Сочинения. В 2-х томах - [16]

Тучка канула перл, просияв на бегу,

Дрозд запел «Блажен муж» и «Кресту Твоему».

Утомилась осина вязать бахрому

В луже крестит себя обливанец-бекас,

Ждет попугного ветра небесный баркас

Уж натянуты снасти, скрипят якоря,

Закудрявились пеной Господни моря,

Вот и сходню убрал белокрылый матрос

Не удачлив мой путь, тяжек мысленный воз"

Кобылица-душа тянет в луг, где цветы,

Мята слов, древозвук, купина красоты

Там, под Дубом Покоя, накрыты столы,

Пиво Жизни в сулеях, и гости светлы —

Три пришельца, три солнца, и я — Авраам,

Словно ива ручью, внемлю росным словам

«Родишь сына — звезду, алый песенный сад.

Где не властны забвенье и дней листопад,

Где береза серьгою и лапою ель

Тиховейно колышут мечты колыбель».

Мирские думы

Памяти храбрых

129 В этот год за святыми обеднями

В этот год за святыми обеднями

Строже лики и свечи чадней,

И выходят на паперть последними

Детвора да гурьба матерей.

На завалинах рать сарафанная,

Что ни баба, то горе-вдова;

Вечерами же мглица багряная

Поминальные шепчет слова.

Посиделки, как трапеза братская, —

Плат по брови, послушней кудель,

Только изредка матерь солдатская

Поведет причитаний свирель:

«Полетай, моя дума болезная,

Дятлом-птицею в сыр-темен бор…»

На загуменьи ж поступь железная —

Полуночный Егорьев дозор.

Ненароком заглянешь в оконницу —

Видишь въявь, как от северных вод

Копьеносную звездную конницу

Страстотерпец на запад ведет…

Как влачит по ночным перелесицам

Сполох-конь аксамитный чепрак,

И налобником ясным, как месяцем.

Брезжит в ельник, пугаючи мрак.

1915

130 Что ты, нивушка, чернешенька,

Что ты, нивушка, чернешенька,

Как в нужду кошель порожнешенька,

Не взрастила ты ржи-гуменницы,

А спелегала — к солнцу выгнала

Неедняк-траву с горькой пестушкой?

Оттого я, свет, чернотой пошла,

По омежикам замуравела,

Что по ведру я не косулена,

После белых рос не боронена,

Рожью низовой не засеяна…

А и что ты, изба, пошатилася,

С парежа-угара, аль с выпивки,

Али с поздних просонок расхамкавшись,

Вплоть до ужина чешешь пазуху,

Не запрешь ворот — рта беззубого,

Креня в сторону шолом-голову?

Оттого я, свет, шатуном гляжу,

Не смыкаю рта деревянного,

Что от бела дня до полуночи

«Воротись» вопю доможирщику,

Своему ль избяному хозяину.

Вопия, надорвала я печени:

Глинобитную печь с теплым дымником.

Видно, утушке горькой — хозяюшке

Вековать приведется без селезня…

Ты, дорога-путинушка дальняя

Ярый кремень да супесь горючая,

Отчего ты, дороженька, куришься,

Обымаешься копотью каменной?

Али дождиком ты не умывана,

Не отерта туманом-ширинкою,

Али лапоть с клюкой-непоседою

Больно колют стоверстную спинушку?

Оттого, человече, я куревом

Замутилась, как плесо от невода,

Что по мне проходили солдатушки

С громобойными лютыми пушками.

Идучи, они пели: «лебедушку

Заклевать солеталися вороны»,

Друг со другом крестами менялися,

Полагали зароки великие:

«Постоим-де мы, братцы, за родину,

За мирскую Микулову пахоту,

За белицу-весну с зорькой свеченькой

Над мощами полесий затепленной!..»

Стороною же, рыси лукавее,

Хоронясь за бугры да валежины,

Кралась смерть, отмечая на хартии,

Как ярыга, досрочных покойников.

Ах ты, ель-кружевница трущобная,

Не чета ты кликуше осинушке,

Что от хвойного звона да ладана

Бьет в ладошки и хнычет по-заячьи;

Ты ж сплетаешь зеленое кружево

От коклюшек ресниц не здымаючи,

И ни месяц-проныра, ни солнышко

Не видали очей твоих девичьих.

Молви, елушка, с горя аль с устали

Ты верижницей строгою выглядишь?

Не топор ли тебе примерещился,

Печь с беленым, развалистым жарником:

Пышет пламя, с таганом бодается,

И горишь ты в печище, как грешница?

Оттого, человече, я выгляжу

Срубом-церковкой в пуще забытою,

Что сегодня солдатская матушка

Подо мною о сыне молилася:

Она кликала грозных архангелов,

Деву-Пятенку с Теплым Николою,

Припадала как к зыбке, к валежине,

Называла валежину Ванюшкой,

После мох, словно волосы, гладила

И казала сосцы почернелые…

Я покрыла ее епитрахилью,

Как умела родную утешила…

Слезы ж матери — жито алмазное,

На пролете склевала кукушица,

А склевавши она спохватилася,

Что не птичье то жито, а Божие…

Я считаю ку-ку покаянные

И в коклюшках как в требнике путаюсь.

(1915)

131 Без посохов, без злата

Без посохов, без злата

Мы двинулися в путь;

Пустыня мглой объята, —

Нам негде отдохнуть.

Здесь воины погибли:

Лежат булат, щиты…

Пред нами Вечных Библий

Развернуты листы.

В божественные строки,

Дрожа, вникаем мы,

Слагаем, одиноки,

Орлиные псалмы.

О, кто поймет, услышит

Псалмов высокий лад?

А где-то росно дышит

Черемуховый сад.

За створчатою рамой

Малиновый платок, —

Туда ведет нас прямо

Тысячелетний рок.

Пахнуло смольным медом

С березовых лядин…

Из нас с Садко-народом

Не сгинет ни один.

У Садко — самогуды,

Стозвонная молва;

У нас — стихи-причуды,

Заморские слова.

У Садко — цвет-призорник,

Жар-птица, синь-туман;

У нас — плакун-терновник

И кровь гвоздинных ран.

Пустыня на утрате,

Пора исчислить путь,

У Садко в красной хате

От странствий отдохнуть.

(1912)

132. НЕБЕСНЫЙ ВРАТАРЬ

Как у кустышка у ракитова,

У колодечка у студеного,

Не донской казак скакуна поил, —

Молодой гусар свою кровь точил,

Вынимал с сумы полотенышко,

Перевязывал раны черные…

Уж как девять ран унималися,

А десятая словно вар кипит…

С белым светом гусар стал прощатися,

Горючьми слезьми уливатися:

«Ты прощай-ка, родимая сторонушка,