Собрать Русь! (Не в силе Бог, а в правде) - [32]

Молодой любимец царя и зять всесильного Ряполовского, Иван Юрьевич Патрикеев, тайком зашел к больному.

Он передал царевичу, что Иван Васильевич очень гневается на него, и высказал опасение, что план их потерпит поражение.

- Эх, не ко времени все это случилось, царевич, - заключил князь Патрикеев. - Ведь Иван Васильевич, твой батюшка, а наш государь, хотел венчать тебя как соправителя. И было бы все как следует. Попутало тебя, царевич, с Настей-то встретиться.

- Донесли государю мои враги... Не они бы - и не знал бы царь, не ведал...

- Кто же донести мог, как полагаешь, царевич?

- На Артемия располагаю... Никто как он.

- Что ты, царевич! Да Артемий сам предупредил нас... Оттого и успели мы Елену Стефановну провести. Нет, Артемий не виноват... Кто тебе зла желает, сам ведаешь, царевич...

Иван Молодой глубоко вздохнул.

Убедившись, что никто не подслушивает их, царевич сделал знак, чтобы Патрикеев склонился к нему, и спросил шепотом:

- А она что, Настя, лучше ей?

- Лучше, царевич, забудь ты о ней... Кроме горя да несчастья ничего тебе не даст эта страсть пагубная. Гонца прислал Холмский. Сам едет сюда... Настя обмерла, как услыхала, что отца ждут. Кабы здоров ты был все заступиться изловчился бы, а теперь... под гневом царя, больной... Повинись перед батюшкой, царевич... Добра я тебе желаю... Мы скажем, что Настя сама... что баловная она и прежде бывала...

- Никогда! Ни за что на свете! - гневно крикнул царевич, и глаза его сверкнули. - Умирать придется, казнь лютую принять - все вынесу, а слова дурного про нее сказать не дам. "Баловная!" Настя! Да как язык у тебя повернулся, Иван Юрьевич! Любил я Настю, пуще жизни любил, и перед царем-батюшкой повторить могу. Чистая она, прекрасная!.. Встретились мы с ней, свиделись, потому что хотели проститься навеки... В монастырь решила идти моя любушка светлая... моя белая голубка.

Царевич горько зарыдал. Патрикеев не утешал его, зная, что слова бессильны залечить душевную рану. Он стоял возле кровати Ивана Молодого и грустно смотрел на него.

Здоровье царевича было плохое. Если он умрет, то боярская партия понесет серьезное поражение. Все сторонники Ивана Молодого волновались, порицая его неосторожный поступок.

"Как можно было увлечься любовью и поставить на карту будущее сына и свое? - думал Патрикеев. - Царь готов был решить вопрос о престолонаследии, а теперь разгневался на сына, и гречанка может победить".

В беседе с Ряполовским Иван III сказал сегодня, чтобы позвать к больному царевичу лекаря Леона, жидовина, избавляющего от всякого недуга. Старики бояре отнеслись несочувственно к этому приказанию, но не исполнить царскую волю никто не осмелился.

Когда царевич выплакался и несколько успокоился, Патрикеев сказал ему:

- Царь Иван Васильевич приказал позвать к тебе лекаря, мистера Леона, чтобы он избавил тебя от недуга, так изволишь ли принять его?

- Если царь велел, то я супротивничать не стану...

- И будешь варево его пить? Ох, царевич... Боюсь я жидовина! Некрещеный он...

- Полно, Иван Юрьевич, не бабы мы с тобою! Надо мне скорее на ноги встать, надо...

Все уговоры Патрикеева были тщетны. Царевич точно ожил под впечатлением радостной надежды и припоминал, что лекарь Леон помогал тем лицам, которые решались на такое новшество, как принимать внутрь микстуры, приготовленные жидовином.

Известие, что лекарь Леон призван к царевичу, возбудило оживленные толки среди придворных бояр и всех заинтересованных лиц. Партия царевича относилась неодобрительно к решимости довериться нехристианину и порицала "гречанку", давшую этот совет Ивану III.

Особенно сильно огорчалась Елена.

Предчувствие говорило ей, что здоровье царевича непрочно и горе грозит ей великое и жестокое. Она умоляла супруга обратиться к знахарю или к знахарке, которых горячо восхвалял боярин Ряполовский, но с упрямством опасно больного Иван Молодой твердил одно и то же:

- Батюшка мой добра желаючи посоветовал, и я его волю исполнить хочу. Жизнь моя - в Божьих руках. Зовите Леона, и пускай лечит меня.

В тот же вечер послали гонца за Леоном и по всей Москве разыскивали жидовина, не зная, куда он девался.

Вернуться во дворец без лекаря гонец не смел, а между тем никто не знал, где тот находится.

Видели утром, что он шел куда-то с ящиком под мышкой, но наступил полдень, а потом и вечер - Леона не было дома.

На краю Москвы, в маленькой хижине, окруженной лесом, жил старик еврей Захарий с молоденькой дочерью Рахилью, хорошенькой евреечкой, с вьющимися волосами и черными, как южная ночь, глазами.

Лекарь Леон, вызванный из Венеции в Москву русскими послами, красивый молодой человек, очень любил Раю, но не имел средств жениться на ней, а старик Захарий, тайный "резоимец" (ростовщик), и слышать не хотел, чтобы дочь его сделалась женой бедняка.

Как и все иноземцы, приезжающие на Русь чтобы нажиться, Захарий мечтал скопить побольше денег и уехать в Италию. Он не прочь был видеть Раю женою Леона, но со временем, когда тот будет богат, а пока нередко говорил дочери, чтобы та не особенно поддавалась любезностям лекаря, потому что он ей не пара.