Сочинения - [2]
Белинский в своих письмах к московским друзьям никогда не забывал передать свое «братское лобызание» «милому Василию Ивановичу Красову», писал ему теплые письма, просил новые стихи и сердился, если поэт не присылал их. Лишения и переживания Красова тяжело падали на сердце великого критика[12]. В. П. Боткин, Т. Н. Грановский принимают самое близкое участие в судьбе Красова, вернувшегося в Москву из Киева, А. В. Кольцов радуется его поэтическим успехам, посылает его «славные пьески» Белинскому[13]. Белинский пишет Боткину: «Красову скажи… что его «Песня Лауры» и «Флейта» — прелесть, чудо, объядение — хороши, мочи нет…»14 [14]. В своих статьях он высоко отзывается о «прекрасных поэтических стихотворениях» Красова, цитирует элегию «Взгляни, мой друг: по небу голубому», выделяет «проникнутое грустным чувством» стихотворение «Клара Моврай», элегию «Когда порой свободный от трудов», «истинный перл» «Известие», «все проникнутое мыслию и отличающееся художественною отделкою формы», и многие другие стихотворения любимого им поэта.
Находясь в кругу передовых людей своего времени, в центре литературной жизни 30-х и 40-х годов прошлого века, Красов выделялся как поэт, творчество которого выражало чувства и настроения лучших людей его времени, душевные тревоги «молодой России». Красов не поднялся вместе с Лермонтовым до сурового обличения крепостнической действительности. Выражая душевную неудовлетворенность молодого поколения этой действительностью, тяжелые переживания своего лирического героя, уже, надломленного жизнью, Красов не был, однако, только певцом страдания, несбывшихся надежд и упований. Поэт привлекает нас большой любовью к жизни, искренним и чистым человеческим чувством всей своей широкой и доброй души, светлой мечтой и постоянным ожиданием радостного будущего. Лирическая взволнованность, элегическая грусть, находившие подчас тонкие музыкальные формы под пером Красова, сочетаются с присущей его русскому таланту народной простотой поэтической речи, а восторженная романтичность переплетается с чисто реалистическим изображением жизни.
Василий Иванович Красов родился 23 ноября 1810 года[15] в Кадникове, маленьком уездном городке Вологодской губернии, в семье бедного сельского священника. Детство поэта прошло во Флоровском, где его отец Иван Федорович Красов был соборным иереем Николаевской церкви.
Будущий поэт рано узнал нелегкую жизнь простого народа, проникся его настроениями и думами. Красов называл свое детство «бедным», не раз с грустью вспоминал о нуждах, никогда не покидавших их большую семью. И все же детские годы поэта, на долю которого, как и на долю многих передовых людей его времени, выпала нищенская, полная лишений и невзгод жизнь, были лучшими в сравнении с теми, какие пришлось ему пережить позже.
Красов любил родные места, в которых провел свои «лучшие дни». Он с гордостью называл себя «сыном севера», в письмах к В. Белинскому высказывал заветное желание получить место учителя в своей «северной, родной» губернии. Тоскуя по родному краю, поэт не раз рисовал себе овеянные сладкой грустью образы «дальней милой стороны», не раз вспоминал «детских лет волнующую даль»:
В сентябре 1821 года родители определили Василия Красова в Вологодское духовное училище, где уже учились его старшие братья. Училище помещалось в одном здании с духовной семинарией, а его казеннокоштные ученики жили здесь же, вместе с семинаристами, с малых лет впитывая в себя жестокие и грубые «бурсацкие» нравы. Изо дня в день магистры и кандидаты богословия, архимандриты, протоиереи, иподьяконы и прочие наставники училища и даже студенты семинарии вдалбливали ученикам одно и то же — священную историю, катехизис, церковный устав. Особое внимание обращалось на знание древних языков, и случалось так, что ученики знали их лучше, чем свои родной русский язык[16].
Василии Красов оказался учеником «примерно доброго» поведения, «способностей отличных, прилежания ревностного, успехов превосходных»[17]. В 1825 году он заканчивает училище и вслед за своими братьями Федором, Николаем и Глебом переводится в Вологодскую духовную семинарию.
Будучи семинаристами, братья Красовы находились на собственном содержании, но, как и другие студенты, должны были ревностно блюсти строгий режим «вологодской бурсы». Стоило лишь одному из них, Глебу, заглядеться однажды на «гарнизонные упражнения», проходившие у самой семинарии, на «плац-параде», опоздать на занятие по словесности и «непристойным убранством одежды» произвести в своих товарищах «всеобщее смеяние», как он тут же был немедленно поставлен на колени, а потом исключен из семинарии и отдан в солдаты
