Собрание стихотворений - [17]
Шрифт
Интервал
Помнишь, говорил мне: «Здравствуй, Коша»,
Пил со мной из одного стакана,
Тяжела была земная ноша,
Горек хлеб, неисцелима рана…
Господи, не надо смрадной гнили,
Тяжести, безумия, сомненья:
Знаю — нет тебя в твоей могиле,
Верю в славу, вечность, воскресенье.
Помолчи, всё это очень просто —
Жизнь и смерть — струна, что рвётся в лире,
Крест на дальнем, как мечта, погосте
И звезда, горящая в эфире.
* * *
Г. И.
Тихо, тихо тает высь…
Помолчи и помолись.
У кладбищенских ворот
Молча воскресенья ждёт
Друг, его похорони,
Голову пред ним склони,
Помолись о том, чтоб он,
В вечности преображён,
Вспоминая и любя,
Помолился за тебя.
* * *
Я вижу — Муза стоит надо мной в слезах:
«Ты знаешь, что всё на земле нищета и прах,
Ты знаешь, что всё навсегда на земле умрёт,
Что в дикой улыбке безмолвный застынет рот,
Что не знаешь ты ничего о душе своей,
О загробном безмолвье, о страшной стране теней.
Ты всё это знаешь — всю эту правду иль ложь,
Но всё же порою ты песни сквозь слёзы поёшь.
Пусть жизнь безнадежна твоя и страшна и пуста,
Но ты иногда целуешь меня в уста».
* * *
Подымись — если сможешь, — взлети,
Все преграды разбей на пути,
Разбивай их рукой иль крылом,
До вершины прорвись напролом
— Над вершиною небо опять, —
Но уже не воротишься вспять.
Опустись — если сможешь, — пади,
Станет пусто и тихо в груди,
Будет боль на мгновенье одно,
Будет чёрное гладкое дно,
Об него ты преткнёшься пятой —
Но потом будет вечный покой.
* * *
Борису Пастернаку
Товарищу, горящему в ночи
Печальным и единственным сияньем…
Железный занавес твои лучи
Смогли пробить. Какая мощь страданья!
Какая безысходная тщета
В твоём тобой любимом Подмосковье!
Но с дачи подмосковной, как с креста,
Стекает боль мечтою и любовью.
Товарищу… О, как бы я хотел
Сказать — мой друг. Но это так опасно!
Моя любовь тебе плохой удел,
Я не хочу, чтоб ты страдал напрасно.
Достаточно твоих страданий, друг.
Они равны твоей всемирной славе,
Ты посмотри, какая ложь вокруг,
Какое зло твоей Россией правит.
Господь с тобой. Страдай, мечтай, владей
Почти нечеловеческою силой
Писать о жизни, о сестре твоей,
Над братскою бескрестною могилой.
* * *
Над рукописью небывалой
Поэт склоняется челом,
А сердце расцветает алым
Колючим огненным кустом.
Он то шипами, то цветеньем
Касается груди его,
Рождая боль и восхищенье,
Отчаянье и торжество.
Изнемогая в сладкой муке,
В груди превозмогая стон,
На сжатые бессильно руки
Склоняется всё ниже он.
Небесный цвет не воплотится —
Но отражение легло
На затемнённую страницу,
На просветлённое чело…
* * *
Никогда со мною ты не будешь,
Даже в смертный час, в последнем вздохе.
Как живого, мёртвого забудешь;
Имя славой, а могила мохом
Прорастут, а ты всё будешь где-то
В пустоте, безмолвии, незнанье…
Счастьем не смогла ты стать поэта,
Всё ж смогла ты стать его страданьем.
Ты молчишь. Безмолвной пустотою
На моё ты отвечаешь слово.
Любишь ты любовию простою
Смертного, счастливого, немого.
Я не смертен, я несчастен, голос
Мой летит к тебе, но даже эха
Нет в ответ — и счастье раскололось —
В скалах ни рыдания, ни смеха.
Тишина. Но смутное виденье
Всё ведёт меня по струнам звука.
И звучат, уже в преображенье,
Смерть как жизнь и счастие как мука.
Это всё любовь. В какие бездны,
На какие страшные высоты
Силой этой рифмы бесполезной
Долетят тяжёлые полёты.
* * *
Страхом, грязью и кровью
— Боже мой, почему —
Что мне делать с любовью,
Как прорваться сквозь тьму?
Что мне делать с душою,
Что замучили вы
Ненавистью — и какою! —
Так пленённые львы,
Так Иванов на юге,
Так на севере Блок,
Так и мне на досуге
Этот страшный стишок.
Не прощаю — простите —
Не прошу никогда…
Улетайте, летите
Эти строки туда,
Где и христопродавец
(Грязь и кровь на снегу),
Где последний мерзавец…
— О, прости, не могу…
В центре страшного круга,
Крест сжимая в руке…
В губы — мёртвого друга,
А врага — по щеке.
* * *
Для греха, страдания и смерти
Я родился на земле унылой,
И торчат года мои, как жерди,
Между колыбелью и могилой.
Оглянулся — сколько их в пустыне
Мутной моего воспоминанья:
Зло, тоска, беспомощность, гордыня,
Страшные надежды и мечтанья.
Впереди ещё страшней, быть может.
Видишь, крест чернеет на погосте —
Это твой. И червь в могиле гложет
Добела обглоданные кости.
Червь небытия и сладострастья…
Или мне всё это только снится?
Боже мой, я должен был родиться
Для бессмертья, святости и счастья.
В обещанье Божьем нет обмана —
Почему же, что ж это такое?..
Сердце у меня сплошная рана,
А над раной небо голубое.
* * *
Играй, играй, цыган проклятый,
Пой, неизбывная тоска,
Стакан вина, в руке зажатый,
Сияет и дрожит слегка.
Гитары томные напевы
И голос Маши неземной…
Друг или враг, садись со мной
И пей, и слушай голос девы.
И знай, что на путях земных
Бывают странные свиданья,
И прозревай миров иных
Вот в этом кабаке сиянье.
* * *
Так до конца идти не перестану
В недоуменье, из последних сил,
Когда-нибудь прилягу и не встану,
И даже не пойму зачем я жил.
Прибавится морщин на лбу высоком
Больного друга и у глаз жены,
Останутся оборванные строки
Моих стихов — кому они нужны?
И это всё. Так страшно и так мало.
В такой тоске прожить так много лет!
Какой бессмысленный и жалкий бред.
О как душа бездомная устала!
* * *
Ничего не хотеть, ни о чём не жалеть,
Лечь на землю и в чёрное небо глядеть.