Сочинения - [188]

Я осмеливаюсь обратиться к вашему сиятельству с довольно бессовестной просьбой: не соизволите ли прислать мне с благоприятной оказией каких-нибудь семян дыни. Я думаю, мне удастся вырастить их в парниках со слюдяными рамами, какие имеются в моем огороде. Пора закончить мою скучную литанию; обычно принятое заключение письма, когда уже порядком надоел, плохое оправдание, и каждый вправе сказать пишущему — эй, что же ты не кончишь как можно скорее словами: ваш… надоедливый слуга. Добавьте только к этому, что писать вам — наисчастливейшие минуты моей жизни.

<Конец 1794?>

13

Милостивый государь.

Пробыв в Москве четыре дня, не повидавшись ни с кем и сделав несколько необходимых покупок, я вот уже с неделю, как прибыл к себе домой. Ваше сиятельство не можете себе представить почти детскую радость, которую я испытал, увидев, что, наконец, достиг цели и что мое возвращение из ссылки осуществилось. Потому что, признаюсь в этом, может быть, и к стыду моему, всё время, пока я был в дороге и видел подле себя фельдъегеря, мне всё еще казалось, что я в Илимске. Воображение порою и теперь переносит меня туда; потрясенный, переставший быть, так сказать, самим собою, вследствие роковой утраты, постигшей меня в Тобольске, я продолжаю следовать за моими воспоминаниями, которые ведут меня по путям злосчастья, и питаться лишь печальными и бедственными предметами. Хорошая погода вызывает в моем воображении более веселые картины, но гроза и дождь, загоняя меня под кровлю и умеряя некоторым образом его полет, наполняет грустью всё мое существо.

О, как я хотел бы повидаться с моим престарелым отцом! Это — потребность сердца моего, но еще более это необходимо по моим домашним обстоятельствам. Если я получу милостивое разрешение съездить к нему, это будет такая же великая милость, как и разрешение вернуться из Илимска. Если нет, я пошлю к нему моего сына.

Пребывание в деревне во многих отношениях ново для меня. Люди здесь тоже для меня новы. Сходство с сибирским народом, которое я нахожу в них, — лукавство.

Я вызвал неудовольствие своих крестьян, запретив им женить малолетних, что является здесь обычаем почти повсеместным и может быть причиною тому, что население вовсе не будет возрастать, как это должно было бы быть: это одна из причин, тому содействующих.

Я умоляю ваше сиятельство помнить о том, кто и в изгнании и на родине всегда неизменен.

А. Радищев.

24 июля <1797 г.>

Немцово.

14

Милостивый государь.

Мое последнее письмо к вашему сиятельству, если оно дошло до вас, могло вам показаться весьма мрачным, и я искренно прошу за это прощения. Сто раз я повторял себе, зачем писать столько лишнего, зачем нагонять на него тоску, хотя бы и на мгновение. Потому что, признайтесь, мое письмо таки нагнало ее на вас. Со своей стороны признаюсь, что мне невесело.

Однако я призываю к себе на помощь всю философию и риторику; я обращаюсь к рассуждениям и силлогизмам всякого рода; я избавляю ваше сиятельство от их содержания, и, мужественно выдержав бой, чтобы рассеять тучи, омрачавшие мой разум и душу, ныне, как некогда Феб, вышедший во всем блеске из лона Амфитриты, я радостно, выйдя, правда, только из бани с еще мокрой головой, берусь за перо, чтобы поблагодарить ваше сиятельство за письмо от 2 сентября, которое я получил 20 того же месяца. Согласитесь, что человек — существо весьма смешное, весьма забавное, весьма нелепое. Он плачет утром и смеется вечером, хотя ничего и не переменилось, а иногда он сам и с места не двинулся, плотно усевшись в кресло в колпаке и в ночных туфлях. Да, я нахожу себя именно таким, как я это изобразил, наплакавшись поутру, прохохотав весь вечер, как безумный, а я ведь не смеялся, по крайней мере от души, с самого Тобольска, со времени разлуки с моей доброй подругой, хотя у меня как будто и есть все основания стать более веселым, благодаря великодушию нашего милостивого государя.

Ваше сиятельство желаете знать, что я поделываю и есть ли у меня соседи. Соседей хоть пруд пруди, но я никого не видел. Г-н Нарышкин Алексей Васильевич с семьей; он болен, живет в 8 верстах; затем… не хочу загружать письмо ненужными именами. Гончаров, мой дальний родственник, знаменитый своей парусиной, живет в 40 верстах; Калуга в 60 верстах; Янов в 150 за Москвой. Он писал мне дважды и приглашает приехать повидаться. Хотя мы и старые товарищи, но он живет уж слишком далеко от меня.

Что касается моих занятий, то я читаю мало, не пишу совсем ничего, эта мания уже давно прошла. Я брожу, гуляю в лесочке, что рядом с садом, в котором ничего и нет, кроме яблок; итак, я брожу в лесу, но не для того, чтобы размышлять или охотиться за дичью, которая здесь не водится, но, о! ваше сиятельство, конечно, не догадаетесь, я просто собираю грибы. Прибыв сюда, я только и делал, что глядел, и этим насладился. Я видел, как убирали рожь и яровые, я видел сенокос. Я наблюдал, но я запретил себе размышления; я часто повторял прекрасную оду Горация Beatus ille, которой я знаю только начало, и иногда мне казалось, что можно по-разному наслаждаться жизнью. По прибытии сюда я увидел поля серого и желтого цвета, ближе к осени серое превратилось в зеленое. Когда я приехал, поля были покрыты прекрасными хлебами, золотистые волны которых колебал ветер. Потом колосья упали под серпом жнецов; сухое жниво покрывает поля, по которым бродят стада коров и овец, а рядом уже всходит зеленая надежда землепашца. Повторяю, я был совсем один, и я наслаждался. После окончания летних работ я видел целые толпы сельских жителей, которые, подобно стаям диких гусей и уток, проходили передо мной; они покидали свои жилища, чтобы отправиться на поиски пропитания, подобно тому, как птицы покидают север с приближением морозов. Сердце мое сжималось. Значит, есть для них край более богатый, более привольный, может быть, небо там чище и яснее и жизнь счастливее? Нет, простолюдин любит места, где он родился; только необходимость заставляет его покинуть свой дом и всё то, что человек покидает с сожалением. Но он вернется сюда, нагруженный данью, которую его ремесло приносит ему от людей еще более простых, чем он сам, и радость снова войдет в его дом. Горе тому, кто ее потревожит! Когда я вижу чужую радость, мне самому становится весело, и это чувство я испытываю довольно часто. Я каждый день вижу солдат, которые возвращаются к родным и друзьям. Сколько радости! Сколько благословений тому, кто сему причина. Ах, когда же я увижу своих? Старший из моих гренадеров болен, и я думаю теперь, что в этом и кроется истинная причина, почему он хотел бы выйти в отставку. Он болен с тех пор, как приехал в Киев. Меньшой в лагере, там же поблизости. Они надеются приехать повидаться со мной. Какая радость! Обнимая меня, они будут благословлять того, кто вернул им отца, того, кто его сохранил для них. Они будут благословлять вас.