Сочинения - [13]

И была Ты тиха, как рассвет над фабричным кварталом,

Хороша точно пыльная ветка в пустых городах.

Ты у грязной стены прислонившись как пьяный стояла,

И в глазах Твоих слезы сияли как птицы в лесах.

Ты смотрела на лица, на пепел, на сданные карты

И молчала, готовая тысячу раз умереть.

Мы из тьмы исступленья, в смятенье и в дыме азарта

Созерцали готовую тысячу раз умереть.

И петух закричал точно ангел над миром позора.

Ты простерла ладони и тихо сказала что — «Скоро».

Стоицизм

В теплый час над потемневшим миром,

Желтоносый месяц родился,

И тотчас же выстиранный с мылом,

Вдруг почувствовал: осень, сад.

Целый день жара трубила с башни,

Был предсмертный сон в глазах людей.

Только поздно улыбнулся влажно

Темно-алый вечер чародей.

Под зеленым сумраком каштанов

Высыхал гранит темно-лиловый.

Хохотали дети у фонтана,

Рисовали мелом город новый.

Утром птицы мылись в акведуке,

Спал на голых досках император.

И уже средь мрамора и скуки

Ад дышал полуденный с Евфрата.

А над замком под смертельным небом,

Распростерши золотые крылья,

Улыбалась мертвая победа

И солдат дремал под слоем пыли.

Было душно. В неуютной бане

Воровали вещи, нищих брили.

Шевеля медлительно губами

Мы в воде о сферах говорили.

И о том, как отшумев прекрасно

Мир сгорит, о том, что в Риме вечер,

И о чудной гибели напрасной

Мудрецов детей широкоплечих.

Насмехались мокрые атлеты,

Разгоралась желтая луна

Но Христос склонившийся над Летой

В отдаленье страшном слушал нас.

В море ночи распускались звезды,

И цветы спасались от жары,

Но уже проснувшись шли над бездной

В Вифлеем индусские цари.

И слуга у спящего Пилата

Воду тихо в чашу наливал,

Центурион дежурный чистил латы

И Иосиф хмуро крест стругал.

1930

«Целый день в холодном, грязном саване…»

Целый день в холодном, грязном саване

Спал мечтатель позабыв о мире,

Утром было состязанье в плаванье

Трубачи играли на буксире.

Потные гребцы кричали с лодок,

Шумно люди хлопали с мостов,

И в порыве ветра на свободу

Флаги рвались с окон и шестов.

Ветер в воду уносил журналы,

В синеву с бульвара пыль летела.

И воздушный шарик у вокзала

Вился в ветках липы облетелой.

Все, что летом прочь не уезжали,

Желтый лист возили на бульваре,

И на небе щурясь разбирали

Объявленье на воздушном шаре,

Все они бодрились, улыбались

И грустить друг другу не давали,

Будто никогда не ошибались.

Будто ничего не ожидали.

И устав от пестроты и лени

Возвратились по домам без ног,

В час, когда в больном оцепененье

Встал мечтатель и раскрыл окно.

«Мир был темен, холоден, прозрачен…»

Мир был темен, холоден, прозрачен

Исподволь давно к зиме готов.

Близок к тем, кто одинок и мрачен,

Прям, суров и пробужден от снов.

Думал он: Смиряйся, будь суровым,

Все несчастны, все молчат, все ждут,

Все смеясь работают и снова

Дремлют книгу уронив на грудь.

Скоро будут ночи бесконечны,

Низко лампы склонятся к столу.

На крутой скамье библиотечной

Будет нищий прятаться в углу.

Станет ясно, что шутя, скрывая

Все ж умеем Богу боль прощать.

Жить. Молиться двери закрывая.

В бездне книги черные читать.

На пустых бульварах замерзая

Говорить о правде до рассвета.

Умирать живых благословляя

И писать до смерти без ответа.

«Солнце нисходит, еще так жарко…»

Георгию Адамовичу

Солнце нисходит, еще так жарко,

Но в воздухе осень и парк поредел.

Там ярко горят лимонады в хибарке

И желтые листья газет на воде.

Еще мы так молоды. Дождь лил все лето,

Но лодки качались за мокрым стеклом.

Трещали в зеленом саду пистолеты.

Как быстро, как неожиданно лето прошло.

Так поздно в стекле синева отражалась,

И месяц вставал над фабричной трубой.

Душа мирозданья — Надежда на жалость,—

Быть может мы летом простились с Тобой.

Так тише и чище. Молчит в амбразуре

Высокой тюрьмы арестант на закате,

И в ярком сиянье осенней лазури

Свистит паровоз на кривой эстакаде.

Вагоны качаясь уходят на запад.

С бульвара доносится шум карусели.

Он смотрит в сиянье; не хочется плакать.

Как пыльно и кратко отъездов веселье.

Над башней проносятся поздние птицы.

Как быстро о солнце листва забывает.

Рука открывает святые страницы.

Глаза закрываются. Боль убывает.

1930

Снежный час

«Снег идет над голой эспланадой…»

Снег идет над голой эспланадой;

Как деревьям холодно нагим,

Им должно быть ничего не надо,

Только бы заснуть хотелось им.

Скоро вечер. День прошел бесследно

Говорил; измучился; замолк,

Женщина в окне рукою бледной

Лампу ставит желтую на стол.

Что же Ты, на улице, не дома,

Не за книгой, слабый человек?

Полон странной снежною истомой

Смотришь без конца на первый снег.

Все вокруг Teбе давно знакомо.

Ты простил, но Ты не в силах жить.

Скоро ли уже Ты будешь дома?

Скоро ли Ты перестанешь быть?

Декабрь 1931

«В зимний день на небе неподвижном…»

В зимний день на небе неподвижном

Рано отблеск голубой погас.

Скрылись лампы. Гаснет шорох жизни

В тишине родился снежный час.

Медленно спускаясь к балагану

Снег лежит на полосатой ткани,

Пусто в роще, грязно у шлагбаума,

Статуи покрылись башлыками.

Расцвело над вымершим бульваром

Царство снега заметя следы.

Из домов, где люди дышат паром,

Страшно выйти в белые сады.

Там все стало высоко и сине.

Беднякам бездомным снежный ад,

Где в витринах черных магазинов

Мертвецы веселые стоять.

Спать. Лежать, покрывшись одеялом,

Точно в теплый гроб сойти в кровать.