Собрать Русь! (Не в силе Бог, а в правде) - [30]

- Так-то, сынок любезный, отцу повинуешься! - грозно заговорил Иван Васильевич, раздвигая ветки и появляясь перед испуганной парочкой. Покажись-ка, молодец! Покажись, красавица!

Влюбленные стояли ни мертвы ни живы.

Царевич опустил голову и молча ожидал заслуженной кары. Его собеседница куталась в платок и вся дрожала от страха.

- Не смеешь ты головы закрывать, срамница! - гневно крикнул Иван. Простоволосой будешь ходить! Как холопке, косу отрежу... Срамница блудливая!

Иван резко сдернул платок с лица трепещущей женщины и остолбенел.

Перед ним была жена Ивана Молодого.

Глава XII

ГРОЗОВЫЕ ТУЧИ

Слабое здоровье царевича не вынесло мучительных нравственных потрясений, последовавших за этой сценой.

Прощание с Настей, ее нежные речи и горячие слезы; чувство отчаяния, с особенной силой охватившее его при мысли, что никогда более он не увидит любимую девушку; появление жены, оттолкнувшей Настю и ставшей на ее место; наконец, приход отца и его гневные, укоряющие слова - все это потрясло молодого царевича.

В ту же ночь Иван захворал и, лежа на кровати, бредил, метался, грозил кому-то, а потом, обливаясь слезами, умолял не губить ее, пощадить, пожалеть.

Елена не отходила от постели мужа.

Предупрежденная Патрикеевым о грозящей Ивану опасности, молодая женщина подавила в себе и ревность, и досаду.

Она бросилась на лужок, где находились царевич и Настя, оттолкнула испуганную девушку и заняла ее место.

Когда Иван убедился в своей ошибке, он круто повернулся и направился ко дворцу. Проходя мимо ближайшего куста, он увидел распростертое и безжизненное тело девушки. Настя лежала без чувств.

Иван Васильевич сделал вид, что не замечает несчастной. Его гнев был подавлен мужественным поступком Елены, и он душевно сожалел о невестке.

На половине Софии Фоминишны, где трепетно ожидали окончания драматического эпизода, старуха Ида и Марфа прильнули к окну, стараясь разглядеть, что делается там, на опушке рощи...

София переживала мучительные мгновения.

Но враг был силен и могуч. Так или иначе, но его нужно было свалить, а кто решится бросить укор матери, всеми помыслами стремившейся к счастью своего сына?!

Настю подняли в саду без чувств, Елена приказала перенести ее в одну из дальних клетей и поручила наблюдение Стовиной, своей приближенной и любимице. В душе Елены вслед за порывом доброты появилось ощущение мучительной злобы, и она не без наслаждения думала о той минуте, когда возвратится отец несчастной девушки и оскорбленная жена потребует грозного наказания злой разлучнице.

Точно угадывая, какие мысли занимают Елену, Иван Молодой невыразимо страдал. Ему хотелось оградить Настю от всяких неприятностей, а между тем, прикованный к одру, он не мог подняться, не мог заступиться за девушку, принять свои меры.

Царевичу страстно хотелось знать, что сталось с Настей после той минуты, когда Елена очутилась на опушке рощи, а Настя упала без чувств за ближайшим кустом.

Но спрашивать о ней царевич не решался, да и кому мог бы он задать подобный вопрос?

Елена выказывала по отношению к мужу исключительную нежность и заботливость, прислужники стремились предупреждать всякое желание больного, но бояре, узнав, что царь Иван Васильевич негодует на сына, боялись прогневить его, выражая к опальному царевичу сердечное участие.

Даже Ряполовский и Патрикеев будто изменились и уже не льстили Елене и Ивану так щедро, как прежде. Общий баловень, отрок Дмитрий, уже не призывался в комнаты Ивана III, и о нем почти забывали.

В качестве слабого больного, царевич Иван не мог так четко сознавать свою опалу, но для завистливой и гордой Елены каждая мелочь являлась ударом ножа.

"Прежде они не смели так поступать с нами! - думала она. - А теперь нарочно стараются унизить и досадить. О, только бы поправился Иван... Я скажу ему тогда, по чьей милости попался он... Знаю я, чьи это штуки!"

И в первый раз, как только удалось Елене остаться наедине с Софией Фоминишной, она воспользовалась удобным случаем.

София зашла проведать Ивана, но царевич почивал, и государыня осталась в комнате Елены. Она преодолела свои чувства и даже приласкала внука.

Елена со злобою следила за каждым движением Софии. Она радовалась, что ребенок, точно угадывая врага в государыне, смотрел исподлобья, не отвечал на ее вопросы и жался к матери, шепча ей что-то.

- Что он говорит тебе, Елена? - с принужденной усмешкой спросила София.

- Не смею сказать, государыня! - вызывающим тоном отвечала она.

- Давно ли стала такою робкою?

- Еще некогда было мне сильною стать, государыня. Под чужою волею живем, и голова поневоле клонится...

София вспыхнула. Она поняла намек.

- Жена царевича ни перед кем головы не клонит! Конечно, по чести и по правде живши.

- И другие не по правде живут, а только слова никто молвить не смеет. Ты вот спрашивала, государыня, об чем Митя шепчет. А он сказал: "Я боюсь ее!" Тебя все боятся, государыня!

Смелая речь Елены не понравилась Софии.

- Погоди, поправится Иван, я попеняю ему, что тебе много воли дает. Молода ты еще. Старших почитать должна.

- Если старший, да враг, тоже почитать прикажешь?