Собрание сочинений В. К. Арсеньева в одной книге - [359]

Утром шел небольшой дождь, а после полудня погода разгулялась. Солнечные лучи прорвали туманную завесу и осветили мокрую землю. Над галечниковой отмелью реял теплый воздух. В это время прилетел какой-то жук. С громким гудением он описал круг над нашими головами и, видимо, хотел сесть. Увидев жука, Мулинка вдруг сорвался с места и принялся ловить его с таким видом, как будто он представлял собою большую ценность. Зная, что туземцы довольно равнодушны к насекомым, я очень удивился, почему Мулинка ловит его так старательно, и стал ему помогать. Общими стараниями мы поймали жука. Это оказалась бронзовка золотисто-зеленого цвета с белесоватыми черточками на задних частях надкрылий.

Получив насекомое, Мулинка тотчас посадил его в коробку из-под спичек и спрятал за пазуху. При этом объяснил, что бронзовка есть душа сохатого, который сейчас где-нибудь спит. Проснувшись, лось отправится искать свою душу и сам придет к нам на бивак. Каждый охотник знает это и старается поймать бронзовку и носит ее с собой до тех пор, пока не встретит лося, что обычно случается на второй или на третий день.

Когда прибыла лодка, было уже настолько поздно, что не имело смысла плыть дальше, и потому мы решили встать биваком.

Как всегда, орочи вытащили улимагду на берег и принялись разгружать ее. Намука пошел в лес рубить жерди для палатки, а Мулинка собрал большую охапку дров для костра. Он нарезал стружек и сунул их под хворост, потом достал спички и едва открыл коробок, как бронзовка проворно вылезла из него и с жужжанием полетела к лесу.

— А-та-тэ! — закричал Мулинка и с досадою посмотрел вслед насекомому. — Теперь сохатого найти не могу, — продолжал он в раздумьи.

Минут через десять на бивак вернулся Намука. Он нес на плече две длинные жерди. Сбросив их на землю, он сказал, что в лесу наткнулся на сохатого, который в испуге бросился в чащу. Намука жалел, что с ним не было ружья, а Мулинка был убежден, что это был тот самый зверь, который приходил за своей душой.

За отрогами Инда-Иласа долина Иоли значительно расширилась: горы отошли в стороны и только по временам подходили к реке то с одной, то с другой стороны. Бег воды тоже стал спокойнее, но зато количество плавника увеличилось, в особенности на протоках.

По рекам, которые обычно посещаются туземцами, в колоднике делаются проходы; но мы нигде не нашли следов порубок, ни одного старого бивака, ни одного костра. Все это подтверждало слова орочей, что сюда никто не ходит ни летом, ни зимою.

Во время полуденного привала я взобрался на одну из прибрежных сопок с голой вершиной. Эта экскурсия дала мне возможность познакомиться с общей топографией окрестностей.

Общее направление долины реки Иоли — юго-западное; только последние двенадцать километров она течет в широтном направлении и впадает в Копи под острым углом. Все горы, в том числе и Инда-Иласа, имеют столовый характер и достигают значительной высоты. Ближе к устью, с левой стороны, сопки сильно размыты и выходят в долину гигантскими утесами, лишенными растительности. Когда наша лодка прошла мимо них, я знал, что устье реки уж недалеко.

Глава пятая. Савушка Бизанка

Экспедиция достигла реки Копи 8 июля. Здесь около скал Омоко Мамага мы увидели красный флаг с надписью: «Шлем привет и желаем счастливого пути». Это была питательная база, устроенная лесной стражей. В старой брошенной юрте мы нашли свои ящики с продовольствием. Вместе с тем тут нас ждала и неприятность: значительная часть сухарей, присланных из Владивостока, оказалась гнилой и червивой. После дневки я послал Кардакова и троих орочей вниз по Копи к устью Чжакухме, где я рассчитывал найти туземцев, достать у них еще одну лодку и прикупить продовольствия.

Пока лодки ходили на Чжакуме, мы с Кабановым занялись изучением ближайших окрестностей. Он ежедневно экскурсировал в горы, а я ходил к скалам Омоко Мамага.

Если смотреть на них со стороны устья Иоли, они представляются руинами древнего замка, заросшими буйной растительностью. Некоторые утесы имеют странные очертания: один из них похож на сидящего человека, который несколько повернул голову и прислушивается к чему-то; другой имеет вид старика, всматривающегося в даль; рядом с ним замер в неподвижной позе уродливый карлик, поднявший кверху руку и как бы указывающий на самую большую скалу. Это и есть Омоко Мамага. Потому ли, что я знал смысл этих двух слов, она показалась мне похожей не то на монаха в длинной одежде, не то на колдунью с гневным лицом, скрестившую на груди руки. Это была страшная игра природы. Точно кто-нибудь нарочно гигантским зубилом вытесал из камней разные фигуры. Как в облаках при некоторой фантазии можно видеть очертания людей, птиц, животных, так и в этих камнях было что-то такое, что заставляло отожествлять их с живыми существами.

Долина реки Копи типично денудационная[319] и слагается из ряда котловин, соединенных узкими проходами. Котловины эти очень опасны для заселения, потому что во время дождей они затопляются водою. Здесь же находятся и главные притоки Копи. Последняя от устья Иоли до моря имеет протяжение в сто семьдесят километров. Огибая знакомую нам сопку Инда-Иласа, она делает к югу большую излучину, а затем опять поворачивает на восток и впадает в бухту Андреева, примерно около 48,6° северной широты. На этом пути Копи принимает в себя следующие притоки: справа — Чжауса, Чжакуме и Бяпали, где еще сохранилось довольно много соболей; затем Тепты, по которой орочи ходят на Ботчи, впадающую в бухту Гроссевича немного южнее Копи; потом следуют две небольшие речки: Май и Копка. С левой стороны Копи не имеет сколько-нибудь значительных притоков, к которым относится и Санку. Истоки ее находятся между Хади и горой Инда-Иласа.