Но отвечала она: «О, позвольте мне на мгновенье
Воспоминаньям предаться. Их, право, достоин тот добрый,
Что на прощанье вручил мне кольцо и ушел безвозвратно.
Все он предвидел, когда, вдохновленный любовью к свободе,
Жаждой подвигов полный во имя всеобщего счастья,
Он поспешил в Париж, где нашел темницу и гибель.
Молвил он: «Счастлива будь! Я иду, ибо нынче на свете
Все пошатнулось и, мнится, готово на части распасться.
Рушатся наисильнейших держав вековые устои.
Древних владений лишен господин старинный и с другом
Друг разлучен, так пускай и любовь расстается с любовью.
Здесь я тебя покидаю, а где мы увидимся снова —
Бог весть! Быть может, меж нами последнее молвлено слово.
Прав, кто сказал: «Человек на земле злополучный пришелец».
Больше пришельцем теперь чем когда-либо сделался каждый.
Стали не нашими земли, сокровища прочь уплывают,
Золото и серебро меняют чекан стародавний,
Все в небывалом движенье, как будто бы впрямь мирозданье
В хаос желает вернуться, чтоб в облике новом воспрянуть.
Сердце храни для меня, и ежели встретимся снова
Мы на развалинах мира, то будем с тобой существами
Перерожденными, коим судьба не предпишет законов,—
Что законы тому, кто в такую годину родился?
Если ж не сбудется так, что напасти счастливо избегнем
И упадем, повстречавшись, с восторгом друг другу в объятья,—
То сохрани, дорогая, в душе мой трепетный образ,
Чтобы равно приготовить себя и к веселью и к скорби;
Если ж на новое место и к людям новым потянет,
Благодари провиденье за то, что оно ниспослало.
Любящих ты возлюби и ответствуй на доброе добрым!
Но и тогда осторожно ступай своей легкой стопою,
Ибо удвоенной болью тебе угрожает утрата.
Каждый свой день славословь, но запомни, что жизнь не ценнее
Всякого блага иного; обманчиво каждое благо».
Так он сказал и навеки ушел от меня, благородный.
Все потеряв, эту речь вспоминала я тысячекратно.
Ну, и теперь вспоминаю, когда любовь мне готовит
Новое счастье и светлой надеждой меня окрыляет.
Не обижайся, мой друг, что, на руку твою опираясь,
Все ж я дрожу! Мореходу, вступившему на берег, мнится,
Будто под ним и земля продолжает еще колыхаться».
С первым кольцом по соседству второе она уместила.
И отозвался жених, благородным волненьем согретый:
«Тем неразрывней да будет теперь при смятенье всеобщем
Наш, Доротея, союз! И верно и крепко мы будем
Друг за друга держаться, добро отстаивать наше.
Тот, кто во дни потрясений и сам колеблется духом,
Множит и множит зло, растекаться ему помогая.
Тот же, кто духом незыблем, тот собственный мир созидает.
Нет, не германцу пристало ужасное это движенье
Продолжать и не ведать — сюда иль туда повернуться.
«Наше — это!» — должны мы сказать и отстаивать твердо.
Ведь и поныне еще восхваляют решимость народов,
Грудью вставших за право и честь, за родных и за близких,
Хоть и костьми полегли храбрецы, от врага отбиваясь.
Ты, Доротея, моя; и мое отныне навечно
Будет моим! И бесстрашно его я приму под защиту —
С доблестью мужа. И если теперь иль, быть может, в грядущем
Станет нам враг угрожать, ты сама вручи мне оружье.
Буду я знать, что блюдешь ты мой дом и родителей милых.
О, я с отвагой тогда неприятелю выйду навстречу.
Если б так думали все, то сила сравнялась бы с силой
И долгожданный мир нас всех бы обрадовал вскоре».