Сочинения в 2-х томах. Том 2 - [41]
29. Мне кажется, после этого ты обязательно должен спросить, что я считаю сущим (ens), то есть что же такое субстанция (substantia). В меру своих сил объясню, хотя все, что я собираюсь сказать, уже содержится в предыдущем. Аристотель пишет, что это старый вопрос; все испытатели истины искали разрешения этой задачи и, как он говорит, до сих пор ищут. Сам он решил, что от ее разрешения зависит всякое знание: знать «бытие тем, что было» — то есть знать, что вещь есть это вот, скажем дом, потому что это вот и есть то, что значило быть домом (quod erat esse domui), — значит прикоснуться к самой глубине познаваемого[160]. Настойчиво ведя вокруг этого свое разыскание, проникая в высшее и низшее, он нашел, что материя не становится субстанциальной, оставаясь возможностью существования, — если бы она происходила от чего-то другого, этот ее источник был бы возможностью существования, поскольку возникает лишь могущее возникнуть, то есть возможность не происходит от возможности, и значит, материя не возникает ни из чего-то другого, ни из ничто, потому что из ничто ничего не возникает, — а потом показал, что форма тоже не возникает, ведь тогда ее возникновение должно было бы совершаться из чего-то сущего в потенции, а значит, из материи. Он дает пример: не округляющаяся медь создает медный шар, а то, что всегда было шаром, вводится в материю меди. Возникает только нечто составное. Форму, актуально формирующую состав, он и называет «бытие тем, что было», а при рассмотрении ее как отделенной называет «видом» (species). Но что такое эта субстанция, названная им «бытие тем, что было», он затрудняется сказать, не зная, откуда она происходит или в чем пребывает, есть ли она единое, или бытие, или род, существует ли от идеи (idea), которая была бы самосущей субстанцией, или, может быть, выводится из материальной возможности, и если последнее, то как это делается: ведь всякое бытие из возможности должно переходить в действительность через действительное бытие. В самом деле, если действительность не будет предшествовать возможности, то как возможность перейдет в действительность? А если сущее само себя выводит в действительность, оно окажется действительным раньше, чем быть в действительности! С другой стороны, если [субстанция] заранее существует в действительности, она окажется отделенным видом, или идеей, что непохоже на правду. Поистине, отделенное оказалось бы тогда тем же, что не отделенное, поскольку никак нельзя сказать, что отделенная идея — одно, а субстанция, или «бытие тем, что было», — другое: ведь если она другое, она уже не есть «бытие тем, что было»; кроме того, если идеи отделены от ощущаемого, они должны существовать или как числа, или как отделенные величины, то есть математические формы, однако, завися от материи, своего субстрата, без которого математические вещи все-таки не имеют бытия, они уж никак не отделены, если же идеи не отделены, они не универсалии и никакой науки о них не может быть. Аристотель искуснейше рассуждал о многих подобных вещах и, по-видимому, ни на чем не мог вполне утвердиться из-за этой трудности с видами, или идеями. Сократ и в молодости, и в старости, как говорит Прокл, тоже колебался здесь[161], больше склоняясь все же к мнению, что хотя есть какие-то отделенные от материи субстанции, однако виды — не отделенные сущности, подобно тому как художественная идея, скажем здание, тоже не имеет отдельного от материи субстанциального бытия. Впрочем, часто его выдвигая, он всегда приходил к заключению, что этот вопрос крайне труден.
30. И вот мне думается, что даже если бы Аристотель открыл виды, идеи или истину о них, он все равно не смог бы постичь «бытие тем, что было», кроме как таким же образом, каким мы понимаем, что такая-то мера есть секстарий, поскольку она есть «то, что значило быть секстарием», — а именно потому, что она такова, каким государь страны установил быть секстарию, — но почему установлено так, а не иначе, мы от этого еще не знаем, разве что решительно скажем в конце концов: «Что государь пожелал, имеет силу закона»[162]. Так что я говорю вместе с премудрым [Соломоном] , что нет основания для всех божиих дел[163], то есть нет никакого разумного основания, почему небо — небо, земля-земля и человек — человек, кроме одного: так захотел их создатель. Исследовать дальше — суета, подобная желанию, о котором говорит Аристотель, искать доказательство того первого принципа, что любая вещь или существует, или не существует[164]
