Собрание сочинений в пяти томах. 2. Восхищение - [42]

11

Солдаты играли марш с надрывом и страстью и марш, через стену врываясь в сад, препятствовал Лаврентию сосредоточиться. А между тем, восстановить в памяти обстоятельства, следовавшие за второй бомбой, и вплоть до товарищеской пирушки, необходимо было их знать, ради осмотрительности хотя бы, но сам Лаврентий ничего толком вспомнить не мог, а пьяная уже компания не хотела вдаваться ни в какие подробности. Кто его подобрал, спас от полиции, доставил в питейное заведение? И чем объяснялось безумие товарищей: кутить по соседству с казармами, и когда город на ногах и по всем закоулкам рыщут?

Уставленный яствами и особенно бутылками, и тенью великолепного кедра покрытый стол вздрагивал ежесекундно от хохота, визга, ударов и прочих движений. Что было Лаврентию делать с этими людьми? Они радовались удаче, он также. Но он спешил домой, к Ивлите. И потом это были чужие, довериться которым нельзя, он знал одного Василиска. Но Василиска не было и его прибор, оставаясь неубранным, не давал молодому человеку покоя

“Лаврентий, ты сокровище, кричал ему кто то напротив. Вторая бомба чудо. Если бы не ты, все пошло прахом. Дай мне тебя обнять, голубчик”

Было жарко и тесно, и тяжело от пояса, набитого золотом и спрятанного у Лаврентия под одеждой, от бумажек, зашитых в мешки, облегавшие грудь и спину, уложенные в сапоги и шапку. Точно он ожирел и стал самого себя вчетверо толще

“А твои молодцы, вот черти... Младший то, воспользовавшись перепалкой, вернулся в лавку, чтобы стянуть флакон духов и целиком вылить себе на голову. А вот грабить золотых дел мастера я уже не позволил, засыпались бы, наверное... Человек, красного, и пожалуйста, побольше персиков”

Драгоценности? Лаврентий и забыл о них поневоле, а думал ведь раньше. Да и Василиск уверял, что скупить можно многое будет. Лучше, чем таскать с собой золото

“Нельзя ли в город, неожиданно вставил горец. Я должен жене повезти что либо в подарок, изумрудов каких нибудь, что ли”

“В город? Ну, вы с ума сошли, товарищ Лаврентий, завизжал сосед, захватят вас немедленно. Полиция в бешенстве, что ее провели. Теперь, всюду опасно кроме как здесь, так как здесь наше излюбленное и самое опасное место, и все уверены, что мы, естественно, где угодно, только не тут. Болваны. А нам то что. Денежки тю тю, уже катят заграницу с верным человеком...

“Впрочем, вы не тревожьтесь: не знают о том, что мы кутим, только полицейские, золотых же дел мастер сам сюда живо явится”

Военный марш гремел не переставая. Точно солдаты, черпая в нем доблесть, считали нужным как следует зарядиться ею для будущего жаркого дела. И по мере того, как волторны, не удаляясь, упорствовали, беспокойства в Лаврентии прибывало, пока он весь не обратился в слух. Что это за мотив, по словам соседа общеизвестный, в мирное время не исполняющийся и назначение которого бодрить сердца в час боя? А так как за долгим отсутствием войн мотив этот могли позабыть, то его и начали мол исполнять при наступлении на врага внутреннего, при расстреле рабочих, разгроме училищ, уничтожении сел и в виде исключения, наконец, когда солдат расквартировывали по публичным домам. По какому же теперь случаю?

Послали лакея на разведку. Тот пропадал долго и все события, за время его отсутствия, были подчинены тревоге. Поэтому, когда торговец цветными каменьями, кормящийся около кутящих в загородных садах компаний, явился со своими лотками, где, вопреки убогому виду собственника, разложены подлинные сокровища, Лаврентий без всякого подъема расстался со своим золотом, переплачивая, несмотря на вмешательство добросовестного кабатчика, за все втридорога. Если бы не эта бесстыжая музыка, с какой радостью он отнесся к подаркам для Ивлиты, о которых мечтал уже месяцы. Не ради ли сих камений ввязался в заговор? Но непрошенная военщина поедала все и показалось Лаврентию под гнетом ее труб, что пусты его подвиги и мимо направлены усилия

Ни полиция, ни вероломство, ни пули не разубедили его. А вот заиграла музыка и Лаврентий узнал, что он слабый, ничтожный, заблудившийся, что незачем было начинать канитель, деньги ни к чему, так как теряет, в погоне за ними, главное, чего вновь обрести не сможет

Зачем он послушался Галактиона, последовал за Василиском, вынес дела за пределы гор, сошел в мир незнакомый, трудностей которого не учитывал? Поднял против себя силы, степень которых неопределима? И ради бессмысленных предприятий покинул Ивлиту, которая, может быть, в смертельной опасности, быть может забыла его, быть может...

Расколотить бы трубы, зажать глотки художникам. Непозволителен срам... Что это? Почему это они играют

Человек, вернувшись с разведки, подтвердил, о чем Лаврентий не смел думать, но что чуял. Конный отряд уезжает сегодня в горы, с карательными целями, в деревню, где, несколько дней назад, завлекли в засаду и перебили стражников. Говорят, это дело того Лаврентия, который утром ограбил казначейство. Солдаты довольны, любовь предвкушая горных красавиц...

Горных красавиц? А он то? А партия? Лаврентий вскочил, перегнулся через стол, всматриваясь в соучастников. Партия, допустит ли? Среди угрюмых бородачей, мудрецов, знающих цену вещам и одержимых целью, оправдывающей средства, он был зрелищем таким нечаянным, что, если бы кто либо из них поднял глаза, то увидел над сияющей головой горца тройственный вензель веры, надежды и любви. Но взоры товарищей упирались в землю. Ответа не последовало. Отказываете в помощи?... Выдаете насильникам? И, вдруг, Лаврентием овладели хохот и краснобайство