Сочинения в 2 т. Том 2 - [12]

Так всегда, в нарастающем ожидании, проходит время. Птицы летят неведомо куда. Серебристой картечью с наката волны поднимаются стаи летучих рыб. Они пролетают над палубами, залетают на самый мостик, и солнце маленькой радугой светится в их прозрачных крыльях-плавниках. На корабле все уже к этому привыкли, и никто не обращает внимания на залетных гостей. Спокойной, настороженной жизнью живет маленький мир корабля. Под тентом, на палубе, отдыхают кочегары. Устало шагает штурман по мостику вдоль перил; неподвижен рулевой у штурвала.

Все привычно, все видано тысячи раз, но неожиданно в сонной и горячей тишине раздается пронзительный крик сирены. И мгновенно оживает маленький мир корабля.

— Тревога! Сигнал бедствия на горизонте…

Капитан меняет курс корабля. Что происходит там, на едва заметной точке, качающейся в круглом синеватом стекле бинокля? Долгие томительные минуты мы стоим на спардеке, у шлюпок, в ожидании команды.

Вдалеке на волнах поднимается и снова тонет черный продолговатый предмет. Ужо приготовлены спасательные пояса. На баке матросы разматывают канат. Красное полотнище зовет на помощь, сигнал надежды развевается над маленьким далеким кораблем.

Вот он приближается к нам, все ближе, ближе… Одинокая мачта кренится на волне, но мы не видим знакомых очертаний парохода — черный обломок взлетает и падает, и человек на верхушке мачты машет нам красным полотном.

С мостика раздается наконец долгожданный приказ:

— Приготовить шлюпки!

Минута — и сброшены брезентовые чехлы, развернуты шлюп-балки, и судно уже замедляет ход.

Маленький, разбитый парусник беспомощно качается на зыби впереди нас, и на тесной палубе его суетятся полуголые черные люди. У парусника в щепы раздроблена корма. Невысокий пень остался на месте грот-мачты, обрывки несложного такелажа свисают с бортов.

Мы подходим ближе, и теперь становится слышен крик людей, долгий, прерывистый вой. Мы видим их руки, протянутые к нам, и худые, измученные лица. С мостика раздается новая команда:

— Отставить шлюпки… Подать конец…

Топкой змейкой взлетает выброска, и несколько жадных рук одновременно ловят ее на маленьком судне.

На юте зарокотала лебедка, натянулись тросы, парусник медленно причаливает к борту нашего корабля.

Первым по шторм-трапу поднимается высокий, иссушенный зноем старик. Пестрые клочья халата развеваются на его плечах. Он один изо всей команды кое-как одет. Мы сразу понимаем, что это капитан. Когда он выходит на палубу, мы видим кривой сточенный нож на его поясе и под распахнутым халатом бумажный сверток, прижатый к груди.

Он останавливается у трюма и, протянув руки, вдруг падает на колени. Он прижимается лицом к накаленной палубе, и плечи его дрожат, словно в ознобе. Мы стоим широким полукругом, еще не понимая ничего, но черные матросы парусника один за другим взбегают на палубу и тоже падают на колени сзади своего капитана. Все они молчат, и в этом бескрайнем одиночестве океана, под небом равнодушным и пустым, нам становится не просто жаль их за отчаяние и нищету, становится страшно за них, героев безвестной страны. Рядом качается их древний корабль, как будто выплывший из тьмы столетий. Мы видим их руки, разъеденные голью, измозоленные канатами, руки большого, жестокого труда. Почти насильно мы поднимаем их с палубы и ведем под тент. И первое слово, которое произносит их капитан:

— Woter!..

Повар приносит воду, но, не обращая внимания на кружку, они припадают к ободку ведра жадными, потрескавшимися губами — и самым последним пьет черный капитан. Губы его воспалены, кровь выступает на них от свежей влаги, но он оставляет еще несколько глотков для самого молодого матроса; он вторично передает ему ведро. Потом мы все садимся на брезент трюма, и, бормоча глухие слова, капитан развертывает карту. Как выясняется, карта издана в Лейпциге, в 1798 году. Далеко на восток, к Никобарским островам, отнесен на ней Цейлон. На блеклом, рыжеватом разливе океана вырваны огромные клочья.

Не больше десятка английских слов знают эти чудесные моряки, однако мы говорим не менее часа, прекрасно понимая друг друга. Удивительный язык улыбок, глаз, рук, позабытых или угаданных слов, язык «да» и «нет», — язык международного порта. И мы узнаем историю этой ветхой скорлупы и ее отважного экипажа.

Почти до самой Момбасы, через океан, они шли в Индию тем самым путем, где в 1498 году предки их впервые провели каравеллы Васко да Гамы. Трехмесячный рейс — и пища все время только рыба и вода. Они везли для продажи кокосовые орехи и лимоны, собранные на Черном материке. Трехмесячный рейс и надежда на «выручку» в сорок долларов — на семерых — за голод, штормы, за бессонный труд! Впрочем, для них, потомственных моряков, не страшен океан — страшнее штормов европейские экспрессы. Джентльмены и леди спешат домой, они устали от тропического зноя, и капитан двадцатитысячетонной махины ни на градус не уклонится от курса, даже заметив арабский парусник у носа своего корабля. Третьего дня, на заре, они не успели увернуться от экспресса. Наполовину разрушенный парусник остался в океане, и после три парохода, прошедших мимо, не захотели помочь «чернокожим». Басни о «пиратах» — постоянное оправдание для них.