Сочинения - [27]

Поэтому, видя рабство, не Создателя обвиняй, но бегай греха и хулы, за что род человеческий и разделен на рабов и господ. Когда видишь, что ладья несется попутным ветром, пловцы сидят спокойно, гребцы или действуют веслами, или тянут продольный канат, или исполняют другое какое приказание, передовой высматривает подводные камни, песчаные и каменистые мели и указывает их кормчему, а кормчий над всеми начальствует и правит ладьей посредством кормила, тогда дивишься порядку, не приказываешь быть всем кормчими, не всем вверяешь полную власть на корабле и, видя, что иной остается в покое, другой исполняет приказанное, один сказывает, что видит, а другой всем вместе отдает приказы, не гневаешься и не обвиняешь в неустройстве, а напротив того, не перестаешь дивиться порядку. Но тебе не угодно, чтобы домы управлялись подобно кораблям, ты негодуешь, видя, что в доме один начальник, а другие — подчиненные. И дом, и корабль, что касается до управления, весьма между собою сходны. Хозяин дома, как кормчий какой, взявшись за кормило дома, над всеми делается набольшим. А первенствующий между служителями, которому вверено попечение о всех прочих, уподобляясь передовому на ладье, вразумляет хозяина, что, по его мнению, полезно. Из прочих же служителей одни, подобно гребцам, неся на себе порученные им частные работы, исполняют, что им приказано, а прочие, подобно пловцам, оставаясь среди них, зависят от их распоряжений и через них получают необходимое. Итак, почему же ладью, когда так она управляется, хвалишь, а над домом, в котором введено то же управление, смеешься? Думаю же, похвалишь и воинство, в котором предводительствует военачальник, малые дружины охраняются начальниками дружин, полки в устройстве выводятся полковниками, сотники же и тысячники разносят им распоряжения военачальника и войско расставляют, то в отряды, то в одну сомкнутую дружину, иногда же разводят полукругом, а в ином случае, каждое крыло растянув на большое пространство, окружают неприятелей и не дают им возможности спастися бегством, со всех сторон равно поражая стрелами и побивая всех до одного. Но всего этого не было бы, если бы войско не разделялось на начальствующих и подначальных, потому что в войске наипаче всего вреднее многоначалие, которое, рассекая его на многие части, препятствуя единомыслию и покушаясь распоряжаться им со многими целями, более вредит ему, нежели управляет им. Поэтому не странно ли тебе, который дивишься на корабле начальству одного и в воинстве хвалишь порядок, производимый приказами военачальника, порицать дом, управляемый таким же образом?

Но говоришь: тяжело быть в рабстве, в том, чтобы пользоваться необходимым, зависеть от власти господ и изнурять себя непрестанными трудами.

Если с искренним желанием узнать истину вникнешь во все тебе сказанное, то, оставив свои возражения, найдешь, что в этом, хотя много неприятного, однако же много и великой пользы. Хозяин дома стесняется многими заботами, рассуждая, как доставить потребное домашним, как внести царям установленную подать, как излишнее из прибытков продать и купить, в чем настоит нужда. Если земля неблагодарна была земледельцам, подражая в этом несколько человеческой неблагодарности Творцу, он безпокоится, перебирает в уме заимодавцев, пишет обязательства и навлекает на себя самопроизвольное рабство. И если земля принесла плоды, обременена своими порождениями, покрыта жатвами и древесные ветви заставляет наклоняться к ней от тяжести многих плодов, опять у него другого рода скорбь: перебирает в уме покупщиков на плоды и не находит, обилие плодоносия и для него самого делается не менее обременительным, как и для дерев. Заботы сии не днем только нападают на них, остеняют (т. е. жалят. — Ред.) и мучат душу, но и ночью еще неприязненнее тревожат ее, потому что душа, безмолвствуя и освободясь от внешних дел, полнее чувствует собственное свое состояние — и доброе, и худое. А у слуги, работающего телом, душа свободна и изъята от всего этого. Не сетует он о безплодии земли, не оплакивает непродажу съестных припасов, не печалится, видя заимодавца, не боится толпы сборщиков, не принужден ходить по судебным местам, не страшится вызова глашатая и судии, обращающегося с грозным взором. Мерою получает продовольствие, но свободен от заботы. Спит на полу, но никакое попечение не гонит от него сна; сладкий сон, лиясь ему на вежды, не дает чувствовать жесткого ложа. И это, дознав из естествословия, сказал премудрый: сон сладок работающему (Еккл.5:11). Одною одеждою прикрывает свое тело, но тело его крепче, нежели у господина. Ест хлеб из отрубей, не пользуясь ни малой при нем приправой, но с большею приятностию, нежели господин, принимает пищу. Тот, непрестанно угождая чреву и преступая пределы сытости, отталкивает от себя снеди и с принуждением передает их чреву, а он, измеряя вкушение потребностию и данную долю ломая бережливо, принимает пищу с вожделением и легко переваривает, прияв в содейственники труд. Но ты смотришь на рабство, а не смотришь на здоровье, видишь служение, а не усматриваешь довольство, жалуешься на труд, а не ублажаешь беззаботной жизни, охуждаешь обязанность быть в услугах, а не взираешь на приятный сон.