Собрание стихотворений - [20]

Шрифт
Интервал

Я плачу. Слезы катятся из глаз:
– Прощай – прощайте, мой последний.
Сомкнулся навсегда порочный круг
Обиды, одиночества и тьмы,
И больше «я» и «вы» не составляем «мы».
Взаимное непониманье,
Смущенное пожатье рук.
Прощенье это иль прощанье?
Не всё ль равно, ведь навсегда.
Без обещанья: – До свиданья.
Что делать мне теперь? Идти куда?
О если б зло предчувствовать заранее.
Сократ когда-то говорил
(Сократ? А может быть, Эсхил?):
«Друзья мои, нет на земле друзей».
И с этим надо помириться.

«Неволя ты, невольница…»

Неволя ты, невольница,
Разлука ты, разлучница,
Чужая сторона!
Так еженощно мучиться
У лунного окна.
Царапается, колется
Бесовская бессонница,
Бесовская тоска.
Хоть на луну завой,
Хоть закричи совой,
Взлети до потолка!
Но нет, постой, постой,
Постой и помолчи —
«В муку всё перемелется»
(Не мука, а мука,
Та, что нужна для хлеба) –
Ты видишь там, в ночи,
В апофеозе неба,
Скрестились, как мечи,
Победные лучи.
За лунною оконницей,
За городской околицей
Несутся тучи конницей
В июньском небе вскачь,
В победоносном шелесте,
В победоносной прелести
Всех будущих удач.
Играй зарю, трубач!
1961

«Волшебная, воздушная весна…»

Георгию Иванову
Волшебная, воздушная весна.
На глади золотисто-голубой
Луна,
Как лотос на воде.
Звезда поет, звезда летит к земле…
Не всё ли мне равно, весна или зима?
О, Господи, что делать мне с собой,
Чтоб не сойти с ума?
Совсем не то. Не то, не то
И не о том.
Тревожно спит усталый дом
Кряхтящим, стариковским сном.
На вешалке висит пальто.
Не помню где,
Не помню кто
Сравнил висящее на вешалке пальто
С повешенным.
Но надо быть слегка помешанным
Для этакого вот сравненья.
Ах, вспомнила. Ведь это я сама
В моем стихотворении
С названьем «Ночь в вагоне».
В нем всё качанье и движенье,
В нем о кукушке и вороне,
О фантастической погоне
За призрачным оленем,
В нем волны вдохновения с волнением,
С тоской железнодорожной
Смешаны.
В нем о веронской пересадке
И о моей потерянной перчатке –
Ее искать придется мне
Во тьме кромешной и огне
В аду,
Как предсказал мне критик и поэт.
Но нет,
Не ада я, а рая жду:
Я твердо верю, что в раю
Я родину найду свою,
Что там, в раю, я буду дома.
Я на земле всегда была изгнанницей,
Бездомной босоножкой-странницей,
Ходившей – весело – по мукам.
1961

«“Островом может стать каждый!”…»

Островом может стать каждый.

Имп. Елизавета Австрийская

«Островом стать может каждый!»
Это сказала однажды
В час огорченья и гнева —
Странствований королева —
Елизавета Австрийская.
«Островом стать может каждый…»
Островом? Что это значит?
Сердце вздыхает и плачет,
Слезы по ветру летят
И улетают назад
Брызгами волн океанских
На океанское дно.
Знать никому не надо
То, что судьбой суждено.
… Нож. И смертельная рана…
Стройность прекрасного тела,
Нежная прелесть лица…
Плана она не имела,
Счастья найти не умела
В долгих скитаньях своих,
Вечно томимая жаждой
Дальних, чужих горизонтов,
Очень боялась конца.
И умерла, не поняв, не заметив,
Что умирает.
Может ли каждый
Островом стать?
Вряд ли мне это удастся узнать –
Вряд ли я островом стану.
1961

«За прозрачной сквозной занавеской окна…»

И опять в романтическом Летнем саду

В голубой белизне петербургского мая

По пустынным аллеям неслышно пройду

Драгоценные плечи твои обнимая.

Георгий Иванов

За прозрачной сквозной занавеской окна…
Голубиной дорогой летит
Голубая луна.
Бьет двенадцать. Кругом всё безрадостно!
Я не сплю. Мне совсем не до сна.
Завтра утром… Но как далеко до утра!
Разве было вчера или позавчера,
Будни, праздники, всякие там вечера,
Дни и полдни
С той самой поры,
Как, не кончив игры,
Словно камень с горы,
Словно камень, упавший в колодец забвенья.
Я не помню, не помню и помнить не надо,
И деревья чужого, французского сада
Серебристой листвой в забытьи упоенья
Легким отзвуком ангельски-райского пенья
Широко шелестят под луной…
– Ты вернулся. Ты снова со мной,
Мы выходим из спящего дома
И по набережной над Невой…
Белой ночью, волшебной весной
В тихий-тихий, таинственный час…
Как мне всё здесь до боли знакомо!..
Ты со мною – веселый, живой,
Взлет бровей, очерченный четко
Над мерцаньем насмешливых глаз.
Летний сад. Кружевная решетка…
Навсегда, неразлучно вдвоем
Мы с тобою, обнявшись, идем
По аллее Летнего сада.
– Ты вернулся. Я страшно рада!
Я не помню ни горя, ни зла,
Я счастливой такой, как сейчас,
Никогда еще не была.
Всё как будто бы в первый раз.
Видишь, в небе звезда упала
И за нею другая опять.
Ничего я не пожелала —
Больше нечего нам желать.
Ты не веришь? Поверь мне, поверь,
Навсегда всё прекрасно теперь!..
Видишь, видишь, луна участливо
Распахнула нам вечности дверь,
Стелет ковриком Млечный путь.
Но с тобой мне и вечности мало!..
Ах, я счастлива, счастлива, счастлива!
Я устала, устала, устала!
Спать!
Скорее, скорее уснуть!
Так уснуть, чтоб уже не проснуться…
1960

«Еще один окончен день…»

Еще один окончен день,
Ненужный и неповторимый.
Таинственно, как в сказках Гримма,
Прозрачная ложится тень
На дольней жизни дребедень:
На книги, на постель, на двери,
На бархатные лапки кошки,
На огорченья и потери,
На бледность вдовьего лица,
На боль, которой нет конца.
В незанавешенном окошке,
Скользя по тучам, как ладья,
Располагая рот к зевоте,
Луна поет на светлой ноте:
– А вот и вечер. Вот и я,
Вот будет ночь и вы уснете!..
1920-1960

«У зеркального пруда…»


Еще от автора Ирина Владимировна Одоевцева
На берегах Невы

В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.


Зеркало. Избранная проза

Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.


На берегах Сены

В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».


Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965)

Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.


Стихи. Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975)

Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.