только что сорвали деревянную обшивку. Дети смотрели именно сюда: здесь они видели опасность. Северянка поняла меня. Она благодарно улыбнулась. «Юнкерс» не повторил атаки. Он обнаружил другую цель. В Одессу направлялся крупный транспорт — еще издали с него открыли зенитный огонь. Нас выручила эта встреча. К утру мы прошли немалую часть пути.

Он обернулся, снял бинокль и долго всматривался в смутный, едва различимый берег.

— Да, мне запомнились эти места… Коса Рыбачья, Деревянная вышка на мысе… Маленький саманный дом… Мы выбросились на берег за этой косой. Нам пришлось итти по мелководью. Подлодка преследовала нас только огнем. Еще немного — и она очутилась бы на мели. Как я жалел, что этого не случилось!.. Появление подводной лодки было полной неожиданностью для нас… Она всплыла в двух сотнях метров от бота и без сигнала, без всякого запроса — открыла огонь. Я тотчас же бросился к пулемету. Забыл, что он разбит во время атаки «юнкерса». Подводная лодка продолжала вести огонь. Третий снаряд разорвался в рулевой рубке. Панчишин был ранен осколком в живот. Он отшатнулся и упал на пороге, кусая рукава бушлата, чтобы не кричать. Помню, почему-то я снял фуражку и положил ее у головы матроса. Я не пытался его поднимать. Панчишин был мертв. Мотор продолжал работать. Лишенный управления, бот медленно поворачивался бортом к подлодке. Там, вероятно, думали, что мы начинаем тонуть. Они помедлили… Сейчас они могли расстрелять нас в упор… Промедление мне показалось невыносимо долгим. Я совершенно утратил чувство времени. Мне и сейчас трудно ответить, минута прошла или десять? Я должен был непременно стать к штурвалу, однако я был уверен, что штурвал разбит. Еще в секунды, когда подлодка открыла огонь, у меня оборвалась надежда. Да и можно ли было надеяться что эта деревянная посудина не разлетится в щепы, они ведь стреляли почти в упор?.. И вот я снова услышал ее голос. Казалось она совсем близко, рядом со мной. Я обернулся. Нет, она оставалась на прежнем месте. Рука ее ласкала белокурую головку ребенка а глаза те, прежние глаза, смотрели на меня с удивлением и гневом «Шкипер, — сказала она негромко. — Товарищ Чапичев… Мы напрасно теряем время. Ну, веселее! Берег близко. Ведите бот…» Я бросился к штурвалу. Какое счастье! Штурвал был цел. Осколки лишь погнули медную обивку да выбили три ручки. Послушный движению руля «Орленок», мне показалось, вздрогнул. Я сделал разворот почти под прямым углом. Теперь я вел судно прямо на косу. Снаряд прогудел над самой рубкой и далеко, на отмели, поднял клубы песка. Больше я ничего не видел, Я видел только ее глаза. Какой нежной, могучей волей удерживала она, охраняла детей, заставляла верить себе так безраздельно? Я вспомнил ее приказ. Он нисколько не был смешным. Я высунулся из рубки и запел, заорал песню — какую-то смешную частушку про веселого моряка. Дети смотрели на меня сначала с изумлением и страхом… Я взъерошил волосы, сделал гримасу, подмигнул и снова, еще громче, запел… Мне откликнулся голос, радостно-удивленный: маленькая девочка в красном берете улыбалась и показывала на меня пальцем. Снаряды ложились на воду короткими всплесками пены. «Орленок» метался на мелководьи — живой, израненный мой корабль. Я вел его зигзагами, резкими разворотами, рассчитывая так чтобы уклонения не были равномерны… Мне пришлось повиснуть на штурвале. Больше я не мог стоять. Страшно кружилась голова, но зрение оставалось ясным, — низкий песчаный берег рывками поднимался из-за воли. Он не был пустынным, этот клочок суши, — песка и гравия, — заброшенный в море в виде надломленного серпа. От саманного домика бежали какие-то люди. Кажется, на самой отмели они начали разжигать костер. Это удивило и озадачило меня. По крайней мере я видел огненную вспышку. Позже я узнал — это был наш пост. Он открыл по врагу огонь из трех замаскированных орудий. Но мне показалось — неизвестные люди на берегу зачем-то разжигали костер. Осколком, пробившим корму бота, был ранен моторист. Еще один снаряд угодил в рубку — «Орленок» метнулся в сторону, взлетел, палуба резко накренилась, и я увидел — у самого борта кипит вода… «Здесь мелководье! — крикнул я Ане. — О, мы прекрасно прокатились, маленькие друзья!..» Теперь мне казалось — все зависит только от меня от моего бесшабашного веселья. Я продолжал кривляться, смешно гримасничать и выкрикивать ту же частушку, — я знал: так нужно это приказала она. Но, странное дело, — почему же она опять была недовольна? Что приказывала она теперь? Я поднял голову. Она всходила по трапу, чуть придерживаясь за перила, с усмешкой глядя на меня. Не эта усмешка меня поразила… Трюм был совершенно пустым. Куда же девались мои пассажиры? У меня появилось опасение: уж не сошел ли я с ума? «Вы все поете?. — сказала она, останавливаясь перед окошком рубки. — Да, странный вы человек…» — «Где же они… куда они девались?» — спросил я, указывая на трюм, чувствуя, как все тело мое — руки, лицо, спину — дергает, бьет озноб. Она отступила немного и оперлась на кругляк перил. «Кто?.. Дети?.. Бойцы и матросы уже перенесли их на берег… А вы?.. Да ведь ручка штурвала давит вам грудь…»