Собственность и государство - [336]

Механическое воззрение на развитие приводит Спенсера и к механическому объяснению постепенного совершенствования организмов в царстве природы. Несмотря на то что он наследственность объявил таинственным началом и признал, что эволюция организма только частью объясняется умножением следствий, он решительно заявляет, что весь последовательный ряд органических форм есть создание окружающих сил (§ 152, 159). Производя всякого рода перемены по закону умножения следствий, эти силы между прочим производят и такие, которые делают организм более способным к жизни в окружающей среде. Эти более приспособленные особи вследствие своего преимущества переживают других и передают свои свойства потомству. Отсюда прогресс, который однако может сделаться и попятным движением, как скоро условия жизни требуют не высших, а низших способностей. Это именно оказывается у паразитов.

Таким образом, внутренней силе, проявляющейся в наследственности, предоставляется лишь воспроизводить то, что создано силою внешнею. Но так как следующие непрерывною нитью произведение и воспроизведение органических форм логически должны быть признаны действием одной и той же силы, то подобное воззрение, не имеющее за себя ни единого факта, очевидно грешит и против логики. Необходимость признать наследственность посредствующим звеном органического развития уничтожает всякую возможность приписать его действию внешних сил.

Ниже мы возвратимся к этому учению, занимающему столь видное место в современном умственном движении; теперь же посмотрим на третью изобретенную Спенсером причину разнообразия, именно на происходящее от внешних причин выделение однородного, чем сообщается определенность различиям. И это начало столь же мало выдерживает критику, как и предыдущие. Если мы взглянем на приведенные Спенсером примеры действия ветра и воды, то мы увидим, что тут столь же часто происходит смешение разнородного. Вихрь самые разнообразные предметы сваливает в кучу, то же делает наводнение. Вода, растворяя различные вещества, вместе с тем производит смешение растворенного. С другой стороны, если мы обратимся к различиям органического строения, то мы легко убедимся, что разнообразие органов состоит вовсе не в том, что однородные частицы соединяются с однородными и становятся особо. Анаксагор мог таким образом объяснять строение вселенной, но современной науке совершенно известно, что руки, ноги, туловище и голова животного состоят из одних и тех же тканей, которые получают только разное устройство вследствие различия отправлений, к которым предназначены органы. Известно также, что кровеносная и нервная системы распространены по всем частям тела, так что ссылаться на механическое отделение однородного для объяснения определенности органических различий по меньшей мере странно. Очевидно, что существующая в организме определенность различий имеет иную причину, которую надобно искать внутри, а не вне его.

Тем же внешним причинам, которые производят эволюцию, Спенсер приписывает и ее прекращение. Всякое движение, говорит он, встречает сопротивление, на одоление которого употребляется сила, а так как сопротивление действует постоянно, то сила постепенно истощается, и рано или поздно движение должно прекратиться (§ 176). Это конечное равновесие составляет последовательный результат всей предшествующей эволюции; жизнь - ничто иное, как постепенная потеря движения, а потому полное прекращение движения представляется достижением цели, высшею ступенью эволюции. Вследствие этого Спенсер называет постепенное уменьшение движения "прогрессом к равновесию" (§ 170). При всем том он не решается признать смерть высшим венцом жизни. Таковым он считает состояние предсмертное, когда большая часть жизненных движений прекратилась и остается только общее круговорот-ное движение массы, которое, встречая наименее сопротивления, сохраняется, когда остальное уже исчезло. В приложении к человеческому роду Спенсер признает это предсмертное состояние периодом высшего блаженства. Люди потеряли уже все свои личные наклонности и желания и добровольно, без всякого внешнего принуждения вступают в круговорот общего движения. При таких условиях действие правительства, конечно, становится излишним. Свободе можно предоставить полный простор, ибо она даруется уже не живому существу, а умирающему, потерявшему все свои самобытные силы и ставшему страдательною частицею материи, увлекаемою общим движением.

О прелестях подобного состояния можно спорить, но прежде всего надобно спросить: каким образом оно вяжется с законами, управляющими эволюциею? Основной закон эволюции состоит, как мы видели, в постепенной интеграции материи с сопровождающею <ее> потерею движения. В этом процессе подвижное равновесие составляет предсмертный момент, когда вследствие постоянного действия внешних сил значительнейшая часть внутреннего движения уже потеряна; почему не этот момент вдруг получает устойчивость? Казалось бы, что чем более потеряно внутреннего движения, тем менее предмет может противостоять внешним влияниям, следовательно, и уравновесить последние и тем с большею быстротою он должен приближаться к смерти. Не видать также, почему тут должна прекратиться прогрессивная дифференциация, которую Спенсер выводит из вечного закона постоянства силы. Если под влиянием закона умножения следствий движения дробятся все более и более, пока наконец они <ни> делаются совершенно нечувствительными (§ 170), то каким образом возможно при этих условиях достигнуть равновесия? Если же, как говорит Спенсер, движения, встречающие наиболее сопротивления, исчезли, а остались только те, которые способны одолевать препятствия (§ 176), то прогрессивная дифференциация не составляет общего закона эволюции. В таком случае равновесие достигается уменьшением различий и приближением к однообразию. Но тут, с другой стороны, мы встречаем закон неустойчивости однородного. Или мы должны отказаться от этого закона, и тогда не будет эволюции, или мы должны его признать, и тогда не будет равновесия.