Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 1 - [5]

продаётся

Каюк

Заграничная лодка

Босая г

Без колен

Вся в рюмках

С приложением плиткИ

Безличного

Счастья

ЯРАхи

Купите аршин

не хотите

не надо

Другие проглотят

ε

<1920.9.VI>

«Белые колпаки, на них повязки…»

Белые колпаки, на них повязки.

Один за другим мелькают в пляске,

Блестя ножами и пёстрым нарядом,

Шестнадцать курдов сплочённым рядом.

В землянке темно. Дымит полено.

В бубен ударяет мальчишка пленный.

У музыканта, наверное, лопнет щека.

В открытую дверь шуршит река.

«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.

«Гоп!», – кричит старший,

Ногой топает. Платком машет.

Один шаг налево. Два шага вправо.

Вокруг землянки идёт орава.

Обходят землянку под визг дудука.

А за дверью дьяволы без шума, без стука

Собрались и смотрят, как в пёстрых платьях

Танцуют ночью их земные братья.

«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.

«Гоп!», – кричит старший.

Словно голодные, стучат патронташи.

Один за другим мелькают в пляске

Белые колпаки, а на них повязки.

Тифлис 13/VI/1920

«Я сафьянные надену ноговицы…»

Я сафьянные надену ноговицы,

Подвяжу я голенища ремешком.

Словно суслик мягколапый, словно птица,

Подкрадусь к тебе сегодня вечерком.

Я усядусь, будто барин, на постели,

Буду стаскивать нагайку я с руки

И спокойно буду ждать, чтоб заблестели

В глубине твоих глазёнок огоньки.

Буду губ я ждать покорных, нежных, пряных.

Буду ласки ждать, крутя упрямо ус.

И тогда, забыв о лесе и полянах,

Я в уста твои безвольные вопьюсь.

Ну так жди меня, души моей царица,

Подведи свои ресницы угольком,

Я сафьянные надену ноговицы

И приду к тебе сегодня вечерком.

Нар лето 1920

«Волки, мыши, гиены…»

Волки, мыши, гиены,

Собаки болотные, медведи,

Красные лебеди, шакалы —

Все, от червяка до верблюда,

Потянулись на мою свадьбу

На опушку пихтового леса.

А там собрались уже гости:

Чёрные рабы-нубийцы

И рабы из долины Пуну,

Охотники, одетые в шкуры,

Приморские воры и убийцы

И голодные бродяги без одежды.

Были там певцы и певицы,

Музыканты, искусные танцоры,

И длинноволосый чужеземец

Привёз учёную обезьяну

Владыки подземного мира.

Были чёрные мохнатые люди,

Ангелы, пророки, святые —

Словом, всё, что живёт и дышит

Или что когда-нибудь дышало.

Всё было на моей свадьбе,

Всем я роздал по подарку,

А тебе, моя невеста, у меня ничего не осталось.

Авчалы 28/VII/1920

«Когда я услышу звенящие струны…»

Когда я услышу звенящие струны

Застольных песен

Свободных греков

И клич их военный

Услышу когда я?

Когда услышу у рек Вавилона

О милой отчизне

Пленённых евреев

И нощно и денно

Когда я услышу со стогн Ирана

Гибкие переливы

Хафиза, Руде́ки

Их мерную душу

Услышу когда я?

Когда я услышу свой собственный голос

Своё дыханье

В раскатах хора

Где Они хористы

Услышу когда я?

Тифлис 13/IX/1920

«На двадцать седьмой ступени…»

На двадцать седьмой ступени

Я вспомнил, что Ты еси.

Непонятные и неясные тени

Помаячили передо мной в выси.

Отвори мне, Владыка, двери,

Чтоб тебя я увидеть смог.

Я не верил, но теперь я верю

В смирении у твоих ног.

От грехов в нарывах моя кожа.

Омерзительней меня нет.

Но ты смилуйся надо мной, Боже,

Открой передо мной свет.

Чтоб я смог к Тебе возвратиться,

Слышать Тебя, Тебя вдыхать,

Видеть снова все Твои лица,

Возлюбленная моя Мать.

Я был Князем ночи

И твоим невольником был.

Ты сам закрыл мои очи,

И я всё забыл.

Дай мне, Господи, мерзкому, дай мне

Вечную память о тебе на час,

Чтоб я ангелом или камнем

Славословил Тебя в нас.

Воскр. 3 октября / Тифлис 1920

«Люблю я, люблю очень…»

Люблю я, люблю очень,

Я очень её люблю.

Днём люблю её, ночью.

И ночью её люблю.

Она лежала со мной на солнце,

Слушала шум реки.

Она глядела в оконце

В ответ на мои свистки.

На улице, дома, в трамвае,

Я всюду её любил.

Жил я, всюду её ожидая.

Каждый шаг её был мне мил.

И теперь, когда я её не вижу,

Когда, брошенный, думаю о ней,

Я вижу, мне никого нет ближе,

Я никого не любил нежней.

Ах, люблю я, люблю очень,

Её я очень люблю.

Днём люблю её. Днём и ночью.

И ночью её люблю.

6 окт. 1920

Тифлис

«Широкая грудь пустыни…»

Широкая грудь пустыни.

За жизнь её не исцелуешь.

А солнце целует и смотрит

И опять глядит и целует.

Вот с востока идут верблюды,

И с юга тянутся люди,

На севере караван показался,

С запада качаются паланкины.

Почему же не звенят колокольцы?

Почему не поёт вожатый?

Почему не рявкают верблюды?

Поражают кони копытом землю,

Беззвучно ступают верблюды,

Пешеход ногами перебирает.

Почему же ничего не слышно?

Почему они ни направо,

Ни назад, ни налево не смотрят,

А глядят впереди перед собою?

И почему они шага не замедлят?

Ах, зачем им эти крики да песни?

На что им перезвон колокольцев?

Не нужна им ни вода, ни стоянка.

Идут они все в Город Мёртвых.

Не такие они там песни услышат.

Там звенят колокола, не колокольцы.

И вода там течёт получше нашей.

А солнце глядит и целует

И опять целует и смотрит

На широкую грудь пустыни.

Ах, за жизнь её не исцелуешь!

За семь жизней её не исходишь

И никогда не узнаешь,

Где лежит этот Город.

Е.П.

Тифлис

17/X 1920

«Я в храмах написал умышл<енно>…»

Я в храмах написал умышл<енно>

14 000 канцон.

С неба на меня Кто-то лишний

Упал с раздавленным лицом.

Я хотел заснуть в шелесте

Недоеденных Богом нот,

А он во мне, в горле, в челюсти,

В языке спрятался, мной поёт.

<1919–1921>

«В черАмне кОлокол ВлИли…»

В черАмне кОлокол ВлИли

вБРЮхо

ЗенИт рукоЯтка СокАта

ВарАввы не ВЫ