Событие - [13]
(Взяла у Марфы из рук.) Вот, пожалуйста.
Да, мне об этом докладывали. (Любови.) А что, милая, поджилочки у вас трепещут? Дайте посмотреть… Я в молодости влюбился в одну барышню исключительно из-за ее поджилочек.
Я ничего не боюсь, Петр Николаевич.
Какая вы отважная. Нда. У этого убийцы губа не дура.
Что такое? Я ничего не понимаю… Какая дура? Какой убийца? Что случилось?
За ваше здоровье, милая. А коньяк-то у вас того, неважнец.
(К Николадзе.) О, раз вы ничего не знаете, так я вам расскажу.
Нет, моя. Оставьте, не мешайтесь{21}.
Мамочка, пожалуйста.
Когда вы пришли, Петр Николаевич, я собиралась прочитать присутствующим одну маленькую вещь, но теперь я при вас что-то не смею.
Притворство. Вам будет только приятно. Полагаю, что в молодости вы лепетали между поцелуями, как все лживые женщины.
Я давно-давно это забыла, Петр Николаевич.
Ну, читайте. Послушаем.
Итак, это называется "Воскресающий Лебедь"{22}.
Воскресающий лебедь… умирающий Лазарь{23}… Смерть вторая и заключительная… А, неплохо…
Нет, Петр Николаевич, не Лазарь: лебедь.
Виноват. Это я сам с собой. Мелькнуло. Автоматизм воображения{24}.
(Появляется в дверях и оттуда) Люба, на минутку.
Иди сюда, Алеша.
Люба!
Иди сюда. Господину Куприкову тоже будет интересно.
Как знаешь.
Входит с Куприковым и репортером. Куприков — трафаретно-живописный живописец, в плечистом пиджаке и темнейшей рубашке при светлейшем галстуке. Репортер — молодой человек с пробором и вечным пером.
Вот это Игорь Олегович Куприков{25}. Знакомьтесь. А это господин от газеты, от «Солнца»: интервьюировать.
(Любови) Честь имею… Я сообщил вашему супругу все, что мне известно.
Вот теперь… Поль! Блесни! Ты так чудно рассказывал. Поль! Ну же… Господин Куприков, Алеша, — вот мой муж тоже…
Извольте. Это случилось так. Слева, из-за угла, катилась карета "скорой помощи", справа же мчалась велосипедистка — довольно толстая дама, в красном, насколько я мог заметить, берете.
Стоп. Вы лишаетесь слова. Следующий.
Пойдем, дядя Поль, пойдем, мой хороший. Я дам тебе мармеладку.
Не понимаю, в чем дело… Что-то в нем испортилось.
(Писателю) Разрешите?
Слово предоставляется художнику Куприкову.
(Мужу) Я не знаю, почему нужно из всего этого делать какой-то кошмарный балаган. Почему ты привел этого репортера с блокнотом? Сейчас мама собирается читать. Пожалуйста, не будем больше говорить о Барбашине.
Что я могу… Оставь меня в покое. Я медленно умираю. (Гостям.) Который час? У кого-нибудь есть часы?
Все смотрят на часы.
Ровно пять. Мы вас слушаем, господин Куприков.
Я только что докладывал Алексею Максимовичу следующий факт. Передам теперь вкратце. Проходя сегодня в полтретьего через городской сад, а именно по аллее, которая кончается урной, я увидел Леонида Барбашина сидящим на зеленой скамье.
Да ну?
Он сидел неподвижно и о чем-то размышлял. Тень листвы красивыми пятнами лежала вокруг его желтых ботинок.
Хорошо… браво…
Меня он не видел, и я за ним наблюдал некоторое время из-за толстого древесного ствола, на котором кто-то вырезал — уже, впрочем, потемневшие — инициалы. Он смотрел в землю и думал тяжелую думу. Потом изменил осанку и начал смотреть в сторону, на освещенный солнцем лужок. Через минут двадцать он встал и удалился. На пустую скамью упал первый желтый лист.
Сообщение важное и прекрасно изложенное. Кто-нибудь желает по этому поводу высказаться?
Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алеша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Да! Но какие, какие?
"Зад, — как сказал бы Шекспир, — зад из зык вещан". (Репортеру.) А что вы имеете сказать, солнце мое?
Хотелось задать несколько вопросов мадам Трощейкиной. Можно?
Выпейте лучше стакан чаю. Или рюмку коньяку?
Покорнейше благодарю. Я хотел вас спросить, так, в общих чертах, что вы перечувствовали, когда узнали?
Бесполезно, дорогой, бесполезно. Она вам ничегошеньки не ответит. Молчит и жжет. Признаться, я до дрожи люблю таких женщин. Что же касается этого коньяка… словом, не советую.
Если позволите, я начну…
(Репортеру.) У вас, между прочим, опять печатают всякую дешевку обо мне. Никакой повести из цыганской жизни я не задумал и задумать не мог бы. Стыдно.
Петр Николаевич, позволяете?
Просим. Внимание, господа.
"Первые лучи солнца…". Да, я забыла сказать, Петр Николаевич. Это из цикла моих "Озаренных Озер". Вы, может быть, читали… "Первые лучи солнца, играя и как будто резвясь, пробно пробежали хроматической гаммой по глади озера, перешли на клавиши камышей
В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.
Гениальный шахматист Лужин живет в чудесном мире древней божественной игры, ее гармония и строгая логика пленили его. Жизнь удивительным образом останавливается на незаконченной партии, и Лужин предпочитает выпасть из игры в вечность…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дар» (1938) – последний русский роман Владимира Набокова, который может быть по праву назван вершиной русскоязычного периода его творчества и одним из шедевров русской литературы ХХ века. Повествуя о творческом становлении молодого писателя-эмигранта Федора Годунова-Чердынцева, эта глубоко автобиографичная книга касается важнейших набоковских тем: судеб русской словесности, загадки истинного дара, идеи личного бессмертия, достижимого посредством воспоминаний, любви и искусства. В настоящем издании текст романа публикуется вместе с авторским предисловием к его позднейшему английскому переводу.
Роман, задуманный Набоковым еще до переезда в США (отрывки «Ultima Thule» и «Solus Rex» были написаны на русском языке в 1939 г.), строится как 999-строчная поэма с изобилующим литературными аллюзиями комментарием. Данная структура была подсказана Набокову работой над четырехтомным комментарием к переводу «Евгения Онегина» (возможный прототип — «Дунсиада» Александра Поупа).Согласно книге, комментрируемая поэма принадлежит известному американскому поэту, а комментарий самовольно добавлен его коллегой по университету.
Свою жизнь Владимир Набоков расскажет трижды: по-английски, по-русски и снова по-английски.Впервые англоязычные набоковские воспоминания «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство») вышли в 1951 г. в США. Через три года появился вольный авторский перевод на русский – «Другие берега». Непростой роман, охвативший период длиной в 40 лет, с самого начала XX века, мемуары и при этом мифологизация биографии… С появлением «Других берегов» Набоков решил переработать и первоначальный, английский, вариант.
Написано в Кап д'Антиб в сентябре 1938 г. Опубликовано в: «Русские записки», 1938, ноябрь (№ 11). При жизни автора по-русски не переиздавалось.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пьеса написана в марте 1923 г. в Берлине. На выбор темы и сюжета пьесы повлияли два события в жизни Набокова: трагическая смерть отца, В. Д. Набокова, убитого 28 марта 1922 г., и расторжение помолвки со Светланой Зиверт в январе 1923 г. Тема «инерции» жизни после смерти была развита затем Набоковым в рассказе «Катастрофа» (1924) и повести «Соглядатай» (1930).
Пьеса написана в июне 1923 г. в имении Домэн де Больё, Солье-Пон (вблизи Тулона), где Набоков работал на фруктовых плантациях друга В. Д. Набокова Соломона Крыма (N84. Р. 287).